Я убедил персонал нескольких банковских отделений ввести простейшую систему паролей. После того как первый сотрудник появляется в помещении т обнаруживает, что все чисто, он выполняет какое-нибудь заранее условленное действие: отодвигает штору, переставляет горшок с цветами, включает определенный светильник — все что угодно, чтобы дать знать, что опасности нет. Тогда следующий сотрудник спокойно входит в банк. Но если сигнал отсутствует, то, не приближаясь к двери, он тут же звонит в полицию. Мы обучали кассиров — ключевую фигуру при любом банковском ограблении, — как вести себя в критической ситуации, чтобы не оказаться в числе погибших героев. Инструктировали, как обращаться с закамуфлированными под пачку купюр взрывпакетами, которые начинали уже широко применяться. Опираясь на беседы со многими в прошлом успешными банковскими грабителями, советовали, принимая извещающую об ограблении записку, уронить ее «со страху» по свою сторону решетки, а не возвращать преступнику, и тем самым сохранить ценную улику. Я понял, что преступники, как правило, избегали совершать нападения без предварительной разведки. Поэтому банковским служащим было важно запоминать заходящих в отделение незнакомых клиентов — особенно тех, кто обращался с пустячными просьбами: например, разменять банкноту на звонкую монету. Если им удавалось запомнить номерной знак автомобиля или случайно бросить взгляд на какой-нибудь документ потенциального преступника, раскрытие последующей кражи происходило значительно быстрее. Я стал сопровождать занимающихся расследованием убийств детективов и выезжать с медицинскими экспертами. Любой судебный патологоанатом и хороший полицейский подтвердит, что наиболее важной уликой в деле об особо опасном преступлении является тело жертвы, и я хотел знать об этом как можно больше. Уверен, что во многом такое стремление определялось моей юношеской тягой к ветеринарии — желанием изучать строение и функционирование живого организма. Но хотя мне нравилось работать бок о бок со специальным взводом по раскрытию убийств и общаться с медиками, по-настоящему меня интересовала психологическая сторона проблемы; чем живет преступник? Что заставляет его при определенных обстоятельствах совершать убийство?

Во время своего пребывания в Квонтико я познакомился с несколькими особенно странными случаями убийств — и одним совершенно необычным, происшедшим чуть ли не на моем заднем дворе: всего в 140 милях от Квонтико.

Это было еще в 50-х годах. Эдвард Гейн вёл уединённую жизнь в фермерской общине в Плейнфилде, штат Висконсин, — местечке, насчитывавшем 642 жителя. Он начал преступную деятельность без шума

— с осквернения могил. Особенно его привлекала кожа покойниц, которую он сдирал с трупов, дубил и получал наслаждение от того, что прикладывал к себе, натягивал на портняжный манекен и предметы мебели. Одно время он размышлял об операции по изменению пола, сама идея которой в середине 50-х годов казалась революционной. Но поняв, что такая операция невозможна, не нашел ничего лучше, как пытаться создать себе женское обличье из живых женщин. Некоторые полагали, что таким образом он пытался перевоплотиться в свою деспотичную мать. Если сюжет начинает казаться вам знакомым, вспомните роман Роберта Блоха «Психо» (по мотивам которого поставлен классический фильм А. Хичкока) и «Молчание ягнят» Томаса Харриса. Харрис подбирал материал для фабулы в наших аудиториях в Квонтико.

Гейн так и продолжал бы влачить в неизвестности свое омерзительное существование, если бы его болезненная фантазия не требовала плодить все больше и больше трупов. Начиная изучение серийных убийств, мы отмечали такую эскалацию практически во всех случаях. Гейна обвинили в убийстве двух женщин среднего возраста, хотя на самом деле жертв, вероятно, было больше. В январе 1958 года его официально признали невменяемым, и остаток жизни он провел в Центральном государственном госпитале в Уопане и мендотском Неврологическом центре, где считался образцовым заключенным. В 1984 году он мирно скончался в возрасте семидесяти семи лет в мендотском изоляторе для престарелых. Нечего говорить, что местному детективу или специальному агенту на оперативной работе в отделении с такими случаями приходится сталкиваться не часто. И возвратясь в Милуоки, я захотел узнать об этом деле как можно больше. Но в канцелярии генерального прокурора мне ответили, что отчеты опечатаны из-за извращенного характера происшедшего. Я сообщил, что являюсь специальным агентом ФБР и изучаю преступления, и это открыло мне доступ к документам. Никогда не забуду, как шёл вместе со служащим архива, снимал с бесконечных полок коробки и ломал сургучные печати. Внутри обнаружились фотографии, которые моментально отпечатались в памяти: безголовые обнаженные женские тела подвешены вверх ногами на веревках и подтяжках, кожа рассечена от груди до лобка, гениталии вырезаны. На других — отдельно головы на столе; пустые, открытые глаза смотрят в никуда.

Ужасный вид. И тогда я начал размышлять, что эти образы говорят о человеке, совершившем такие злодеяния, и как это знание может помочь его поймать. С тех пор я не переставал об этом думать.

В конце сентября 1976 года я уехал из Милуоки, получив временное назначение в качестве куратора на 107-ю сессию Национальной Академии в Квонтико. Пэм осталась дома: вела хозяйство, заботилась о годовалой Эрике и продолжала преподавать. Это была моя первая длительная командировка, которая заставила задуматься, как мало мы в Бюро, военные и дипломаты, вспоминаем о тяготах жен.

Программа Национальной Академии ФБР в Квонтико представляет собой сконцентрированный одиннадцатинедельный курс для старших и опытных чинов правоохранительных органов США и других стран. Во многих случаях слушатели Академии занимаются совместно со специальными агентами ФБР, и различить их можно по цвету рубашек: голубому у фэбээровцев и красному у слушателей. К тому же последние, как правило, старше. Для зачисления требуется рекомендация непосредственного начальства и решение Академии. В Квонтико не только вооружали знанием современных методов охраны законопорядка. Академия служила неформальной базой для установления личных связей с офицерами местной полиции, которые снова и снова доказывали, что представляют собой неоценимый резерв. Главой Национальной Академии был Джим Коттер — поистине столп, подпирающий законопорядок, которого обожала вся полиция.

В качестве куратора я отвечал за одну группу слушателей — группу Б, состоявшую примерно из 50 человек. И хотя директор ФБР Патрик Грей, а потом Кларенс Килли стремились избавить Бюро от бытовавших при Гувере жестких ограничений, женщин в Академию по-прежнему не приглашали. В моей группе, кроме американцев, занимались канадцы, англичане, египтяне. Воспитатель жил со слушателями в одном общежитии и был для них всем: инструктором, общественным директором, врачом и наседкой. Таким образом, сотрудники Научного бихевиористического подразделения могли наблюдать, каковы ваши отношения с полицией, насколько вам нравится атмосфера в Квонтико и как вы переносите стресс.

А стрессовых ситуаций было предостаточно. Людей впервые за их сознательную жизнь оторвали от семей, поселили в общежитии, где запрещалось употреблять спиртное в комнатах и где они делили ванну с человеком, которого едва знали. (Прим. murder's site: Охренеть какой стресс, правда? Делить ванну с человеком, которого едва знаешь! Читаешь такое и понимаешь, что Америка действительно глубоко больна. Дуглас забыл упомянуть о нормах расхода туалетной бумаги и освежителях воздуха для армейских подразделений в условиях боевых действий — 2 тонны в сутки на пехотную дивизию. В какую стрессовую ситуацию попадут американские солдаты на передовой, если им не завезут туалетной бумаги и освежителей воздуха?!) Их вынуждали испытывать забытые со времен рекрутского курса физические нагрузки. В общем, слушатели получали хорошее образование, но платили за это дорогой ценой. На шестой неделе копы начинали беситься и стремились выскочить из клетки. Все это, конечно, действовало и на кураторов. И каждый относился к работе по-своему. Как всегда в жизни, я решил, что успешно добраться до конца курса группе поможет чувство юмора. Многие кураторы вели себя по-другому. Один, например, был настолько строг, что во время игр в помещении ел своих ребят поедом. На третьей неделе они настолько разозлились, что принесли ему чемодан — символическое предупреждение: «Убирайся отсюда!». У другого куратора — назову его Фрэдом — до Академии не было никаких проблем со спиртным, но в Квонтико они возникли.