Ладонь, будто по собственной воле погладила рукоять бластера, задержалась на ней. Между Ниелах и попыткой нарушить совет, который давали ей все подряд, включая собственный здравый смысл, стояла одна только мысль,

Один выстрел – и все. Одна яркая вспышка. Металл рукояти нагрелся от тепла ее руки. Еще один смутный привет из украденного у нее прошлого: уверенность, что она успеет выстрелить. Человек, которым когда-то была Ниелах и который прятался сейчас за черной завесой, обладал великолепными рефлексами. Может быть, и не сравнимыми с рефлексами Бобы Фетта, но почти равными. А если добавить элемент неожиданности… Он не ждет от меня действия, он считает меня пустым местом, Ниелах подсматривала за ним, изучала и теперь знала слабое место. Охотники за головами не способны признать, что добыча укусит в ответ. Это так очевидно!

Искушение велико… Ниелах ощущала на языке его вкус, солоноватый, как кровь. Искушение было ей не в новинку; девчонка познакомилась с ним во дворце, когда постановила, что хатт Джабба больше не смеет владеть ни ее духом, ни ее телом и что она избавится от него, пусть даже ценой собственной жизни.

Невозможность вспомнить свое настоящее имя и прошлую жизнь сводила с ума, но в настоящее бешенство Ниелах приводила мысль, что ответы хранятся в голове человека, прячущего лицо за темным визором мандалорского шлема. Одно стремительное движение руки, потеющей на прохладном металле бластера, и лазерный разряд разворотит грудь либо ей, либо Фету. Все зависит лишь от того, кто выстрелит первым Ниелах готова была испытать судьбу.

– Тогда ничего не узнаешь. Никогда.

Девчонка услышала голос и сначала вообразила, будто он звучит у нее в голове; лишь потом вспомнила, кто здесь еще умеет говорить без эмоций и твердо.

– Такова цена, – сказал Боба Фетт. – Цена всегда есть. Ниелах кивнула, но руки с оружия не убрала.

– Облегчу тебе задачу.

Охотник вынул из кобуры собственный бластер, показал его Ниелах, держа за дуло, а потом швырнул в дальний угол рубки, где тот лязгнул о дюрастиловую переборку.

– Теперь, – Боба Фетт склонил голову набок, к плечу, – можешь не думать, стоит ли попытка твоей жизни или нет. На кону лишь моя жизнь.

Он играет со мной… думала Ниелах, слушая бесстрастный голос. А ведь знала заранее: Боба Фетт одерживает победу вовсе не мощью оружия. Его воля и понимание мыслей прочих разумных существ обладали не меньшей разрушительной силой, чем оружие, которым были нашпигованы его доспехи. Девчонка ошибалась; теперь она это понимала. Что бы ни предпринимал Боба Фетт, он никогда не играл, он всегда был смертельно серьезен. Если Ниелах решится на что-то, сейчас произойдет убийство, которое Фетт только что упростил… и все равно – он чего-то от нее хочет!

Девчонка выдернула бластер из-за ремня и направила охотнику в грудь. Казалось, оружие двигалось по собственной воле, управляемое лишь искусственным разумом, вживленным в него. Палец плотно лег на спусковую скобу; небольшая металлическая деталька ощущалась как единое целое с нервными окончаниями, а от них сигнал шел прямо в мозг, где терялся в обжигающем урагане желаний и мыслей. Замерев с вытянутой вперед рукой, Ниелах смотрела на хмурое лицо, которое отражалось в темном визоре помятого шлема.

Свое собственное лицо.

Она не смогла выстрелить.

Она опустила руку, отлепила палец от спускового крючка.

– Ты победил, – произнесла Ниелах. – Конечно.

В голосе – не больше эмоций, чем раньше.

– Может быть, ты не знаешь – кто ты. Может быть, я тоже не знаю. Сама выясняй, что на самом деле. Все равно я знаю о тебе чуть побольше. О том, как работает твоя голова.

Рука в мягкой перчатке коснулась мандалорского шлема

– Надо победить вот здесь.

Подавшись вперед, охотник коснулся лба Ниелах.

– И здесь. Лишь потом сумеешь повсюду. Или хотя бы выживешь.

– Так вот почему проигрывают другие… – пробормотала девчонка, когда Фетт убрал руку. – Тот же

Босск… Ты отнял у него корабль, потому что он думал, что ты это можешь.

– Вот именно.

Охотник вновь протянул руку и забрал бластер у Ниелах; оружие лежало у него на ладони – инертный, мертвый предмет, утративший свою силу.

– А это…

Желтые поцарапанные наплечники древнего доспеха чуть-чуть приподнялись и опустились.

– Оружие все делает необратимым. Не всегда, но часто. Но тогда – бои окончен.

В его словах была своеобразная мудрость, А еще он говорил чистую правду. Создавалось неприятное ощущение, будто он вообще не умел врать. А может быть, не считал нужным.

– Что с тобой? – с жаром спросила девчонка, тщетно выискивая лицо за темным пластиком визора. – Какое тебе до меня дело? Многие считают, будто ты вообще разговаривать не обучен! И уж точно никто тебя не назвал бы многословным. И ты еще никому не объяснял причин своих поступков!

Во дворце Джаббы Хата она встречала головорезов, которые утверждали, что не слышали от Бобы Фетта ни единого слова. Ниелах не знала, то ли эти парни были круглыми дураками, то ли невероятными счастливчиками. Обычно если кто-нибудь слышал, как Боба Фетт говорит, тут же выяснялась причина, по которой охотник решил нарушить обет молчания. Обычно она выражалась в большой сумме денег.

– Так почему же ты разговариваешь со мной?

– Потому что ты умеешь думать. Таких в Галактике мало. А еще – мы похожи с тобой. Некоторые разумные существа разумны частично, думают мало, ими правят эмоции и инстинкты. Я – умею пробуждать в них страх и чувство беспомощности, так с ними легче справиться. Но ты…

Сейчас он говорил медленно, тщательно взвешивая слова.

– С такими, как ты, все иначе. Сейчас тебе трудно – эмоции. Гнев, раздражение, жажда мести… Научись управлять ими, контролировать их. Тогда начнешь думать логично. Холодно. Анализируя даже то, что касается тебя лично. Даже утрату памяти. Легко быть равнодушным к другим, это каждый умеет. Но быть равнодушным к себе самому…

Он помолчал; он действительно не умел говорить слишком долго.

– Ты умеешь, я вижу. И обращаюсь с тобой иначе. Не так, как с другими… со многими.

Ниелах растерялась, ей опять показалось, будто с ней играют, заговаривают ей зубы.

– А что произойдет, когда перестанешь? – быстро спросила она. – Ну… обращаться со мной по-иному, я имею в виду.

– Возникнет возможность, что я проиграю сражение. Она не видела, лишь ощущала, что с нее не спускают внимательных глаз.

– Но не войну, – уточнил Боба Фетт.

– Что это значит?

Ей ответили без обиняков:

– Ты имеешь определенную ценность. Поэтому – предпочитаю сохранять тебе жизнь. И еще – чтобы ты помогала. Это легче, когда ты не заперта. Но я помню, что давать тебе много свободы опасно.

Он протянул ей бластер рукоятью вперед.

– Опасность станет большой, – беззлобно сказал Боба Фетт, – я тебя уничтожу. Буду вынужден. Быстро и – по-возможности – наверняка.

Некоторое время девчонка разглядывала поставленное на предохранитель оружие, потом запихала бластер обратно за ремень. А когда подняла голову, то смотрела уже мимо охотника на заполненный звездами иллюминатор. Где-то там находился мир, откуда она родом; вот только бы узнать, как он называется. Планета была утеряна вместе со всем остальным. Наверное, там тоже забыли ее имя…

А коли так… то идти больше некуда. В Галактике миллионы миров, а ей остается только этот корабль.

Ниелах усилием воли перевела взгляд на охотника в мандалорском доспехе.

– Ты уж прости меня, – девчонка выжала кислый смешок, – за то, что слишком хочу узнать, куда мы летим. Ты же сам утверждал, что назревают какие-то большие события… где-то там.

Она ткнула пальцем в иллюминатор.

– Говорил, что Империя собирает войска, будто готовится крупное сражение. А я не желаю, – решительно подытожила Ниелах, – очутиться рядом с этим самым Эндором, когда там заварится каша. У них в Альянсе своя война, а у меня – своя.

– Не бойся, – Боба Фетт оглянулся через плечо на звезды. – У нас с тобой много общего. Альянс – для дураков. Я принимаю вселенную такой, какая она есть. Мы летим не на Эндор.