Хозяин. Тогда мы ее сообщники.

Симона. Морис, я должна остаться. Андре этого хочет, я знаю.

Хозяин. Все зависит от того, сделала она это до того, как пришли немцы, или после. Если до, тогда это было военное мероприятие и ей ничего не будет.

Дядюшка Густав (вкрадчиво). Они сейчас же повесили плакат, что расстреляют на месте каждого, кто совершит враждебный акт, мсье Анри.

Хозяин (Симоне). Ты видела плакат?

Симона. Да, мсье.

Хозяин. Какой он?

Симона. На красной бумаге.

Хозяин. Верно?

Дядюшка Густав кивает.

Вот об этом-то тебя и спросят немцы, Симона. Может быть, ты прочла приказ после поджога? Тогда это не диверсия, Симона, и тебе ничего не могут сделать.

Симона. Я прочла его раньше, мсье.

Хозяин. Ты меня не поняла. Если ты прочла его после, немцы, вероятно, просто передадут тебя мэру, потому что тогда это дело, которое касается только французов. И тогда ты выходишь сухой из воды, Симона. Понимаешь?

Симона. Да, мсье. Но я прочла его раньше.

Хозяин. Она не понимает. Дядюшка Густав, вы были на дворе в это время. Когда ушла Симона?

Дядюшка Густав. Раньше, мсье Анри, конечно, раньше, чем приказ был вывешен.

Хозяин. Вот видишь?

Симона. Вы ошибаетесь, дядюшка Густав. Вы сами мне сказали, когда я уходила, что приказ это запрещает.

Дядюшка Густав. Ничего подобного я тебе не говорил.

Хозяин. Конечно, нет.

Морис. Разве вы не видите, мсье Анри, что девочка знать не хочет ваших фокусов? Она не стыдится того, что сделала.

Симона. Но хозяин хочет только помочь мне, Морис.

Хозяин. Правильно. Ты доверяешь мне, Симона? Да? Так слушай внимательно. Тот, с кем мы будем сейчас говорить, это враг. Это же большая разница, понимаешь? Он будет задавать много вопросов. Но ты будешь отвечать только то, что полезно для Сен-Мартена и для французов. Это очень просто, верно?

Симона. Да, мсье. Но я не хочу говорить неправду.

Хозяин. Я понимаю. Ты не хочешь говорить неправду. Даже врагу. Хорошо. Я преклоняюсь. Прошу тебя только об одном: не говори ничего. Предоставь это нам. Предоставь это мне. (Почти в слезах.) Я буду стоять за тебя до конца, ты это знаешь. Мы все стоим за тебя. Мы французы.

Симона. Да, мсье.

Хозяин берет Симону за руку и идет с ней в отель.

Морис. Она плохо читала свою книжку.

IV

Суд

А

ЧЕТВЕРТЫЙ СОН СИМОНЫ МАШАР

(Ночь с 21 на 22 июня)

Нестройная музыка. Во дворе стоят немецкий капитан в латах и Симона в обличье Орлеанской девы, окруженная солдатами в черных кольчугах с красными свастиками; один из них, в котором можно узнать денщика немецкого капитана,

держит знамя со свастикой.

Немецкий капитан. Теперь ты в наших руках, Жанна д'Арк. Ты будешь предана верховному суду, который решит, почему ты должна быть приговорена к смертной казни на костре.

Все уходят, кроме Симоны и знаменосца.

Симона. Что это за суд?

Знаменосец. Особенный. Это духовный суд.

Симона. Я ни в чем не буду признаваться.

Знаменосец. Очень хорошо, но заседание, кажется, уже кончилось.

Симона. Разве человека можно приговорить, прежде чем его допросят?

Знаменосец. Да, разумеется.

Из отеля выходят по одному участники заседания, идут через двор к воротам.

Дядюшка Густав (проходя через двор, Терезе), К смертной казни! В ее-то возрасте!

Тереза. Да, кто бы мог этого ждать еще позавчера?

Симона (дергая ее за рукав). Что, сам Гитлер тоже там?

Тереза ее как будто не замечает, она уходит вместе с дядюшкой Густавом. Родители Симоны идут через двор; отец в форме, мать в черном.

Мадам Машар (всхлипывая). Еще совсем маленькой она была такая своевольная. Точь-в-точь как ее брат. Это ужасный удар для мсье Машара. И в его положении, как служителя мэрии! Какой позор!

Оба уходят. Братья Морис и Робер идут через двор.

Робер. Она была недурна.

Морис. Особенно в голубом платье с рюшками.

Симона (дергает Робера за рукав). Вы видели суд?

Робер (небрежно, на ходу). Да, конечно.

Симона. Я тоже его увижу?

Робер. Само собой. Судьи еще выйдут сюда, чтобы преломить над тобой жезл.

Оба уходят.

Громкий голос. Прекратить шум! Очистить место! Сейчас будет произнесен приговор над Орлеанской девой, вынесенный духовным судом в лице епископов и кардиналов в Руане. Первым делом будет преломлен жезл над девой.

Из дверей отеля выходит первый судья в пышной кардинальской мантии. Он держит перед лицом требник, так что его нельзя узнать, и пересекает двор. Останавливается перед чугунным треножником, отворачивается и закрывает требник. Потом достает из рукава палочку, торжественно преломляет ее и

бросает куски в котел.

Громкий голос. Его святейшество епископ Бовэйский. За освобождение города Орлеана - к смертной казни!

Прежде чем идти дальше, судья равнодушно оглядывается через плечо - это

полковник.

Симона. Господин полковник! Второй судья выходит из дверей отеля и повторяет обряд.

Громкий голос. За освобождение города Орлеана и за то, что орлеанские крысы были накормлены ворованным добром, - к смертной казни!

Второй судья тоже показывает свое лицо - это капитан Фетен.

Симона. Господин капитан!

Третий судья появляется из дверей отеля и повторяет тот же обряд.

Громкий голос. За нападение на Париж и на левый бензин - к смертной казни!

Третий судья - это хозяин.

Симона. Но, мсье Анри, ведь это вы меня приговариваете!

Хозяин делает свой жест беспомощности. Четвертый судья выходит из отеля

и повторяет обряд.

Громкий голос. За объединение всех французов - к смертной казни!.

Четвертый судья держит перед лицом требник с такой судорожной силой, что требник падает у него из рук. Судья поспешно нагибается, чтобы поднять

требник, и при этом показывает свое лицо - это мэр.

Симона. Сам господин мэр! Ах, мсье Шавэ!

Громкий голос. Твои высокие судьи сказали свое слово, Жанна.

Симона. Но они же все французы. (Знаменосцу.) Это ошибка!

Знаменосец. Нет, мадемуазель, суд - французский.

Все четверо судей остановились в воротах.

Мэр. Ты же это знаешь из твоей книжки. Естественно, что дева была приговорена французскими судьями, как полагается: ведь она француженка.