— Дай срок, каторжная душа, — я с тобой разделаюсь!..
Скуля тоненько от обиды и злобы, поднял винтовку и шапку, сбитую ударом Хлопуши. Огляделся.
Подножье туповерхого шихана[50]), на котором стоял Петька, застилал широкими холстами туман. Неторопливый, густой, как сметана, он наползал со стороны Белой, слизывая озерки, кусты, овраги. С Быштым-горы сорвался холодный ветер и, свистя, шарахнулся в туман, взъерошив его завитушками. Особенно остро запахло опавшими листьями и прелой хвоей. Откуда-то издалека шла запоздалая осенняя буря…
В темноте, недалеко от Петьки, забелело что-то трепещущееся, похожее на большую птицу. Подумал, что это ветер загнал туман на макушку шихана. Но все же подошел ближе, вгляделся и, крестясь, попятился назад…
Колесованный мертвец махал руками, прямыми, как палки, негнувшимися в локтях. Волосы на мертвой голове, приподнятые ветром, стояли дыбом…
— Да что же это? — крикнул Петька. — Господи, помоги!..
И, сорвавшись, побежал, спотыкаясь о камни. А ветер тоже рванулся испуганно вслед за ним, сердито толкая в спину…
Петька бежал вниз, туда, где разноцветным заревом доменных печей горел завод…
Повесть «На слом!» написана Михаилом Зуевым-Ордынцем на основании материалов, собранных автором во время поездки на Урал, совершенной им по заданию редакции «Всемирного Следопыта» в 1927 году. Кроме повести, М. Зуев написал об Урале ряд очерков, из коих «Карабаш Золотая Гора» был напечатан в «Следопыте» за 1927 г., а «Кунгурская ледяная пещера» будет помещен в ближайшем номере «Всемирного Туриста».
КИТОВЫЕ ИСТОРИИ
В песчаной бухте
Промысловый рассказ М. Петрова-Грумант
Улеглась штормовая тревога, и седину океанских волн приласкало летнее солнце. Космы зыбей, взвихренные буйным шалоником[51]), чешет резвый солнечный гребень. Частозубный, из рога, блестящего золотом, он без устали скачет над морем, находя умело и ловко пробор.
На горизонте, где край неба окунается в море, дымится гряда облаков, сверкая на солнце, как снежные горы.
А внизу распласталась земля. Дрожащая марь миража то завесой, сотканной из солнца и воздуха, развернется над морем, то сверкающей сталью, словно узким клинком исполинской сабли, отделяет верхушку земли от воды и держит ее на весу, играя с ней над волнами. Величавей глядит холмистый зазубренный контур поднятой земли. Темная полоса, словно готовая улететь, дрожит и кажется крылатой… Но лишь облако развернет под солнцем свой белый парус, — по морю побежит тень. Один за одним гаснут солнечные блики, живое стекло миража рухает вниз, а земля грузно влипает в море, распластавшись подстреленной птицей. Легкий ветер, скользя, бежит к берегам. С ним попутчики — странники воздуха — облака, не спеша уносят свое покрывало. Солнце снова рассыпает на море свой блеск. И как будто светлее и ярче блестит чешуя воды, смеются, звеня рассыпным серебром, серые волны…
На коргах[52]), отскочивших от берега, пенит белую кипень прибой. Волны разбиваются с шумом и, покрывая седые камни обрывками пены, выбегают на берег. За грядами корг — тихая заводь, куда не прорываются грозные зыби.
Напряженно вглядываясь в кипящее на скалах море, капитан кутера[53]) Железников с тревогой прикидывает на глазомер расстояние, отделяющее судно от берега, и вслух думает:
— Штилеет… не выберет, набежим на лудку[54]), — и как бы поймав себя на этой мысли, торопливо оборачивается лицом к корме и кричит:
— Ослабь шкоты[55]), руля лево, держи так…
Слабый ветер и без того лениво трепыхал паруса. Их пузатые слабины не надувались, полотнища морщились, выгибая волнами, шкаторини[56]) обвисали. А когда разом отданные шкоты отпустили на слабую бомы[57]), в полотнищах не осталось ни малейшего нажима ветра.
— И что он выдумал? Прямо на луду… Совсем с ума спятил, — ворчит рулевой, перекатывая штурвал по команде.
Судно, переброшенное волной, легло поперек зыбей и, зарываясь в белоснежную россыпь, плавно пошло. Перед носом, совсем близко, замелькала жуткая канва подбитых коргами волн. Подхлестнутое огромной зыбью в корму судно быстро пошло на камни и… вот-вот наткнется на их грозные остряки.
На лицах матросов застыла тревога. Они слушают грозный рокот прибоя и молча ждут команды. Рулевой, словно в первый раз встал к штурвалу, впившись глазами в обвод колеса, крутит его из стороны в сторону.
Вдруг на палубе кутера ожило… Матросы умело и быстро перебирают снасти. Цепкие руки рулевого забегали по остям колеса, в живых смышленых глазах загорелись искорки, и штурвал, сверкая медяшкой, бешено закрутился.
— Руль право! Кливера нажимай, нажимай кливера[58])! Подводи все шкоты, крепи, — грохочет голос капитана.
Судно, разогнанное волной, послушно повернулось. Кливера жадно схватили полосу ветра, надулись, подобранные паруса напружились пузырями, судно накренилось и взяло крутой бейдевинд[59]).
С бодрым говором затеребенила вода по борту. Штевень[60]) режет крутые волны, и кутер все дальше и дальше отходит от грозных клыков гранита.
— Хитер, как швед, — глядя на капитана, с улыбкой проговорил рулевой.
Он больше не был похож на штурвального ученика, руки уверенно перекладывали рулевой привод и сообщали судну стойкость и уверенность. А когда до его слуха долетело «Лево руль»— он, уже не колеблясь, перекатил штурвал и с улыбкой восхищения следил за поворотом судна.
Кутер снова приблизился к цепи подводных камней. На этот раз Железнйков не волновался. Прямо перед носом судна лежал проход между коргами.
Железникову этот проход был знаком не хуже, чем улица родной деревни. На гранитном обрыве, вздымающемся над отлогим берегом, ясно видна щель горного ручья. Летний сухостой иссушил холодную струю падунца, не сверкает на мшистом седом граните его серебряный ключ, но на песке, сбегая от подножья обрыва к морю, лежит глубокая борозда, рассекающая береговую кайму.
Выждав, когда нос судна ляжет прямо на ручей, Железников еще раз проверил глазом и, махнув рукой рулевому, крикнул:
— Держи так…
Судно плавно вкатилось в тихую воду залудья. Паруса, всплеснувшись на слабом ветру, упали. Хлюпнул двулапный якорь, проворчал по железной втулке клюза канат, и кутер заболтался на якорной стоянке…
Не один раз бывал Железников у этих берегов.
Сбирать ли пух на птичьих базарах, ловить ли гольца[61]) в глубоких губках, или нерпу стрелять по щелям, Едавшимся с океана в матеру[62]) острова, — заезжал он сюда.
Железников был одним из тех промышленников, 4то на хрупких суденышках целые месяцы болтаются по Ледовитому океану — от Шпицбергена до Карских ворот и от Канина Носа до полярных, вечно не тающих льдин — в поисках добычи.
50
Шихан — холм.
51
Шалоник — юго-западный ветер.
52
Корга — камень, торчащий из воды
53
Кутер — маломерное парусное судно.
54
Лудка — каменистая мель.
55
Шкоты — снасти.
56
Шкаторинь — веревка, окаймляющая поднятые паруса.
57
Бомы — реи.
58
Кливер — косой парус.
59
Бейдевинд — движение судна под углом к ветру.
60
Штевень — нос корабля.
61
Голец — мелкая рыба из семейства карповых.
62
Матера — глубь острова.