Вам на память оставлю заботы,

Я не шел от забот стороной.

И покой на земле заработал —

День последний остался за мной!

И за мной — отшумевшие травы

И железных цехов голоса...

А  во мне эту вечную славу

Приютили душа и глаза.

Приютили, взрастили, согрели

Всем, чем мы и горды и сильны...

И вплели в полуночные трели

Соловьиной сквозной тишины.

По дорогам нетореным,

Тряским

Из-под рук моих песня и труд

Далеко уходили,

Как сказки,

И как сказки со мной уйдут!..

               1974

Юлий Квицинский

ОТСТУПНИК

ЖИЗНЕОПИСАНИЕ

Уважаемый читатель!

Эта книга — продолжение рассказа, начатого “Искариотом” и “Генералом Власовым”. Часть событий книги я наблюдал со стороны, в другой части участвовал сам, о третьей — читал или слышал от других, а четвертой, скорее всего, не было, хотя она могла бы и быть, исходя из логики времени и состояния умов современников.

Эта книга только называется “Отступник”. На самом деле, она ни о ком конкретно. Она — о чем. Об отступничестве и извивах души человеческой. Об извечной теме предательства — многоликого, великого и мелкого, бытового и возвышенного, индивидуального и коллективного. Предательство как зло или как неизбежный спутник и двигатель человеческой истории? Завещание Иуды Искариота, на протяжении тысячелетий развращающее потомков? Или неизбывное проявление столь присущей человеческой сути подлости, которая рождает все новых ее мастеров и выразителей? Кто знает? Известно лишь, что всякий раз каждому воздается по заслугам и повторяется бессмертная притча об Иуде вновь и вновь. Всему время и случай. И нет ничего нового под солнцем.

Читатель, или всяк начинающий свое дело, или просто живущий, знай и помни об этом.

Ничего большего я сказать не хотел. Как рекомендовала однажды Анна Ахматова, если ты, идя по улице, слышишь, как кто-то кричит: “Дурак!”, необязательно оборачиваться. Советую то же самое и читателю моей книги. Она в той же мере относится к тебе, как и ко многим, многим другим.

Автор

ПРОЛОГ

В Москве было темно, грустно и холодно. Над городом висела серая туманная мгла, под ногами хрустел мокрый скользкий лед, который упорно не хотел таять, несмотря на плюсовую температуру. Надрывно каркали вороны, то ли выражая свою неприязнь к разношерстной толпе, текшей по скользким улицам к Белорусскому вокзалу, то ли утверждая свое превосходство над прочей живностью в лице мышей, крыс, воробьев, бездомных собак, кошек и бомжей, копошащихся в контейнерах с мусором в поисках пищи.

Ворон в Москве за последние годы становилось все больше. Вели они себя важно и нагло. Многие в этом засилье ворон усматривали знак. Не зря, мол, птица эта Москву облюбовала. Падалью от Престольной тянет. Жрут и раскле­вывают вместе с новыми русскими то, что осталось еще от тысячелетней России. Потом и те, и другие разбегутся, разлетятся, оставив после себя пустоту. Сбудется проклятье игуменьи, что предупреждала храм Христа Спасителя не ставить на том же месте. Однако же поставили.

Андрей глядел через сгущающиеся сумерки и туманную изморось вниз с шестого этажа на ворон, на хорошо упакованных дам, прогуливающих собак в обширном прямоугольном дворе. Двор этот и дом были знамениты. В последние годы Советского Союза щедро селил сюда председатель Моссовета Промыслов последних представителей советской элиты. С балкона одной из квартир этого же дома кричал потом на весь двор “Виват, Россия!” в день своего избрания подгулявший президент РСФСР.

С тех пор смешались на лестничных клетках дома вчерашние и сегодняшние и жили в странном симбиозе, как бы гарантируя своей близостью друг к другу физическую неприкосновенность. Ни красные, ни белые мирного сожительства не нарушали. Несмотря на всю взаимную  неприязнь, комфортность сосуществования под крышей номенклатурного дома перевешивала силу обид и эмоций, побуждала к взаимной вежливости и даже дружелюбию на личном и семейном уровне.

В дальнем конце двора Андрей увидел бывшего заведующего отделом ЦК, мирно беседовавшего с яростным антикоммунистом из президентской администрации. Дочка хозяина квартиры, где он находился, садилась в роскошный “Мерседес”, присланный за ней кем-то из крутых бизнесменов. В заставленной полками с книгами и украшенной восточными коврами комнате работал телевизор. Лились звуки траурного марша. На экране мелькали лица лидеров демократической России: зло вздернув подбородок, глядел в камеры рыжий Чубайс, воровато постреливал глазами кудрявый цыганоподобный Немцов, развесил толстые губы застывший в скорбной позе Гайдар, набычившись, держался за микрофон седой Черномырдин, несколько поодаль беспомощно щурился за толстыми стеклами очков Шохин. Мелькали лица каких-то одетых в хорошие костюмы безымянных господ, судя по всему, членов российского правительства. Ввиду частых перемен его состава Андрей их не знал, утешая себя тем, что не знали их и не интересовались ими большинство людей в Москве и России. Ну, прислало правительство на похороны каких-то своих дежурных членов. Не все ли равно, кого? Правительство сочувствует вместе с Чубайсом, Немцовым. Скорбит по должности. Так надо.

Хоронили Александра Тыковлева. Его лысина поблескивала под лучами юпитеров с подушек гроба. Тяжелый нос и грубо скроенный мясистый рот, которые то и дело крупным планом высвечивала телекамера, источали равнодушие. Казалось, Тыковлев воспринимал все происходившее вокруг себя как что-то само собой разумеющееся, но совершенно для него неинтересное. Конечно, он был прав.

Хозяин квартиры генерал Тарабаршин отпил очередной глоток любимого им виски. Он внимательно наблюдал за церемонией, вслушивался в надгробные речи. Лицо его болезненно кривилось каждый раз, когда ораторы клялись в любви покойному, обещали продолжить его дело, грозились обязательно выявить и примерно наказать врагов демократии, явившихся причиной безвременной кончины этого замечательного человека, гордости новой России. Получалось, что Тыковлев оставил друзей в очень трудную для них и для России годину. Трудно будет без него теперь. Конечно, он, как и его единомышленники, делали ошибки, но избранный путь был и останется навсегда правильным и единственно возможным. Другого не дано.

— Ишь ты, — внезапно прервал молчание генерал. — Про ошибки заговорили. Хороши ошибки! Страну загубили. Да какую страну! Вот бы взяли веревку да за эти свои ошибки хоть повесились бы. Так нет же, речи в микрофон говорят да на машинах с мигалками и охраной разъезжают. Иуды, — крикнул он в телевизор. — И Иуду хороните. Шабаш сатанинский на всю страну устроили.

 — Говорят, он с собой покончил, — отвернувшись от окна, возразил Андрей. — Совесть замучила.

— Не знаю, как у него насчет совести, — буркнул Тарабаршин. — Думаю, что не было у него никогда ни совести, ни чести. А говорят, что кур доят и что коровы яйца несут. Кто его знает, как он на тот свет попал. Вдруг они сами его туда и отправили? Может, он им больше нужен сейчас мертвый, чем живой — толку-то с него давно уже никакого. Им мученики требуются. Героев-то у них нет. Одни жулики, мошенники, расхитители казны. Шпана.  Страшно им. Почва из-под ног уходит. Вот и призывают друг друга к сплочению, объединению вокруг гроба усопшего подельника, клянутся, что друг друга не будут больше заказывать, топить и подсиживать. Да только куда им. Все равно как пауки в банке. А тыковлевские идеалы... Почитай, что он за свою жизнь написал. Сначала у Маркса и Ленина списывал. Потом с социал-демократических книжонок.