Что мне еще хотелось бы сказать? В последние два-три года перестало меня удовлетворять как многое в собственном творчестве, так многое в книгах даже лучших современных поэтов. Мне, например, хочется заговорить на каком-то совсем неведомом языке поэзии. Дано ли будет — не знаю, а другой что-либо осуществит — слава Богу! В то же время хотение свое пробую воплотить, но рывками вряд ли получится. В принципе эволюции — постепенность. Но при всей революционности личных духовных желаний, при хотении свершить некую реформацию хотя бы в своем поколении, — традиции классического реализма, его единственная школа все более и более, к радости моей, встают перед глазами прозрачными своими отрогами. Идти к ним, взбираться — радостно, хотя тяжело и требует в тысячу раз больше сил и самой жизни. Так думается на сегодняшний день; хорошо, если стремление это не оставит души...
Недавно перечитывал Ваши стихи — как хорошо, что в нашей поэзии есть творчество, имя которому Станислав Куняев.
Ваш Н. Колмогоров.
* * *
Здравствуйте, Станислав Юрьевич!
Спасибо за письмо, из которого я узнал, как Вам нелегко. Обиды на Вас за рукопись Крекова у меня нет: попросту Ваше нынешнее духовное состояние иное, чем в стихах Крекова, да и психологическая блокада, которая развернута вокруг Вас — я это понимаю, заставляет Вас мобилизовать все внутренние силы. Очень хорошую, нужную, сильную статью Вы опубликовали в “Нашем современнике”*! Мурло “массовой” культуры-халтуры страшно. Как честной зрячей душе быть? Забиться в щель по принципу “своя рубашка?..” То, о чем Вы говорите, выворачивая наружу темную сущность дельцов от искусства, — есть сущая правда... Все более и более на земле разворачиваются дела апокалиптические. И это не может убаюкать. Только слепой духом покорно идет в бездну. Только жаждущий его гибели враг вкрадчиво нашептывает ему о том, что идет он правильной дорогой... К сожалению, народ наш по юности-молодости своей напоминает слепого, который думает, что рядом с ним друг и брат.
Ну что же, заканчивается второе тысячелетие, исторически оно указано как решающее, переломное. Какие события произойдут — лучше о том молчать! Лучше мыслями к судьбе обращаться, к истине: обереги!
Все, о чем Вы говорите в своей статье — вопит с каждого перекрестка, из каждой подворотни. Но об этом молчать нельзя — бойцы от Истины чем защитят ее? Только раскрытием путей к истине, разоблачением духовного геноцида — так бы я это назвал! Свершается та ползучая контрреволюция, о которой сладко мечтается людям тьмы. (А может быть, это и есть 3-я мировая война?! Не дай-то Бог!) Ни о чем другом, как о вскрытии этого духовного гниения, я сейчас также не могу говорить. Жизнь увлекает душу в бешеную свою воронку. Что из этого выйдет — не знаю. Помните, посылал я Вам свою поэму “Дом”? Долго она у меня лежала в дальнем углу... То, что я Вам прислал, то только тезисы к поэме, далеко не всегда одетые мускулами. Если даст судьба, все-таки выскажу в ней кое-что, о чем думаю. Будет ли это опубликовано — вопрос второстепенный. Хотя вещь, чувствую, очень нужная. Хватит восседать в позе любителя лесов, полей, рек, потому что уже те же леса, поля и реки испытывают состояние ужаса перед нашествием античеловека, который все жрет, все грызет, топчет, насилует. И видите, как получается! Вы не согласились в свое время со строчкой моей “Поэзия не жизнь, а лишь о жизни слово”. А не хватило же Вам средств поэтических выразить все то, что душу саднит, и Вы поступили как страстный публицист, как трибун — то воля необходимости была, есть и будет. Но как, чем конкретно поможешь людям? Стихами, статьями, романами? Москва кипит, провинция мало-помалу разлагается, а молодежь особенно. Где выход? На поэмы наши мало надежды. Мир вооружается, говоря о мире. И — опять повторюсь — народ наш в своей массе не понимает, где истинный враг. Даже здесь, в Кемерово, далеко от столичных бурь стоило мне позаикаться о — вы знаете, о чем, — как 1) сначала меня окрестили черносотенцем, 2) пустили сплетню, что я стукач КГБ, 3) что в Союз писателей вступил чуть ли не через КГБ и взятку... Все это, конечно, гадкие сплетни провокаторов духа, но куда деться? Куда глаза спрятать? Чем уши заткнуть? А впрочем, делать этого и не нужно. Жаль вот только, что каждый занят только собой. Все стихи новые, которые послал по редакциям, вернули: им, видимо, о сенокосилках надо. Начинаешь предлагать что-то серьезное, более мужественное — все рубит сплеча гнилая духом журнальная литконсультантщина. Вот тут-то поневоле вновь к Вам обратишься. И дело вовсе не в коротких штанишках, в которых мы ходим...
Еще раз спасибо Вам за дух, за честность, за силу исканий и обретений. Очень, очень нужная статья!
Любящий Вас
Николай Колмогоров.
14 сентября 1984 г.
* * *
Станислав Юрьевич, здравствуйте!
Читаю “Напевы” Дондока Улзытуева и не могу удержаться от читательского человеческого “спасибо” — в адрес всех, кто так или иначе причастен к появлению этой чудной книги. Удивительный поэт! Читаю и сам очищаюсь. Живая вода — небесная и земная — все вместе, все воедино! Пьешь сей горний родник, детскую чистоту его, да и еще хочется... А в чистоте той родниковой — весь Байкал глубиной преломился! А детское — целомудренное! — незнание и есть вся мощь истинного знания. Дана поэту. Он по родной земле речкою мудрости пробегает. Стада поит. Кусты и деревья. Людей радует. Мальчик на берегу сидит. Прошлое перед ним степной травой клубится. Будущее перед ним холмами волнуется. Ходят вверху облака. Душа человеческая речью становится. Бесконечно все...
Чем-то Дондок очень близок Есенину, Хлебникову, Ксении Некрасовой, Рубцову, Прасолову... Все в жизни происходит в точно означенный срок, но вздох сожаления по рано ушедшим живет в груди. Они сделали все, к чему призваны были отпущенным им временем, да все равно как-то не легче... Еще раз спасибо за эту журчащую книгу. Вам, как переводчику и составителю. Всем другим. Поэту спасибо...
1984. Ваш Н. Колмогоров.
* * *
Ст. Куняеву
То дерево трясут, которое с плодами.
Познаньем тяжелы горбы его ветвей.
Их можно обломать корыстными руками,
но дерево растет из почвы, из корней.
Трясут его, трясут, и нет ему покоя!
В нем мало красоты, а тянутся — к нему
в то время, как вокруг блистающей толпою
бесплодные шумят и стонут на ветру.
Дорогой Станислав Юрьевич, здравствуйте!
Давно, давно хотел написать стихотворение с посвящением Вам и внутренне связанное с Вашей (а может, вообще) судьбой художника. Долго копились эти строчки, и вот теперь я посылаю их Вам с просьбой: если Вы находите, что посвящение это уместно, дайте мне свое согласие. Если Вы против посвящения, я не обижусь, ибо сердце поэта, смею думать, бьется в этих строчках. Всего Вам доброго! В дар Вам!
Ваш Николай Колмогоров.
20 ноября 1984 г.
* * *
Здравствуйте, Станислав Юрьевич!
Люблю получать Ваши письма. В них вся Ваша суть как человека действия. Хорошо, что есть такие люди. С одним не согласен. Вы пишете, что “надо не только терпеть, но добиваться своего в жизни”. Понимаю, что раз письмо мне, то и пожелание тоже.
Я эту тайну знаю, еще издавна говорилось: куда мысли летят — туда и придешь, и еще: там открывают, куда стучишься. Вот я и добиваюсь, а не только терплю. Поле действий должно быть широким, и чем меньше дум о собственном благополучии, тем больше пользы. Но я обращаюсь к Вам за помощью, потому что мы повязаны судьбой одного времени. Это, конечно, не означает, что мной владеет этакое инфантильное иждивенчество. Скоро у нас отчетно-выборное собрание, хочу выступить со всем, что наболело. У многих это вызовет приступ ярости, но скажу правду, как ее вижу, невзирая на имена и регалии. Пишу новые стихи, много выступаю, говорю с людьми. Время сейчас серьезное и во многом трагичное. Об этом и речь. Да и еще о земле нашей истерзанной говорю все, что знаю и думаю. В этом смысле Москва и Высшие литературные курсы дали сильный импульс. Само время заставляет нас смотреть друг другу в глаза, в том надежда и радость.