Наконец, вернулся председатель. У него было много неотложных дел и он принял меня только через несколько дней. Он объяснил мне, что Комитет занимается только живыми индейцами, а не мертвыми, и что его секретарь должен был сразу же сказать мне это.

Я снова обратился к депутату Конгресса. На этот раз он принял меня менее любезно, но рекомендательное письмо в Смитсоньевский институт все-таки дал. Но когда я явился туда, мне снова пришлось пройти через те же мытарства. Чтобы попасть на прием к директору, надо было убедить секретаря, что мое дело заслуживает внимания. В первый же день я выяснил, что к секретарю не так-то легко попасть. Он был занят, и мне предложили посидеть и обождать. Как только он освободился, он побежал завтракать.

Несколько дней подряд я высиживал в приемной, изучая рисунок ковра и обувь посетителей, приходивших так же аккуратно, как и я. Однажды, когда секретарь куда-то отлучился, ко мне подошла симпатичного вида молодая девушка, его стенографистка. Она стала расспрашивать, что у меня в чемодане, откуда я и зачем приехал. Все остальные ушли завтракать (это, кажется, единственная вещь, к которой вашингтонцы относятся с должным уважением). В приемной, кроме нас, никого не было. Ее звали Вирджиния Уорд. Узнав, что я специально приехал издалека, она была глубоко возмущена, что меня так долго не хотят принять. В конце нашей беседы она сказала:

— Я вам помогу. К мистеру Вагнеру обращается множество людей со всякими пустяками. Поэтому он неохотно принимает посетителей. Лучший способ добиться с ним свидания, это пригласить его вместе позавтракать. Я веду список его деловых встреч и знаю, что завтра он свободен. Я скажу ему, что он приглашен на завтрак одним интересным молодым человеком, приехавшим из Новой Мексики, чтобы довести до сведения института о сделанном им важном открытии. Я скажу, что вы просили его пойти с вами в час дня в ресторан Шортхама. Это дорогой ресторан, но если пригласить в более дешовое место, из этого ничего не выйдет. Кстати, имейте в виду, что выбор блюд вы должны предоставить ему. Вам это, вероятно, влетит долларов в десять, но зато принесет плоды.

Я был чрезвычайно благодарен мисс Уорд и спросил, не согласится ли она сама позавтракать со мной в этот день.

— Ах, нет, — сказала она, покраснев, как мак. — Неужели вы могли подумать…

Я заверил ее, что ничего особенного не думал — только то, что я в Вашингтоне бесконечно одинок. Тогда она согласилась, но лишь с тем условием, чтобы пойти в недорогой ресторан. За завтраком она сообщила мне много полезных сведений.

— Если вы в Вашингтоне хотите добиться к себе внимательного отношения со стороны какого-нибудь влиятельного человека, пригласите его в ресторан. У нас за хороший завтрак вам что угодно сделают.

— Неужели вы хотите сказать, что даже такие почтенные люди, как директор Смитсоньевского института?.. Какой ему интерес возиться с бедным пастухом из Новой-Мексики, когда он может обедать с учеными и дипломатами?

Она весело рассмеялась:

— Попробуйте только назвать ему ресторан пошикарнее, вроде Шортхама, и я ручаюсь, что он не откажется. За завтрак надо платить, а ученые и дипломаты стараются избегать подобных расходов.

Я спросил, нужно ли мне захватить с собой глиняную посуду, которую я привез. Она снова рассмеялась и сказала:

— По-моему, это лишнее. Ресторанная посуда произведет на него более сильное впечатление.

День завтрака в компании секретаря был 22-м днем моего пребывания в Вашингтоне. Завтрак был превосходным. Мы распили бутылку «Шато-Икем»[5]). До этого случая я никогда не слыхал о таком вине, но я запомнил его название, так как оно стоило пять долларов. Я выпил всего одну рюмку и это ему понравилось; он допил остальное.

Хотя он был очень мил и непрерывно болтал, у меня настроение сильно упало. Он не давал мне возможности сказать ни слова о моей миссии. Он подробно повествовал о том, как ему однажды было поручено его начальством и германским послом организовать поездку какого-то знатного австрийца по интересным в археологическом отношении горным хребтам на юго-западе Америки. Он с таким успехом выполнил возложенное на него поручение, что австрийское правительство наградило орденами и его и директора института. Он без конца сыпал именами и титулами людей, с которыми он встречался. Я не мог понять, как не стыдно этому пятидесятилетнему ученому рисоваться перед скромным юношей.

К величайшему моему изумлению за ликером он вдруг сказал:

— Кстати, мне удалось убедить директора, чтобы он принял вас в понедельник в четыре часа.

Дело было в четверг. До понедельника оставалось четыре дня…

Наконец состоялось мое свидание с директором Смитсоньевского института. Он внимательно выслушал меня и, повидимому, заинтересовался моим рассказом.

Он просил притти еще раз через три дня и переговорить с доктором Риплей, который считается авторитетом по вопросу о доисторических индейских памятниках. G этого момента для меня начался период, полный волнующих, радостных надежд…

Д-р Риплей сразу задал мне надлежащие вопросы; было видно, что он знает свое дело. Он заявил, что охотно первым же отходящим поездом отправился бы на Синюю Гору, но для раскопок требуются деньги, которых в его распоряжении нет. В Конгресс как раз внесен законопроект об ассигновании средств на подобные цели.

Другие сотрудники также проявляли ко мне большой интерес, расспрашивали о подробностях и заставляли снова и снова приходить в институт. Однако скоро я убедился, что как у директора, так и у остальных сотрудников, было одно желание, которое заслоняло собой все остальное. Летом этого года в Европе должна была состояться международная выставка, и все они старались использовать малейшую возможность, чтобы попасть туда в качестве членов жюри или делегатов на один из съездов. Это оплатило бы расходы по поездке в Париж и сверх того они получали бы еще жалованье. В Конгресс действительно был внесен проект об ассигновании денег Смитсоньевскому институту, но одновременно была внесена смета на расходы по участию в выставке, и последнюю они проталкивали гораздо энергичнее. Я проторчал в Вашингтоне март и апрель, и, в конце концов, из моей миссии ничего не вышло. Д-р Риплей заявил мне, что, к его величайшему сожалению, сумма, ассигнованная Конгрессом недостаточна для того, чтобы можно было организовать экспедицию на Синюю Гору.

Вирджиния Уорд была почти так же огорчена моей неудачей, как я сам. Она с горечью говорила, что и директор и д-р Риплей в сущности очень мало интересуются вымершими индейцами. Все, что им нужно, это проехаться на казенный счет в Париж и привезти оттуда несколько новых орденов.

Мне было бесконечно стыдно возвратиться к Блэку ни с чем. Я просидел в Вашингтоне весь май в поисках работы, которая дала бы мне хоть возможность скопить деньги на обратный проезд к Блэку.

Работы я не нашел и вынужден был телеграфировать, чтобы Блэк выслал мне денег на дорогу. Мне не терпелось скорее вырваться отсюда и, вернувшись в горы, снова зажить прежней свободной жизнью, снова дышать свободным воздухом…

Я был страшно разочарован, что Родди не встретил меня в Тарпине на вокзале, и немедленно отправился к нашему общему приятелю Биллю Хуку, чтобы узнать у него о Блэке.

— В последнее время, — сообщил он — Блэк избегает показываться в городе. Понимаете, Том, пока вы с Блэком играли в Робинзона Крузо, выкапывая разные древности, никому не было до вас дела. Но когда узнали, что за эти вещи Блэк выручил большие деньги, людям стало завидно, и они начали говорить, что развалины принадлежат им в такой же мере, как и ему.

Я сказал, что не понимаю, о чем он говорит.

— Неужели вы хотите сказать, что не знаете о немце Фехтиге? В таком случае Блэк приготовил для вас хороший сюрприз. Ему чертовски повезло. Он получил целую кучу денег за собранный вами хлам.