Кадиджа, происходившая из того же рода, что и Мухаммед, после двух замужеств осталась одна. От мужей к ней перешло приличное наследство, которое она сумела рачительно приумножить, будучи рассудительной и хозяйственной и умея выбирать своих торговых агентов. В свои сорок лет она была прекраснее лицом, чем иные женщины более молодого возраста. Казалось, она находила нечто привлекательное в своем вдовьем состоянии, хотя многие видные мужи, привлеченные ее личным обаянием и прочими несомненными достоинствами, пытались убедить ее в обратном. Однако никаких чувств к ним она не находила в своем сердце.

Что изменилось потом, мы не знаем, только успехи ее нового работника и его благопристойный нрав стали привлекать ее к нему, и когда он должен был вернуться из Сирии, она, казалось, не могла дождаться его появления. Подобно тому как на башнях Иудеи днем и ночью стоят стражи, так она проглядела все глаза, ожидая возвращения Мухаммеда из его долгих странствий. Пылкое воображение рисовало ее взору двух ангелов, которые крылами защищали молодого человека от испепеляющих лучей аравийского солнца! «Верный» и надежный, он в ее сознании был под непосредственной защитой Аллаха, и ее чувства, и без того теплые, стали глубже — теперь она желала видеть его своим мужем.

Вскоре к Мухаммеду пожаловала сестра Кадиджи, которая сказал ему: «Почему бы тебе, о Мухаммед, коль скоро ты достиг зрелого возраста, не жениться?» Вопрос сейчас может показаться странным, поскольку его задавала молодая женщина молодому мужчине, которому исполнилось двадцать пять, но так как среди арабов в то время было не приняв оставаться холостым по достижении зрелости, он не показался неуместным. Мухаммед отвечал, что у него нет средств, которые он мог бы вручить своей невесте, и тогда следующий вопрос показался совсем простым: «А если это препятствие можно устранить, поскольку состоятельная женщина желала бы разделить свое состояние с тобой, — что бы ты тогда ответил?»

«А есть ли такая женщина и кто она?» — спросил Мухаммед.

«Это Кадиджа!»

«А возможно ли, чтобы я добился ее расположения?»

«Предоставь это мне».

Как выяснилось, отец вдовы был еще жив и категорически отказывался дать своей дочери согласие на брак, которого она желала. Под угрозой возможного кровопролития, в ходе гневного разговора, который последовал, все, что препятствовало союзу, было наконец устранено, и Мухаммед, которому было тогда двадцать пять, стал мужем сорокалетней Кадиджи. Их брак оказался замечательным во всех отношениях: жена высоко ценила характер и способности мужа, а тот любил ее столь искренне и преданно, что их ничто не могло разлучить. Влияние на него доброй Кадиджи оставалось неизменным на протяжении всей жизни. Верный себе, Мухаммед не забыл своих друзей, поэтому перед торжеством он вспомнил о Халиме, нянчившей его когда-то младенцем. Ее отозвали с высокогорных пастбищ Бени Сада, чтобы повеселиться на свадьбе. Когда же она собралась обратно к своему простому жилищу в горах, с собой она вела стадо из сорока овец, подарок приемного сына.

Прав был Абу Талиб, благословляя этот брак следующими словами: «Возблагодарим Аллаха, ибо мы рождены потомками Исмаила! Возблагодарим Аллаха за то, что Мухаммед, не будучи наделен богатством, попросил руки Кадиджи и получил ее согласие. Нет ему равных! Да будет этот брак благословен во имя Господа Всевышнего и Всещедрого; будущее, полное славы, открывается перед Мухаммедом, сыном Абдаллы!»

Последовали годы семейного благополучия, и некоторое время спустя Мухаммед и Кадиджа сподобились великого счастья стать родителями маленького мальчика. Появление сына-первенца в арабских семьях отмечают с такой радостью, что с этого момента отец называет себя по имени сына. Отныне Мухаммед именовался уже не «сыном Абдаллы», а «отцом Касима». Позже родился еще один сын и четыре дочери, однако нас среди них интересует только Фатима, одна из младших дочерей, о которой мы в дальнейшем еще не раз будем вспоминать. Сыновья же умерли в раннем возрасте.

Достигнув благополучия, Мухаммед мог спокойно вести дела Кадиджи и водить ее караваны с товарами, уходя в далекие страны и земли, как и раньше. Но в качестве мужа он оказался не столь рачительным, как некогда, когда был простым погонщиком у нее на службе, и богатство супруги не увеличивалось, а скорее уменьшалось. Состоятельность Кадиджи, тем не менее, подняла Мухаммеда на большую высоту в его родном городе, и он достиг того положения, которое, по правде говоря, заслуживал от рождения среди соплеменников — Курайшитов.

Богатое приданое супруги, возможно, повлияло и на еще одно важное обстоятельство: у Мухаммеда, склонного к раздумьям, появилось больше свободного времени, чтобы предаваться мыслям о религиозных верованиях отцов и сравнивать их с религией иудеев и христиан. Скорее всего, он не умел ни читать, ни писать, но в этом он ничуть не отставал от своих соотечественников: арабов. До того времени письменность, известная сегодня, была мало распространена. Вряд ли тогда существовал хотя бы один том созданной арабским автором прозы, так что читать Мухаммеду, даже если он учился грамоте, особенно было нечего. Существовало некоторое количество стихотворений, отмеченных наградами на ярмарках, но этим все и исчерпывалось, поэтому Мухаммеду, желавшему обогатить свою память, волей-неволей приходилось обращаться к еврейским либо христианским источникам. В этом направлении ему проще было черпать не из письменных, а из устных источников, и то, что он запоминал, было искажено, разрознено, фрагментарно; и все же этот разрозненный материал подчинялся единым принципам, глубоким и плодотворным.

В те годы арабы узнавали все больше о своих соседях с востока. Один торговый караван ушел в город Хира (Ирак), расположенный в долине Евфрата, недалеко от того места, где некогда стоял Вавилон. Караванщики вернулись домой с большими барышами и принялись украшать город Таиф новыми зданиями, трудиться над которыми стали работники, по доброй воле, в знак уважения, присланные персидским правителем, которого восхитила смекалка гостей и их стойкость в перенесении тягот пути. В те времена, насколько мы знаем, наиболее благоприятные для жизни, процветавшие территории Европы, Азии и Африки делили между собой две могущественные империи — Византийская и Персидская.

Восточная Римская империя со столицей в Константинополе простиралась вдоль всего Средиземноморья, и воле кесаря подчинялось все: от Атлантики до Евфрата. Блистательная династия Сасанидов правила в Персии, ее величие — один из самых значительных феноменов мировой истории. Восточная часть Римской империи исповедовала христианство, а Персия — зороастрийское учение об огнепоклонничестве.[29]

Располагая обретенным богатством, Мухаммед стал явно отходить от торговых дел и больше времени проводить в размышлениях о ситуации в своей стране и возможностях изменить ее к лучшему. Мы должны помнить, что пока бедуины странствовали по внутренней пустыне, свободные от диктата внешних правителей, арабы Йемена и некоторых других частей полуострова, находились под персидским влиянием. Теми, кто жил в Сирии, управляли из Константинополя, тогда как население Ирака или Месопотамии склонялось то к одной великой державе, то к другой.

Иудаизм и христианство сосуществовали с фетишизмом и язычеством, однако подавляющее большинство поклонялось многочисленным божествам Каабы, признавая одновременно существование Аллаха и считая его главным над всеми остальными. Как мы подчеркивали раньше, вера в джиннов и ангелов не носила постоянного характера, хотя ее существование отмечено туманной, уходящей в века поэтической традицией, смыкавшейся с суевериями. Существовала также известная неопределенность, связанная с посмертным перевоплощением, после того, как душа отделится от тела. Люди были чрезмерно подвержены азартным играм и злоупотребляли вином. Мужчина мог иметь столько жен, сколько мог прокормить; подобные отношения нередко бывали самого отвратительного свойства. Продолжал существовать бесчеловечный обычай закапывать новорожденных девочек в землю живьем — то ли в знак того, что женщину растить невыгодно, то ли из-за преувеличенной гордыни, так как беспомощное создание в любой момент в будущем мог похитить враг!