В итоге сложилась модель, описанная в классическом тексте С. Хантингтона «Столкновение цивилизаций», — «Запад и все остальные». Но в модели глобализации эти «все остальные» не рассматриваются как нечто иное в отношении «Запада», это тоже «Запад», только недоделанный, несовершенный, своего рода «недо-Запад».

И тут уже в новых исторических условиях и через вереницу трансформаций и смысловых изменений мы снова сталкиваемся с тем культурным расизмом и либерал-демократическим секулярным «мессианством», который мы обнаружили у истоков эпохи Модерна и в изначальном определении понятия «Запад».

Постмодерн и «Запад»

В 1990-е происходил еще один интересный процесс, касающийся содержания понятия «модернизация». Модернизация, которая с разными скоростями и с разным качеством осуществлялась так или иначе во всем мире с начала Нового времени в Западной Европе, к концу ХХ в. подошла к своему логическому завершению. Причем, естественно, это случилось на самом Западе: тот, кто раньше других и по естественным причинам приступил к модернизации традиционного общества, тот первым достиг финиша. Поэтому, преодолев и инерцию сопротивления консервативных структур, и довольно эффективную на определенном этапе конкуренцию со стороны социалистической альтермодернизации, Модерн в его либерально-капиталистической форме к означенному рубежу завершил выполнение своей программы – прямое противостояние альтернативных идеологий было сломлено, а преодоление пассивного сопротивления мировой периферии становилось делом техники. И там, где оно еще сохранялось, его можно было приравнять к «инерциальной реакции объективной среды», а не конкурентной стратегии. Борьба с традиционным обществом и его попытками предстать в новом обличии (альтермодернизация, социализм) закончилась победой либерализма. И на самом Западе модернизация достигла внутреннего рубежа, добравшись до самого дна западной культуры.

Это состояние окончательного исчерпания повестки дня процессов модернизации породило на Западе весьма специфическое явление – Постмодерн.

Суть Постмодерна в том, что окончание модернизации традиционного общества переносит людей Запада в принципиально новые условия. Можно уподобить это долгому движению к намеченной цели. Люди, расположившиеся в поезде, едущем к невероятно далекой станции, настолько привыкли к движению, которое не останавливается в течение нескольких поколений, что по-другому не представляют себе жизни. Они видят существование как развитие, обращенное к дальнему ориентиру, о котором все помнят, к которому все стремятся, но который остается все время еще очень далеким. И вот поезд прибывает на конечную станцию. Перрон, вокзал… Цель достигнута, поставленные задачи решены... Но люди настолько привыкли все время двигаться, что не могут прийти в себя от шока столкновения с осуществившейся мечтой. Когда цель достигнута, больше некуда стремиться, некуда ехать, не к чему двигаться. Прогресс достиг своего предела. Это и есть «конец истории», или «пост-история» (А. Гелен, Дж. Ваттимо, Ж. Бодрийяр).

Этой метафорой можно вполне описать состояние Постмодерна. Здесь и чувство успеха, и чувство разочарования. В любом случае это больше не Модерн, не Просвещение, не Новое время. Критическая фракция философов Постмодерна подвергла осмеянию различные этапы движения к этой цели, принялась иронизировать над теми иллюзиями и надеждами, которыми тешили себя те, кто начинал движение, не подозревая о том, каким будет достижение поставленной цели. Другие, напротив, предлагали расстаться с критическим чувством и воспринимать «дивный новый мир» каков он есть, не вдаваясь в детали и сомнения.

В любом случае, оцененный со знаком минус или со знаком плюс Постмодерн представлял собой терминальное состояние. Вера в прогресс сделала свое дело и уступила место игровой темпоральности[22]. Реальность, вытеснившая ранее миф, религию, священное, сама превратилась в виртуальность. Человек, на заре Нового времени свергнувший Бога с пьедестала, сам отныне готов уступить королевское место постчеловеческим породам – киборгам, мутантам, клонам, продуктам полностью «раскрепощенной техники» (О. Шпенглер[23]).

Пост-Запад

Запад в эпоху глобализации не только становится сам глобальным и вездесущим (что выражается в униформности мировых мод, повальном распространении компьютерных и информационных технологий, повсеместном установлении рыночной экономики и либерально-демократических политических и правовых систем), но в своем ядре, в центре однополярного мира, «богатого Севера» он качественно меняется от Модерна к Постмодерну.

И отныне обращение к этому ядерному Западу, Западу в его высшем проявлении, быть может, впервые в истории не влечет за собой модернизации (какой бы то ни было – экзогенной или эндогенной), так как сам Запад отныне синонимичен не Модерну, но Постмодерну. А Постмодерн – с его иронией, чистой технологичностью, рециклированием старого, утратой веры в прогресс – более не предлагает для своей периферии даже отдаленной перспективы развития. Наступивший «конец истории» ставит совершенно иные проблемы, перед весом и значением которых подтягивание «Западом» до своего уровня «бедного Юга» выглядит абсолютно ненужной, никчемной и бессмысленной задачей: коль скоро чего-чего, а уж ответа на новые проблемы эпохи Постмодерна там точно не содержится.

Поэтому те, кто по инерции обращаются к корневому Западу в поисках модернизации в новых условиях, обречены на колоссальное разочарование: пройдя весь путь модернизации до конца, Запад не имеет больше стимула ни двигаться в этом направлении самому, ни увлекать за собой других. Запад перешел на качественно новую стадию. Теперь это уже не Запад, а пост-Запад, особый видоизмененный в своей глубинной природе Запад эпохи Постмодерна.

Технически и технологически он полностью доминирует, и процессы глобализации развертываются полным ходом, но это уже не поступательное развитие, а круговое движение вокруг все более и более проблематичного центра. Архитектура Постмодерна излюбленным ходом делает такие конструкции, где стили и эпохи причудливо перемешаны, а на месте центральной точки архитектурного ансамбля зияет дыра. Это – отсутствующий центр, полюс круга, представляющий собой провал в небытие.

Такова и содержательная структура однополярного мира. В центре глобального Запада – в США и странах трансатлантического альянса – сверкает черная бессмысленная яма наступившего Постмодерна.

Зазор между теорией и практикой глобализма

Последняя метаморфоза Запада при переходе к Постмодерну, которую мы описали выше, является все же чисто теоретической конструкцией. Такая картина сложилась к началу 1990-х годов, и так осмысляли логику мировой истории те мыслители, которые еще сохранились на Западе, прежде чем окончательно уступить дорогу постчеловечеству (возможно, мыслящим автоматам). Но между данной теоретической конструкцией и ее воплощением сохранялся определенный зазор. Размышления о природе и структуре такого Запада и такого Постмодерна приводили даже его ярых апологетов в состоянии ужаса и отчаяния. Например, Фрэнсис Фукуяма в определенный момент отшатнулся от той идиллической картины, которую сам же и нарисовал в начале 1990-х и предложил сдать назад, удерживая Запад в том состоянии, где он находился, еще не подъехав к конечной станции[24]. Критики Фукуямы, в том числе и С.Хантингтон, и вовсе завышали качество и объем тех преград, которые предстоит преодолеть Западу, чтобы стать по-настоящему глобальным и всеобщим. С разных точек зрения все стали цепляться за остатки Модерна – с его национальными государствами, верой в прогресс, морализаторством, менторством и фобиями, к которым все давно привыкли. Тогда было решено продлить движение к намеченной цели или, по крайней мере, симулировать покачивание вагонов и стук колес на стыках рельс.