Я убежден в том (и хотел бы вновь это подчеркнуть), что только скрупулезный анализ как ведущих тенденций современной науки, так и ростков новых ее направлений способен дать нам прочные ориентиры.

В заключение было бы целесообразным хотя бы вкратце напомнить об этих направлениях и тенденциях (отдельные из них рассматриваются в материалах, публикуемых в настоящем выпуске "Одиссея").

Историческое познание как диалог культур, персонифицированный в лице исследователя и автора исторического источника.

Познавательные трудности, порождаемые "непрозрачностью" источника, и способы их преодоления. Вопрос об относительности и принципиальной неполноте знаний о прошлом.

Возвращение к истории-повествованию. Какова степень близости исторического нарратива с художественной литературой, и в чем заключаются различия между ними? Каков мог бы быть ответ историков на вызов, брошенный представителями "лингвистического поворота"?

"Микроистория" и "макроистория", их соотношение, специфический предмет "микроистории", особенности применяемых ею методов.

История понятий, как тех, которые встречаются в исторических источниках, так и тех, которые употребляются историками, сдвиги смысла, происходящие в результате смены социально-культурных формаций. Здесь уместно упомянуть недавно завершенную серию "Geschichtliche Grundbegriffe" (под редакцией Б. Козеллека): в этом фундаментальном издании прослеживаются те перипетии, которые на протяжении веков переживали основополагающие понятия и термины, наиболее существенные для уяснения исторического процесса.

Коренное изменение соотношения между социальной историей и историей интеллектуальной, ментальной. История общества и образующих его больших и малых групп не может долее изучаться в отрыве от истории картин мира, систем ценностей, форм социального поведения, символов и ритуалов. Речь идет, иными словами, о выработке такого способа рассмотрения истории, который был бы ориентирован на воспроизведение исторических целостностей. Достижению этих целей подчинен полидисциплинарный подход, который противопоставляется традиционному расчленению социально-культурной реальности на обособленные и

10 Hcropuk в nouckax метода

по сути дела не связанные между собой сферы. Соответственно, в свете проблематики и методологии исторической антропологии, по-своему интерпретируемой французской и немецкой историческими школами, а также "Новой социальной историей" в США, изменяется содержание понятий "социального" и "культурного" и предпринимаются попытки достижения нового исторического синтеза.

Проблема альтернативности исторического развития, наличия в истории разных тенденций и возможности их осуществления. Обсуждение вопроса о таящихся в "исторической материи" потенциях и вариантах неизбежно и логично возникает при отказе от идеи всеобщего детерминизма, которая еще недавно господствовала в нашей историографии. Нетрудно видеть, что проблема альтернативности теснейшим образом связана с пониманием того, что люди участвуют в историческом процессе не только в роли "актеров", но и в качестве его "авторов". Отсюда недалеко до идеи "несвершившейся истории". Обсуждение этой идеи, несмотря на ее критику теми, кто повторяет тезис "история не имеет сослагательного наклонения", на мой взгляд, могло бы приобрести существенное эвристическое значение. Тут мы вступаем на почву интеллектуального эксперимента в истории и вместе с тем предохраняем себя от неоправданных "спрямлений" и упрощений действительного хода событий.

Упомянутые сейчас вопросы проистекают из анализа опыта исторической науки последних десятилетий. Я перечислил лишь некоторые аспекты методологии и гносеологии современной исторической науки, которые, полагаю, нуждались бы в обсуждении. Легче поставить эти вопросы, нежели найти на них ответы. Но ведь история - это не что иное, как постоянно возобновляющаяся дискуссия, и в этой ее принципиальной проблематичности, видимо, и заключается ее смысл.

* * *

Публикуемые в настоящем разделе статьи частично отражают материалы проведенного редколлегией "Одиссея" "круглого стола". Вместе с ними мы печатаем работы, присланные нам иностранными авторами. Это - лишь начало дискуссии по вопросам гносеологии и методологии исторического исследования, которую мы предполагаем продолжить в следующих выпусках "Одиссея".

ПЕРСПЕКТИВЫ ПОСТМОДЕРНИЗМА

Г. И. Зверева

РЕАЛЬНОСТЬ И ИСТОРИЧЕСКИЙ НАРРАТИВ: ПРОБЛЕМЫ САМОРЕФЛЕКСИИ НОВОЙ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

...По какому-то странному наитию меня посещает чувство, что все написанное на этих листах, все читаемое сейчас тобою, неведомый читатель, не что иное как центон, фигурное стихотворение, громадный акростих, не сообщающий и не пересказывающий ничего, кроме того, о чем говорили старые книжные обрывки, и я уже не знаю, я ли до сей поры рассказывал о них, или они рассказывали моими устами.

Умберто Эко. Имя розы

Эпистемологические новации последней трети XX в. заметно меняют облик новоевропейского гуманитарного знания. Смятенное самосознание высокой культуры, обнаружившей жесткость привычных категорий, ищет выход из плена "логоцентризма". Найденное слово "постмодернизм" лишь отчасти способно выразить направление этого поиска. Тем не менее оно соединяет признание интеллектуалом значимости своего "ментального архива" (по выражению М. Фуко) и в то же время ощущение стабильности рационалистического новоевропейского мира '.

КОНТЕКСТ

Смена познавательных ориентиров выражается в пересмотре картезианско-ньютоновских представлений о способах получения и верификации знания (утверждение концептов преодоления субъектно-объектной дихотомии, слитности слова и вещи, текста и культурного контекста).

Особо следует отметить влияние когнитивных наук на содержание гуманитарного знания. Оно обнаруживается в усвоении гуманитариями (независимо от вида профессии) познавательных процедур, характерных для современной философии, антропологии, психологии, лингвистики, искусственного интеллекта, - дисциплин, все более сознающих себя в виде систем представления знаний и обработки информации, свойств и правил мышления ^ Внимание исследователей сосредоточивается главным образом на специальном изучении процессов интеллектуального творчества, форм языка, письма и речи, вербальных и невербальных текстов и, в конечном счете, на саморефлексии как таковой.