Итак:
Пусть жертвы твои тяжелы и огромны,
Недаром от Бреста до Южных Курил
Тебя защищают ракеты, и домны…
Все! Материальная база есть, но одна она нас не спасет, а значит, последняя строка будет такой:
И церкви, и насыпи братских могил.
Именно так. Все жертвы, принесенные родине в прошлой истории, защищают ее, а значит, всякое глумление над пролитой кровью сыновей и дочерей народа, над сакральными, священными именами, над генералами Тучковым и Скобелевым или над Зоей Космодемьянской и Олегом Кошевым оборачиваются для нас проказой, гниением, распадом, зловонным дыханием смерти... И церкви должны быть.
Кстати, недавно, когда я ехал по Рязанскому шоссе со священником, который как бы и заказал мне через несколько дней слова гимна, наш разговор в его бесшумном “мерседесе” был и мучительным и плодотворным одновременно.
— Вы видите этот соблазн, Станислав Юрьевич!
Машина стремительно приближалась к громадному натянутому над трассой плакату-монстру, на котором была изображена девушка с каким-то потусторонним, потухшим взглядом, в чем-то пестром, и вообще вся она обличьем, пятнистой одеждой, мертвыми зрачками, направленными куда-то в сторону, напоминала существо из другого мира... Я и раньше часто видел, да и вижу эту странную рекламу на улицах Москвы... Надпись под изображением гласила: “Ночь твоя — добавь огня!”
— Но Вы понимаете, что это реклама не просто сигарет, а сигарет с марихуаной или, скорее всего, наркотика покрепче. Потому что на их сленге “добавь огня” — означает не что иное, как то, что круче и эффективней любых сигарет и любого никотина... У нас на днях будет совещание по борьбе с наркоманией — а ведь их в России уже больше двух миллионов! Что делать? Только от одного этого недуга Россия может погибнуть, развалиться как государство! В чем спасение?
Я, наблюдавший вчера и позавчера, как к нему перед выборами за благословением приехали губернатор и главы местных администраций и руководители энергетических систем, сказал:
— Вы, люди Церкви, сейчас заняли в жизни место партийного аппарата... На вас смотрят не просто как на священнослужителей — а как на носителей новой идеологии... Вы сейчас и наше новое Политбюро, и ЦК, и наши райкомы. Как говорится, свято место пусто не бывает. Наша история не может быть свободной от идеологии. Помните, “Третий Рим”, потом “Православие, самодержавие, народность”. Ну так действуйте, спасайте Россию. Взвалили на себя шапку Мономаха — несите! Своя ноша не тянет.
Отче печально покачал головой.
— Нет, Церковь на это не способна. Мы можем спасти лишь душу отдельного человека... Спасти державу, народ в целом, на ход истории оказать влияние мы не в силах...
Я пощадил его самолюбие и не сказал ему того, что должен был сказать.
— Отче! Православная Церковь не стала защищать советскую власть, при которой за последние три десятилетия она уже не испытывала никаких гонений. Времена ленинских репрессий, изъятия церковных ценностей и хрущевского закрытия храмов (кстати, открытых при Сталине) безвозвратно канули к 80-м годам в прошлое. То, что все девяностые годы Патриарх был рядом с Ельциным, слушал его пьяные размышления о том, что “всенародно избранного российского президента может сместить лишь Господь Бог”, то, что пролившие кровь 3 — 4 октября 1993 года не были преданы анафеме, то, что священники российские освятили сотни банков, лопнувших в августе 1998 года и укравших у вашей же паствы все, что они сумели заработать во время “реформ”, — все это известно каждому мыслящему человеку... Но говорить об этом не принято, а я скажу... Вы сетуете, что наркомания, СПИД, заказные убийства отравили нашу жизнь. Но при советской цивилизации эти пороки не смели даже приподнять голову... Церковь не защитила советскую власть и, более того, даже способствовала ее падению. Но пусть тогда несет ответственность за все, что возникло в нашей жизни как прямое следствие рукотворной катастрофы... Что — не можете справиться? Не в силах? Не ваше это дело? Ну тогда молите Бога о спасении “люди твоя”. Глядишь, Господь и услышит, вы ведь ближе к нему, нежели мы...
Да, реставрированные древние храмы и нарядные новоделы постоянно мелькают справа и слева от шоссе, в районных городках, поселках и даже деревнях... Но одновременно как ослабела без опоры на великое государство окормляющая и организационная воля православия в Прибалтике, на Западной Украине, в Средней Азии... Как с разрушением Союза, империи, сверхдержавы отнесло мировым вихрем от церкви “Всея Руси” другие православные братства — болгарское, румынское, сербское. И даже грузинскую церковь с армянской. А уж о внутреннем нестроении, о хищных сектах, которые при советской власти и головы-то не смели приподнять, и говорить нечего. Чего больше в остатке у православной Москвы за последние пятнадцать лет — утрат или обретений? Не знаю... не знаю...
Но ведь во время Великой Отечественной Церковь все-таки была и с властью, и с народом. А потому быть ей в гимне. И строфа зазвучит так:
Пусть жертвы твои тяжелы и огромны,
Но все же от Бреста до Южных Курил
Тебя защищают ракеты, и домны,
И церкви, и насыпи братских могил.
Да, я понимаю, что в ней чуткому уху слышится эхо стихов Ярослава Смелякова: “Я стал не большим, но огромным, попробуй тягаться со мной, как башни терпения, домны стоят за моею спиной”. Ну и что? Имени истового государственника — почему бы не лечь безымянным кирпичиком, одним звуком в текст гимна? Он ведь всегда мечтал о такой судьбе. Тем более что об этой тайне буду догадываться лишь я один, поскольку Смеляков теперь забыт, то мое воспоминание о нем все-таки похоже на крупицы некоего бессмертия.
Ну а теперь надо все-таки отдать дань официозу. Его не объедешь. Он требует мысли о преемственности истории, о прямой связи поколений... Нет ее, этой связи, сегодня... Но Бог с вами, будет вам эта мысль. Это легче всего.
Мы свято храним наших предков заветы,
Нам дорог союз сыновей и отцов.
(Ну а дальше все как по маслу, все в верноподданническую масть!)
В нем блеск триколора и знамя победы,
И царственный клекот двуглавых орлов.
Ну, Станислав Юрьевич, еще немного, и записным гимнюком станешь! Впрочем, какая-то порча в строфе есть. Где же она? А! В “блеске триколора”. Как все-таки подпортил нам Власов, опозорил не героическое, но вполне пристойное трехцветное знамя, сделал его символом измены, как Мазепа жовто-блакитный стяг. Хотя по всему мистическому ходу российской истории, требующей монолитности, единоначалия, соборности, флаг наш должен быть одноцветным... Сколько их, трехцветных, во всем мире, отражающих многообразие французского, чешского, бельгийского, германского и прочего бытия! Запутаешься среди них; соображать и разгадывать, когда они все взовьются на флагштоках, какой из них российский... А раньше все сразу понимали, где советский флаг и куда надо смотреть. К тому же “царственный клекот двуглавых орлов” — такая фальшивая безвкусица и мертвятина. Устал ты, дружок, устал. Надо скорее обратно все поставить в прежнюю колею. А как поставишь, когда плюют в Россию все, кому не лень, издеваются над ней, требуют покаяния. Фарисеи!
Права человека? Никогда им не понять, что Россия, чтобы не погибнуть в борьбе за существование (ведь только в русском языке есть неизвестный другим языкам синоним слову “война” — “нашествие”), могла выжить только как государство долга... Конечно, какие-то зачатки права в спокойные времена в ней прорастали всегда, но много ли было этих спокойных времен? Такова история. А ее, как единственную жизнь, заново не проживешь. Вот это бы отразить! Может быть, так: