В таком случае, заявил тесть, именно к этому нужно принудить ее в первую очередь. Как часто? - осведомился Освальд. По желанию, но не реже одного раза в неделю. Много раз в день, если вам захочется. Конечно, Мадлен несколько располнела, но это вопрос принципа. Итак, дорогой Освальд, добейтесь своих прав у вашей супруги, моей дочери.

Освальд не посмел сказать тестю, до какой степени сам боится Мадлен. Та, что превосходила его теперь ростом и объемом, перестала быть женщиной это было скорее чудище морское, и только в глазах, едва заметных на заплывшем жиром лице, еще угадывалась принадлежность к человеческому роду. Испуганный до полусмерти Освальд силился вызвать в себе хоть какое-то чувство к этой титанической фигуре. Взобраться на такую махину - и то было тяжело, а он вдобавок не на шутку опасался, что его штучка откажет в решающий момент. Чтобы подойти к испытанию в полной форме, Освальд в течение нескольких недель выдерживал спортивный режим, занимался гантелями, бегал, катался на велосипеде, принимал укрепляющие препараты. Каждый вечер он измерял свои бицепсы и окружность бедер - с точностью до миллиметра. Как ни пытался бедняга оттянуть решающий момент, ссылаясь на необходимость дополнительных тренировок, тесть понукал его, и ему пришлось наконец отправиться в супружескую спальню. Робко постучавшись, он попросил разрешения войти, чтобы задать Мадлен задачку собственного изобретения. Только это еще и связывало их.

- Зная, что у восьмидесятилетнего старика за всю жизнь было три миллиарда сокращений сердечной мышцы и что высвобожденной этим энергии хватило бы для подъема груженого поезда на вершину Монблана, рассчитайте вес каждого вагона и диаметр колес.

Мадлен спокойно пожала плечами, продолжая листать журнал и ожидая, что Освальд, как обычно, ответит за нее сам.

А тот, ужасаясь непомерной трудности своего предприятия, помышлял теперь лишь о бегстве. Его привел в содрогание вид этой женщины в ночной рубашке: складки, глубокие как канавы, зад, о величине которого можно было только догадываться, колоссальные бедра, укрывающие глубочайшую бездну, все в этой царственной груде, обтянутого кожей сала, заставляло его трепетать. Никогда он не сможет осуществить возложенную на него миссию просто задохнется под этими необъятными формами, сгинет в этой головокружительной пропасти. Но он дал клятву и отступить уже не смел. С безрассудством пехотинца, бегущего во весь рост на вражеские окопы, он закрыл глаза и -присел на краешек кровати. Мадлен удивилась, нахмурилась, вновь взялась за журнал. Дрожа от собственной дерзости, он положил руку на пухлое запястье. До нее дошло не сразу. Как, он хочет... после трех лет? Хочет именно этого? Освальд кивнул, ни жив ни мертв от страха. У нее было искушение немедля прогнать его, чтобы знал впредь свое место, но, взглянув пристальнее на маленького мужчину, который вцепился в нее с отчаянием утопающего, она внезапно смягчилась. В конце концов почему бы и не оказать ему эту милость? Матушка Аделаида часто говорила ей, что особи мужского пола переполнены спермой, и время от времени им необходимо опорожняться. Но согласилась она при одном условии - приступить к делу около полуночи, когда Луи обычно уже засыпал.

В тот же день, несколько часов спустя, при выключенном свете, ибо этого требовала стыдливость, Мадлен легла к своему мужу боком - в единственно возможной позе. Обмирая от страха, что эта глыба его раздавит, Освальд спасался тем, что мысленно производил исступленные подсчеты (вес жениного костяка, процент содержания воды в ее теле, площадь кожного покрова - почти равная по размерам большому ковру в гостиной). Каким-то чудом штучка не подвела его, и в темноте он окончательно осмелел. У него даже мелькнула мысль: "А не присоединиться ли мне к Луи, в его матери хватит места для нас обоих..." Впрочем, обнять этот Гималайский хребет оказалось легче, чем он думал, - и в какой-то мере все это напомнило ему прежние редкие ночи вдвоем. Мадлен не проявила никакой активности. Только робость Освальда помогла ей смириться с этим отвратительным обрядом. Она даже поймала себя на том, что испытывает некоторое удовольствие, и пару раз сладко содрогнулась. Орган размножения, некогда столь агрессивный, показался ей теперь вполне приемлемым по длине и объему. Мадлен обещала принимать Освальда раз в неделю - в часы, когда сын отдыхает. Счастливый супруг, ошеломленный столь легкой победой, ринулся с этим известием к супругам Бартелеми. Те приняли его холодно. Мужчине положено спать с женой, и чем же здесь хвастаться, позвольте спросить? Им нужны конкретные результаты, а не хроника случек. Однако втихомолку оба потирали руки - это был первый шаг. Скоро они вновь обретут власть над дочерью при посредстве этого славного малого. Их целью было прогнать Дамьена с его бандой оглашенных. Вот почему Андре и Аделаида Бартелеми, опасаясь, как бы зять не пошел на попятный, каждое утро звонили ему, чтобы напомнить о мужестве и стойкости. Пусть Мадлен выполняет все его капризы - он же глава семьи, черт возьми!

* * *

Луи далеко не сразу заметил, что между родителями вновь завязались интимные отношения. Спал он крепко, а потому неприятных ощущений не испытывал. Но вот однажды вечером он засиделся позже обычного, погрузившись в "Исповедь" Блаженного Августина. Луи не мог оторваться от этого захватывающего диалога человека со своим Господом, но внезапно почувствовал помимо непривычной жары легкое покачивание своего жилища. Посчитав, что мать занимается гимнастикой, он вознегодовал - что это еще за акробатические трюки посреди ночи! Одновременно до него донеслись какие-то глухие удары, но едва он собрался выразить свой протест, как его сморила неодолимая усталость, и он провалился в глубокий сон.

На следующий день, полагая, что все это ему приснилось, он стал расспрашивать мать, однако та сослалась на боли в пояснице, вынудившие ее несколько раз потянуться. Через неделю, в тот самый миг, когда Освальд вошел в пижаме к Мадлен, Луи только что лег, еще целиком захваченный чтением Маймонида, - уже завтра он намеревался перечесть "Путеводитель колеблющихся". Едва он засунул палец в рот - единственная уступка детству, - как материнская каюта затряслась. Что такое, у мамули снова заболела спина? Как странно, что на нее это находит ночью. На сей раз он явственно услышал звуки другого голоса. Какой-нибудь врач или массажист? Но почему же во всем организме отдается грохот, словно в дверь колотят обухом топора? Любопытная метода - неужели так высвобождают защемленный нерв? Или же... Да нет, он сошел с ума, этого не может быть. И он стал вслушиваться с напряженным вниманием: все те же удары, четкие и очень ритмичные... Весьма своеобразная гимнастика! Ему все-таки хотелось верить, что он просто ослышался, - поэтому он заткнул уши и попытался уснуть. Какое имел он право подозревать мать? Но откуда эта качка, как на волнах? Он пришел в ярость, в бешенстве вскочил - что же, Мадлен солгала ему? Луи терпеть не мог двух вещей: любовную страсть, затемняющую рассудок, и душевную распущенность, ведущую к вырождению. Через несколько минут шторм прекратился, и Луи спросил себя, не стал ли он опять жертвой галлюцинации.

Впрочем, он предусмотрительно решил не делиться своими сомнениями с матерью. Заметив, что странное явление повторялось в один и тот же час с интервалом в неделю, он счел за лучшее выждать и в следующий четверг затаился, выключив свет. И худшие его подозрения подтвердились. Все началось вновь: страшные толчки, вибрация, качка. На сей раз дело оказалось куда серьезнее - в его убежище творилось Бог весть что! Сам он упал с кушетки, с телефонов сорвало трубки, экраны компьютеров замигали, факс заверещал, радиоприемник стал потрескивать. Луи так укачало, что он едва не вернул назад свой ужин. Какие свиньи! Решив выяснить все досконально, он подполз к узкому отверстию матки, ведущему на нижние этажи. Ему очень хотелось взгромоздиться на фаллопиеву трубу, чтобы было виднее, но доступ туда преграждала слизистая пробка, оставившая лишь узкую щель. Приложив ухо к земле, словно индеец-следопыт, он услышал совсем рядом гулкие удары - как будто некий зверь с яростью пытался пробиться сквозь перегородку, и каждое движение этой твари отдавалось у него в голове. Потрясая своими маленькими кулачками, Луи завопил: