Он ушел, попрощавшись гораздо менее любезно, чем здоровался. Но миссис Ибрайт к этому времени уже знала его насквозь и мало обращала вниманья на его любезность или нелюбезность.

Когда он ушел, миссис Ибрайт постояла у двери, раздумывая, как лучше поступить с гинеями, которые она не решилась доверить Уайлдиву. Ведь маловероятно, чтобы Томазин поручила ему взять их, когда и самая надобность в них возникла оттого, что он неохотно выпускал деньги из рук. Меж тем Томазин, по-видимому, в них сильно нуждалась, а прийти в Блумс-Энд, пожалуй, еще целую неделю не сможет. Отнести их ей в гостиницу или с кем-нибудь послать - неполитично: Уайлдив наверняка либо сам там будет, либо потом все равно узнает, зачем приходили; и если, как подозревала миссис Ибрайт, он не так хорошо обращался с женой, как она того заслуживала, то, пожалуй, изымет всю сумму из ее кротких рук. Но вот сегодня вечером Томазин в Мистовере, и ей можно там все, что угодно, передать без ведома супруга. Таким случаем грешно не воспользоваться.

И сын тоже там, только что женился. Самый подходящий момент отдать ему его долю. И возможность, послав ему этот подарок, показать, насколько она далека от того, чтобы желать ему зла, немного развеселила печальное сердце матери.

Она пошла наверх, достала из запертого комода маленькую шкатулку и высыпала из нее кучку блестящих золотых монет, которые, должно быть, немало лет пролежали там. Всего их было сто, и она разделила их на две кучки, по пятьдесят в каждой. Потом завязала в два маленьких полотняных мешочка и, выйдя в сад, позвала Христиана Кентла, - он еще мешкал там в надежде на ужин, которого ему, собственно говоря, не полагалось. Миссис Ибрайт дала ему мешочки и поручила пойти в Мистовер и ни в коем случае не вручать их никому, кроме ее сына и Томазин. Подумав, она решила сказать Христиану, что именно содержится в мешочках, чтобы он как следует почувствовал важность возложенного на него поручения. Христиан засунул мешочки в карман, пообещал быть крайне осторожным и пустился в путь.

- Можешь не торопиться, - сказала ему на прощанье миссис Ибрайт. - Даже лучше, если ты придешь туда в сумерки, никто тогда не обратит на тебя вниманья. А потом, если не слишком будет поздно, приходи сюда ужинать.

Было уже почти девять часов, когда он стал подниматься по долине к Мистоверу; но стояли самые долгие летние дни, и первые тени вечера только еще начинали придавать коричневый тон пейзажу. Тут-то Христиан и услышал голоса и установил, что это переговаривается компания мужчин и женщин, идущих но ложбине впереди него, так что только их головы были ему видны.

Он остановился и подумал о своей драгоценной ноше. Было еще так рано, что даже Христиан едва ли всерьез опасался грабежа; тем не менее он принял предосторожность, которую сызмальства принимал, если ему случалось иметь при себе больше двух-трех шиллингов, - предосторожность, несколько сходную с той, к которой прибегнул владелец Питтовского брильянта, когда его посетили подобные же опасения. Христиан снял башмаки, развязал мешочки, высыпал содержимое одного в правый башмак, а другого в левый, стараясь, чтобы монеты легли как можно более плоско, и снова натянул башмаки, что не составило для него труда, так как каждый представлял собой довольно вместительный сундучок, отнюдь не ограниченный размерами Христиановой ноги. Зашнуровав их доверху, он продолжал путь с облегченным сердцем, хотя и утяжеленными ступнями.

Его тропа подальше сходилась с той, по которой двигалась шумная компания, и, приблизившись, он с облегченьем увидел, что это несколько эгдонских жителей, которых он хорошо знал, и с ними Фейруэй из Блумс-Энда.

- Что? И Христиан тоже идет? - воскликнул Фейруэй, как только его узнал. - Да ведь у тебя ни подружки нет, ни жены, кому бы на платье подарить.

- Вы это о чем? - осведомился Христиан. - Ну как о чем, о лотерее, конечно. Ну, на которую каждый год ходим. Ты, стало быть, тоже туда идешь?

- Первый раз слышу. Это что такое - лотерея? Вроде состязанья на дубинках или еще что-нибудь этакое кровопролитное? Нет уж, спасибо, мистер Фейруэй, не обижайтесь, а только не пойду я на эту, как ее, лотерею.

- Христиан не знает в чем дело, а ему поглядеть бы занятно было, сказала одна из женщин, молодая и приятная собой. - Ты не бойся, Христиан, опасного тут ничего нет. Каждый ставит шиллинг, а потом кто-нибудь один выигрывает отрез на платье для жены или подружки, если она у него есть.

- Ну, а как у меня нет, то мне там и делать нечего. Хотя поглядеть, отчего же, я не прочь, коли нет в этом колдовства, и за досмотр денег не берут, и спора либо шума какого из лотереи вашей не выйдет.

- Никакого шума не будет, - сказал Тимоти. - Нет, правда, Христиан, если хочешь пойти, мы уж присмотрим, чтоб тебя никто не обидел.

- И чего-нибудь этакого, насчет женского пола, шуточек там чересчур вольных не будет, а? А то ведь выйдет, соседи, что я отцу дурной пример подаю, а он у нас и так насчет этого не очень строгий. Но отрез на платье за шиллинг и без колдовства - это стоит посмотреть и полчаса каких-нибудь истратить не жалко. Ладно уж, пойду, только, может, потом кто меня в сторону Мнстовера немножко проводит, если припозднимся и попутчика мне не найдется?

Один или двое пообещали, и Христиан, отклонясь от прямой стези, завернул вместе со своими спутниками направо, к "Молчаливой женщине".

Когда они вошли в большой общий зал, там оказалось человек десять из живущих по соседству, а вместе с вновь пришедшими теперь стало двадцать. Большинство сидело вдоль стены в креслах, разделенных деревянными подлокотниками наподобие алтарных сидений в соборе, только, конечно, гораздо более примитивных и сплошь изрезанных инициалами знаменитых пьяниц былых времен, некогда проводивших здесь дни и ночи, а теперь упокоивших свой алкоголический прах на ближайшем кладбище. На длинном столе перед ними среди кружек лежал сверток какой-то легкой ткани - пресловутый отрез на платье, который предстояло разыграть в лотерею. Уайлдив стоял спиной к камину и курил сигару, а устроитель лотереи, разносчик из дальнего городка, распинался насчет достоинств этой ткани как материала для летнего платья.

- Так вот, джентльмены, - продолжал он, когда вновь пришедшие приблизились к столу, - пять человек уже внесли, теперь нам надо еще четверых. По лицам этих джентльменов, что сейчас вошли, я вижу, что они люди понимающие и, уж конечно, не упустят редкого случая приукрасить своих дам за такую ничтожную сумму.

Фейруэй, Сэм и еще один положили на стол по шиллингу, и разносчик повернулся к Христиану.

- Нет, сэр, - сказал Христиан, отступив и бросив быстрый опасливый взгляд на торговца, - я человек небогатый, я только так, пришел посмотреть. Никогда не видал, как вы это делаете. Кабы знал я наверняка, что выиграю, ну тогда я бы положил шиллинг, а иначе уж нет, извините.

- А у вас это будет наверняка, - сказал разносчик. - Знаете, вот смотрю я на вас, сэр, и хотя не могу ручаться, что вы выиграете, но одно вам скажу: никогда еще не видал я человека, у кого было бы, вот как у вас, прямо на лице написано, что он выиграет.

- У тебя, во всяком случае, столько же шансов, как и у всех нас, сказал Сэм.

- И даже чуточку больше, потому как ты пришел последний, а им всегда везет, - добавил кто-то.

- Да, и я ведь в рубашке родился, это значит, я утонуть не могу, а может, и разориться тоже? - вопросительно проговорил Христиан, видимо уже начиная сдаваться.

Кончилось тем, что Христиан положил шиллинг, лотерея началась и стаканчик с игральными костями пошел вкруговую. Когда настала очередь Христиана, он взял стаканчик дрожащей рукой, боязливо потряс его, бросил кости - и выпал "тройняк" - три одинаковых числа. Из остальных игроков у троих выпало по обыкновенной паре, а у прочих и того не было.

- Говорил я, что у него на лице написано, - самодовольно сказал торговец. - Берите, сэр, это ваше.

- Хо-хо-хо! - развеселился Фейруэй. - Вот так штука! А?.. Надо ж такое, как нарочно!