Мне ничего не оставалось, как подхватить лыжи и бежать за ним, борясь с желанием огреть его лыжами по голове или проткнуть лыжными палками насквозь.

— А что бывает, когда она сердится? — краем уха уловила я. — Посуду бьет?

Я прибавила шагу, но лыжи, которые я в спешке так и не скрепила, норовили выпасть из рук. Поэтому что ответила моя дочь, я не расслышала.

Елки расступились, и мы оказались аккурат под стенами замка. Они были сложены по всем правилам фортификации — с узкими бойницами, толстыми башнями по углам. За один такой угол мы завернули — охранник так и нес Катьку на руках, а она не стремилась идти пешком, должно быть, устала — и оказались на расчищенной поляне, усаженной укатанным в мешковину можжевельником и еще какими-то кустарниками. Прямо перед этой стеной разлился замерзший сейчас прудик с желтыми палками камыша и рогоза, полускрытыми снегом. Впереди через прудик разлегся узкий — на одну машину — мост. Когда мы, идя под стеной замка, подошли к нему, я едва не ахнула. Мост был подъемным! И вел к двустворчатым деревянным воротам, окованным железными полосами. По обе стороны от ворот стояли башни — но не толстые, как угловые, а высокие и изящные. Ангелы на их шпилях держали не трубы, а стяги, трепещущие на ветру.

Я немного отстала от охранника с Катькой — чтобы перевести дыхание и выругаться. Материлась я вполголоса, но долго и со вкусом. Ей-богу, стяги на башнях и подъемный мост меня добили!

— Ну что же вы? — услышала я голос охранника, — Устали? Давайте я лыжи понесу.

Еще и лыжи!

Я подошла к ним. Темные внимательные глаза снова оглядели меня, после чего он осторожно поставил Катьку на землю.

— Давай маме поможем, — предложил он, — ты ее за руку веди, а я лыжи понесу. Видишь, она совсем запыхалась!

От этого заявления я действительно задохнулась. Но не от усталости, а от возмущения. И только хотела сказать что-нибудь обидное, как в ушах зазвучали слова Томки — моей подруги, ведьмы.

"Ты слишком долго жила без мужика! — сказала как-то она, помешивая зелье в кастрюле, — И привыкла все делать сама и считать себя равной им. А это неправильно и нехорошо! Да ты и сама это знаешь! Вот только никогда не признаешься! В зеркало глянешь?".

Тамаре — грузинке по отцу и русской по матери — в наследство от прапрапрабабушки персиянки досталось древнее зеркало, показывающее ближайшее будущее. За последние четыре года я несколько раз смотрела в него, желая увидеть… А, собственно, что я желала увидеть? Принца на белом коне? Да, Бог с ним, с принцем. Хотя бы коня увидеть. Покататься! Но видела я всегда одно и то же — работа, дом, работа, дом. С Катенком в кино или театр. Опять работа. Иногда — визит Олега, ночные разговоры, воспоминания, и попытка понять, что же на самом деле произошло с моим бывшим мужем. И снова работа.

В общем, в ее зеркало я перестала смотреть и вздохнула свободно. И вот — на тебе! Если бы тогда посмотрелась, уж, наверное, увидела бы и этот замок и этого наглеца и не пошла бы в ту сторону на развилке лыжни! Или повернула бы назад, когда эта лыжня оборвалась прямо у какого-то щита с надписью, полускрытой снегом: "..ст.ое вл…н..е. В….спрещен!". Ну конечно! "Частное владение. Вход воспрещен!" — вот что значила эта надпись. А мы с Катькой, привлеченные девственной красотой леса и ждущими впереди приключениями, не обратили на щит ни малейшего внимания.

И я промолчала! Молча отдала ему лыжи, взяла Катькину ладошку и потащилась следом за гризли, шагающим неутомимо, словно Натаниэль Бампо, через мост, по хорошо расчищенной асфальтовой дороге мимо можжевеловых мумий, заснеженного шиповника с красными ягодами, выглядывающими из-под снега, мимо снова обступивших нас сосен. Уже действительно темнело. Дальние ряды деревьев расплылись в мягком сумраке, который возможен только зимой. Дорога не была освещена, хотя штанги освещения были расположены по обеим сторонам на равном удалении друг от друга.

Катька подергала меня за руку, заставляя наклониться.

— Его зовут Максим, — таинственным шепотом поведала она, — ему тридцать три лет. Он умеет водить машину и стрелять из всех видов оружия. И он о тебе интересовался. Мам, а какие у оружия виды?

— Мной интересовался, — машинально поправила я. — А насчет оружия ты у него спроси. Я в нем не разбираюсь.

— Максим! — радостно закричал Катенок, словно получил у меня разрешение на дальнейшее знакомство. — А какие у оружия виды?

Охранник остановился, поджидая нас. Я заметила, что он даже не задыхается от быстрой ходьбы. Наверное, проводит все свободное время в тренажерном зале. Или с этими… видами оружия. От последней мысли мне стало неуютно. А вокруг все больше темнело. Чтобы успокоиться, я задрала голову и посмотрела на небо. Мы шли на запад, поэтому над нами оно было еще светлым. Несколько крупных птиц быстро пролетели над моей головой в вышине. Я не успела разглядеть их. Должно быть, ищут место для ночлега. И чем они руководствуются, выбирая одно дерево и отвергая другие? Разве не все деревья в этом лесу одинаковы? Впрочем, я-то знала ответ. Когда-то, когда Игорь был еще… скажем так — рядом, он объяснял и показывал мне меридианы и параллели Силы. И если мы любили друг друга в лесной тиши, то только там, где земля отдает, а не забирает. Именно на таком месте была зачата Катька. И именно такие деревья, росшие на средоточии Силы, искали птицы. Они видели их сияние, и для них мир был окрашен совсем в другие цвета — что бы там не говорили орнитологи, зоологи и другие ветеринары!

— Мама! — теребил меня неугомонный Катенок. — Он спрашивает, как тебя зовут. Можно я отвечу?

Молодец уже шел рядом и с интересом поглядывал в мою сторону.

— Ответь, — вяло сказала я, никак не замечая его пристального внимания.

Удовольствие от похода с Катькой на лыжах неожиданно утопло в потоке неуправляемых воспоминаний и мыслей, полных уныния, которые я себе давно запретила.

— Мою маму зовут Кира, — важно сказал Катя, — ей тридцать лет и она красавица. Это, если ты еще не заметил!

Боже мой! И когда это они успели перейти на ты?

— Спасибо, Катя, я заметил! — вежливо ответил охранник и неожиданно спросил:

— Вам все это неприятно, да?

— Да, мне неприятно! — так же неожиданно рявкнула я. — Мало того, что я чувствую себя униженной и оскорбленной, так еще и сама понимаю, что дура! Мы проходили мимо щита с надписью "Все — вон!" и не обратили на него внимания. Поэтому я совершенно не сержусь за этот инцидент ни на вас, ни на вашего графа Монте-Кристо! Только на себя, идиотку!

Охранник помолчал. Впереди показался просвет между деревьями.

— Вы все равно простите меня, Кира, — виновато сказал молодец, — я бы тоже расстроился, если бы меня вот так… попросили. Но у меня работа такая. Что мне для вас сделать, чтобы ваше настроение улучшилось? Хотите, я вам спою? Или стихи почитаю?

— А вы и стихи знаете? — преувеличенно восхищенно воскликнула я.

— Увлекаюсь японской поэзией, — ничуть не обидевшись, любезно ответил он.

— Прочитай, пожалуйста! — влезла Катька, укоризненно глядя на меня.

— Порывистый листобой

Спрятался в рощу бамбука

И понемногу утих… — задумавшись на мгновенье, произнес Максим.

— О! — только и смогла выдавить я.

По странному совпадению, эти малоизвестные стихи японского поэта Мацуо Басе очень любил Игорь.

Вот и еще одно воспоминание!

Мы вышли на шоссе. До боли в сердце захотелось домой. Домой! В свою крепость, защищенную от всех воспоминаний и горечи прошлого Катькиными вещами, игрушками, ее запахом, фотографиями на стенах. Попить чаю с баранками на кухне, поглаживая пристроившегося рядом Демона за ушами. Когда Катька уснет, прижимая к пузу любимого розового котенка, выйти на балкон, накинув на плечи куртку, выкурить сигарету, глядя в расцвеченную огнями ненастоящую темноту большого города. Смахнуть скупую женскую слезу…

Что-то очень уж трагично получилось! Я усмехнулась.

— Где вы оставили машину? — спрашивал меж тем наш провожатый. — Куда дальше идти?