– Выходит, в тот последний вечер вы с ним так ни разу и не затронули вопроса об этом убийстве?

– Нет, я уже сказал вам, мы говорили о ней, но в прошлом.

– А вам не кажется странным, что вы тогда ни единым словом не обмолвились об убийстве?

– Пожалуй, нет.

– А почему Клер не призналась Альфонсо, что убила Марию-Терезу Буске? Подумайте сами, почему бы ей не признаться ему во всем? Ведь она прекрасно знала, что может целиком и полностью на него положиться, согласны?

– Но когда бы она могла ему признаться?

– Может, той ночью в Виорне?

– Но ведь он же отрицал, будто они встречались… А если выбирать между ними, то я бы скорее поверил ему, чем ей. А теперь можно, я тоже задам вам пару вопросов?

– Разумеется.

– Что нового узнали вы из моего рассказа об этом преступлении?

– О самом преступлении – ничего нового, разве что еще больше укрепился в уверенности, что вы разделяете те же самые сомнения насчет виновности Клер, что и я сам. А вот что касается самой Клер, тут вы сообщили мне одну очень важную вещь, а именно, что она была в Виорне не так уж одинока, как можно было подумать поначалу, ведь ее здесь оберегал не только Альфонсо, но и вы тоже.

– И все-таки она была очень одинока – как одинока всякая сумасшедшая, где бы они ни жила.

– Все это так, но ведь безумие ее было не того сорта, чтобы полностью изолировать ее от людей, сделать равнодушной ко всему на свете…

– Знаете, я-то лично пришел сюда, в основном, ради Альфонсо. Если бы речь шла только о ней, я бы и отвечать-то вам не стал. У нас ведь не было с ней никаких отношений. Ну, заходила она в кафе, что правда, то правда, частенько, как и многие другие, так что со временем начинало казаться, будто все знают друг друга, но это все очень по-разному… Вот Альфонсо, Пьера – тех я, и правда, знал, а ее – нет. Признаться, как женщина она никогда мне особенно не нравилась.

– А вам случалось когда-нибудь говорить с Альфонсо о ней как о женщине, у которой не все дома?

– Нет, скорее как просто о женщине, пусть со странностями, но все равно прежде всего как о женщине, а не как о сумасшедшей. Говоря о ней, мы никогда не произносили вслух этого слова. Это было все равно что приговорить ее, что ли… Уж скорее мы могли бы обозвать сумасшедшим кого-то другого, вполне нормального, но не ее…

Второй вопрос, который мне хотелось бы задать вам, вот какой: почему вас так интересует, знал ли Альфонсо о преступлении, которое совершила Клер?

– Я пытаюсь понять, что за женщина эта Клер Ланн и почему она утверждает, что совершила это преступление. Сама она никак не объясняет мотивов убийства. Поэтому мне хотелось бы доискаться до них самому вместо нее. И, по-моему, если есть на свете человек, который хоть что-то об этом знает, то это Альфонсо…

Если, конечно, предположить, что она действительно виновна, я задаю себе вопрос: либо Альфонсо все знал, и тогда (если уж он допустил, чтобы ее арестовали, стало быть, у него не оставалось никакой надежды, что она когда-нибудь образумится, справится со своим безумием) он счел, что лучше уж ей быть за решеткой, – либо Альфонсо не был уверен, что же произошло на самом деле, может, у него и были какие-то догадки, подозрения, но и в этом случае, если уж, повторяю, он допустил, чтобы ее арестовали, стало быть, тоже хотел положить чему-то конец.

– Чему же?

– Ну, скажем, общей обстановке, в которой жила Клер.

– Кажется, я немного догадываюсь, что вы имеете в виду.

– Может, он допустил, чтобы она попала в руки полиции, по той же самой причине, которая довела ее до убийства. В таком случае, если разобраться, оба они сделали одно и то же – она, совершив убийство, он, допустив, чтобы она попала в руки полиции…

– А может, это и есть любовь?

– Каким словом назвать такую огромную привязанность? Конечно, она могла превратиться в любовь, но могла обрести и другие формы…

– И что, думаете, они так ни разу и не говорили об этом?

– Уверен, что нет. А что было у Альфонсо с Марией-Терезой Буске?

– Да ничего такого, разве что переспят когда, вот и все дела. Он не из тех мужчин, у кого могла бы вызвать отвращение немота Марии-Терезы.

– Или безумие Клер?

– Да, или безумие Клер.

– А вам никогда не случалось слышать об одном мужчине, который сыграл важную роль в жизни Клер, когда она была еще молодой, некоем полицейском из Кагора?

– Нет, никогда. А вы, стали бы вы расспрашивать Альфонсо, останься он здесь, в Виорне?

– Нет, не стал бы. Он бы все равно ничего не сказал. Даже на следствии и то от него ничего не удалось добиться, разве что насчет этих ее ночных прогулок.

– Да, что правда, то правда, он все равно бы ничего не сказал. А вы сами, ведь вы-то уверены, что он что-то знал, разве не так?

– Да, уверен. Только не знаю, что именно. А вы что об этом думаете?

– Думаю, он знал что-то очень важное о сути, о причинах случившегося, но не о том, что произошло на самом деле. А рассказать об этом, пусть бы даже он и захотел, – это уже другой вопрос… Вы намерены встречаться с Пьером и Клер?

– Да.

– А у вас лично есть какие-нибудь соображения относительно мотивов этого убийства?

– Издалека всегда что-то видится, да только невозможно сказать, что именно.

– Вы так говорите, будто действительно считаете Клер виновной.

– Да нет, скорее как если бы Клер была виновна в убийстве, которое себе приписывает. Ведь совершила она его на самом деле или просто хочет уверить всех, будто так оно и было, – какая, в сущности, разница… Уверен, мотивы все равно одни и те же – если бы только она была способна объяснить их… Вы не заметили, что мы с вами все время умалчиваем об одном событии того вечера?

– Да, заметил.

– Вы вот тут сказали, что, по-вашему, Пьер должен был весь вечер бояться, как бы Клер не заговорила об отъезде Марии-Терезы.

– Да, помнится, так я и говорил.

– «Боялся» – это именно то слово, какое вы имели в виду?

– Не знаю.

– Если предположить, что кто-то отдал Клер в руки полиции, то кто это? Пьер или Альфонсо?

– Если бы я не знал, то подумал бы, что это скорее Пьер.

– А зная?

– А зная, могу сказать, что в тот вечер у него было такое настроение, что он мог швырнуть в лапы полиции всех обитателей Виорна без остатка…

– А как вы думаете, кого убил бы Пьер Ланн с помощью той адской машины, о которой тогда говорил?

– Себя самого.

– А если мое мнение насчет настроения Пьера Ланна в тот вечер не совпадает с вашим, хотелось бы вам узнать, что я об этом думаю?

– Нет.

– Я пригласил вас, чтобы задать несколько вопросов о вашей жене, Клер Ланн.

– Зачем?

– Я собираюсь написать книгу об убийстве, которое совершено недавно в Виорне.

– И как же вы намерены это сделать?

– С помощью магнитофона. Он сейчас включен. Я уже говорил с Робером Лами. Вы можете отвечать на мои вопросы или нет, выбор за вами.

– Я согласен.

– В таком случае, соблаговолите представиться.

– Меня зовут Пьер Ланн. Родом из Кагора. Мне пятьдесят семь лет. Служу в министерстве финансов.

– Вы поселились в Виорне в сорок четвертом, иначе говоря, живете там уже двадцать два года, не так ли?

– Да, это так. Кроме двух лет, проведенных после свадьбы в Париже, мы все время жили здесь.

– Вы женились на Клер Буске в Кагоре в сорок втором году?

– Да.

– Вам, вероятно, известно из материалов следствия, что она показала, будто действовала в одиночку и вы ничего не знали о преступлении.

– Это чистая правда.

– Вы узнали обо всем одновременно с полицией?

– Да, я узнал обо всем, когда она сама призналась вечером тринадцатого апреля в кафе «Балто».