— Так отдашь его мне?

— Отчего не отдать, в комнате держу. Тебе что же прямо сейчас нужно?

— Отдай сейчас.

— Ну идем. — Пошла по дорожке, а он за мной. А ступает так тихо, будто кот крадется. Не знала бы, что следом шагает, не заметила бы.

Зашли в комнату, а там дядька со старостой на лавках дрыхнут, все бутылки пустые под столом валяются, храп такой на избу стоит, что оглохнуть можно и духом сливовым весь воздух пропитался. Я стол обошла и в свою комнату дверь отворила. Зашла внутрь, а воин на пороге замер. Я для вида в сундучке своем порылась, будто ищу усиленно, хотя точно помнила, куда письмо положила, а потом выудила все-таки испачканный лист и Тинару подала. Он взял осторожно, всмотрелся внимательно, после видно признал, что его, и голову поднял, снова мне улыбнулся.

— Спасибо, что сохранила, и еще за то, что нашла и вылечила, спасибо. — А потом вдруг склонился, сграбастал в охапку и крепко к себе прижал. У меня даже дыхание перехватило. Уперлась руками в грудь и давай его отталкивать.

— Руки-то не распускай. Ни к чему твоя благодарность, я как должно поступила.

— А я и не всех благодарю, Мира, а руки свои редко когда распускаю. — Сказал и выпустил меня. — Ты лучше скажи, отчего не ласковая такая?

— А ласковая это та, которая на мужиков кидается?

Воин промолчал, только голову набок склонил, поразмышлял над чем-то, потом вдруг по волосам меня потрепал и ответил:

— Подрастешь, поймешь, — развернулся и пошел в свою клеть ночевать, а я с открытым ртом на пороге осталась. Это я то подрасту? Да меня уже все в округе перестаркой называют. Закрыла я дверь, платье скинула, забралась в постель и глаза закрыла, а вот сна не дождалась, так до самого рассвета и промаялась. Может правду они говорят, может сама виновата? Я ведь даже Лику не признавалась, что к нему чувствую, все шутила всегда, все язвила, а любви своей не показывала, думала, и так все понятно. Неужто сама его в чужие объятия толкнула? Дядька вон постоянно про характер мой толкует, все сокрушается, что парни порог наш не обивают, в жены меня не зовут, самому со мной не сладко приходится. Я горазда была его винить в том, что не родная ему, вот он и цепляется, а может взаправду довела, как Лика того же? Даже воин сейчас тоже самое почти повторил. Понять бы еще, к чему он добавил, что подрасти мне нужно.

Утром матушка меня рано подняла.

— Дочка, ступай в лес, соберешь трав для настойки.

Я надела теплые штаны и рубаху, в которых всегда в лес выбиралась, а поверх шерстяной плат накинула и отправилась к знакомой полянке. В лесу в эту пору хорошо было, птицы уже вовсю голосили, приветствуя новый день, а солнышко только-только бросало стыдливые окрашенные румянцем лучики по древесной коре, расцвечивая набухающие на тонких веточках почки. ‘Не даром воздух сегодня такой прозрачный’, - подумалось мне. Не иначе солнышко наше Яр эту ночь не один провел, а в объятиях красавицы Зари. Матушка мне про небесных влюблённых еще в детстве сказки на ночь рассказывала. Говорят, если день хмурый, значит рассорились они, вот солнце и не вышло людей порадовать, а когда дождик капает, так то сама Заря плачет, не иначе, как обидел ее Яр ненароком. Я шла по широкой протоптанной тропинке, посматривала кругом, выглядывала для маминой настойки траву нужную. Мне бы самой сейчас настойка болиголова пригодилась. Ночь бессонная да сливовочка свою роль сыграли. Как бы на ногах до вечера продержаться. Пока размышляла, дошла до речного бережка, а там и нужную мне травку сыскала. Собрала ее поскорее в корзину, а потом присела немного отдохнуть на поваленное дерево. За плечами моими лук висел, хотя с тех пор, как старец уехал, я почти и не охотилась. Прикрыла глаза, вспоминая мудрого наставника. А он ведь предупреждал меня о Лике, говорил не судить о людях по внешности, а мне счастье глаза застило, из-за влюбленности своей совсем от учителя отгородилась, оттого и ушел он из деревни. Где теперь ходит, по каким дорогам?

Сняла я лук с плеч, примерилась, а после стрелу на тетиву кинула и назад отвела. Присмотрелась кругом, выискивая взглядом добычу, и спустила звонкую струну. Прозвенела стрела в воздухе и точнехонько в цель угодила. Птица только трепыхнулась и аккурат в густой ракитник свалилась. Выудила я из кустов свой трофей, полюбовалась немного — косач упитанный попался, останется только перья ему ощипать и выпотрошить, а потом матушка сама решит, подвесить ли его на воздухе, а после вымочить в уксусе, или может сразу на вертеле запечь. Только хотела тушку в мешок положить, как позади раздалось:

— А метко стреляешь.

Я резко обернулась — так и есть, Тинар за мной проследил. Стоял теперь, привалившись к дереву, глаза сощурил, как кот, на сметану глядучи, того и гляди сейчас отведает, а потом хвост распушит, начнет лапой морду тереть, умываться.

Я отвернулась от него, уложила косача в мешок, закинула на плечо, а в другую руку корзину взяла, переступила через дерево поваленное и к тропинке направилась.

— Домой уж собралась?

— Собралась.

— Чего торопишься?

— Дел невпроворот.

Воин за мной последовал, шел насвистывал, потом вдруг добавил:

— Хорошие у вас здесь места, тихие, красивые.

— Не жалуемся.

Я вдруг сбилась с шага, когда Тинар быстро ухватил меня за плечо и развернул к себе.

— Да ты погоди, куда помчалась?

Едва договорить успел, как охнул и от меня отскочил. У сапог моих подошвы металлическими скобами подбиты были, а оттого и удар ощутимый получался, если точно в цель попасть. Целила я в этот раз в коленную чашечку, выше бы не домахнула, там поближе стоять надо было.

— Вот ведь дикарка какая! — вымолвил воин, потирая колено. — Чего напрягаешься, сказал ведь, что девок не трогаю.

— Ну а коли не девка?

— А коли не девка так обычно и сама не прочь.

У меня даже лицо скривилось, будто что кислое на язык попало. Воин заметил, хмыкнул только.

— Чего тебе неймется? Нравится что ли парней отпугивать?

— Так какой ты парень?

— А я про себя и не говорю. Дядька твой все вчера жаловался, что на красоту твою охотников нет, всех парней в округе распугала, последнего и того вон отвадила.

— Я отвадила? — от несправедливых слов даже дыхание перехватило. — Что же дядька, небось и с тобой поделился, чем я плоха?

— А что тут рассказывать, я и сам все вижу.

— Что ты видишь?

— А то, что посмотришь на тебя со стороны, так расцеловать и тянет: губки алые пухлые, для поцелуев в самый раз, глазки, что фиалки под солнышком, огнем горят, на страсть намекают, волос густой, блестящий, золотые нити в нем вспыхивают, так бы пальцы в гущину запустил, на кулак намотал, чтобы не вырвалась, да рассмотрел всю красу твою поближе. Стан гибкий да ладный, где надо округлый, где надо тонкий, так и тянет ладонями провести, чтобы лучше почувствовать. А кожа нежная и гладкая, словно лепесток бело-розовый. Вот только если ближе подойти, аккурат на глыбу льда напорешься, глазищами своими заморозишь, еще и об голову что тяжелое разобьешь. А ведь с мужиками играть надо, то приманить, то оттолкнуть, ты же никого к себе не подпускаешь. Могла бы уже полдеревни в женихах иметь, а сама бегаешь ото всех.

Вот ведь сказал как, даже щеки загорелись, сейчас бы снежку приложить, жар унять, жаль растаял везде. Со мной даже Лик так не разговаривал, оттого, наверное, чувство странное — будто неправильно что-то, а что, понять не могу. Не нашлась, как ответить, отвернулась и дальше по дорожке пошагала. Воин догнал, рядом пристроился, боялась снова начнет про красоту заговаривать, а он вдруг на другое разговор перевел:

— Кто стрелять тебя учил? Метишь прицельно, в самый раз лучницей служить.

— Кем служить?

— В каждом форту есть свой лучник, а то и двое. Обычно много не бывает, сейчас все больше магией пользуются, а лучники часто в далеких малых фортах служат, где магов нет.

— Так-то мужчины, наверное.

— Не от полу зависит, а от умения. Я встречал женщин-наемниц, видел и тех, кто мечом и луком одинаково хорошо владел да и магинь сильных не раз со спины прикрывал. Это в вашей деревне отсталой девка только замуж годится.