Поговаривали, будто из этого нагана стрелял еще знаменитый питерский налетчик Ленька Пантелеев. Тем не менее пистолет выглядел как новенький. Только рифленая когда-то поверхность его рукоятки, отполированная за долгие годы употребления, утратила свой первозданный вид и давно уже смахивала на черенок перочинного ножа. Выхватив из-за пояса реликтовое оружие, Никита Брусникин прицелился в безразмерный живот Мешкова. Промахнуться по эдакой цели с трех шагов представлялось задачей более сложной, чем забить гол в собственные ворота, будучи опорным защитником. Но Брусникин медлил.

— Никогда не задумывался, почему такие упыри доживают иной раз до глубокой старости? — Лицо безжалостного убийцы перечеркнула надменная улыбка. — Скажу тебе только одно слово: «терпение». Да, друг мой. Ангельское терпение. Затяжной, как прыжок с парашютом, шанс что-либо исправить в своей гнусной жизни — это ли не корень добра? Но и бьющий из недр ключ…

«Иссякает или иссыхает?» — задумался Брусникин. В результате вышло ни то ни се.

— Но даже бьющий ключ иссыхает, — продолжил он с подъемом.

— Стреляй! — Последняя реплика заставила Мешкова побледнеть, и голос его задрожал от ненависти. — Стреляй, сволочь! Я к урологу опаздываю!

— Стоп! — Кулагин оттолкнул монитор и воспрянул с корточек. — Почему к урологу?! Где здесь в сценарии уролог?! Покажите мне!

Распечатанные листы закружились в плотных слоях накаленной съемочной атмосферы.

— И потом! — Кулагин поворотился к Охламонову, сосредоточенно изучавшему длинный ухоженный ноготь большого пальца. — Ваня! Родной ты мой! Тебе не кажется, что стрельба холостыми, да еще с этой дешевой кровью, уже начинает всем действовать на нервы?!

Пластиковая канистра, наполненная темно-красной жидкостью, легко отразила удар тупоносого режиссерского ботинка.

— Велишь на боевые перейти? — играючи принял вызов автор сценария.

— Почему дешевая?! — засопел директор. — По пять рублей за литр на бойне плачено! Вместо двух с полтиной по смете!

— А вот и Фридман! — обрадовался Охламонов, точно не видел его с детства. — Фридман! У тебя двустволка есть?!

— Зачем это? — Директор отпрянул от Охламонова.

Работа с эксцентричным автором научила его многому, хотя при своем стаже и опыте Фридман всякого повидал.

— Кулагин в брюхо Мешкову дробью желает засандалить! Чтобы на «Кинотавре» все уссались от восторга! Я не против! Мешков, ты как?!

— Перерыв. — Заслуженный оператор еще Советского Союза Матвей Николаевич Буслаев закрепил винтом камеру на штативе.

— Перерыв, перекопав и перелистав учебники по актерскому мастерству, — подхватил Брусникин, запуская руку в карман, — я нашел там вот что. Первая жена у меня, конечно, могла бы князя Мышкина играть, если бы классик добавил ему ухватки старухи-процентщицы.

Новенькие четвертные купюры эпохи разрушенного социализма были предъявлены окружающим.

— Кто побежит? — Буслаев и Брусникин вопросительно посмотрели на Фридмана.

— У нас ассистент есть, — засуетился директор. — Маша! Сумарокова!

Маши Сумароковой, ассистента режиссера, как раз таки и не было. Она ускользнула с площадки позвонить дочери и обрадовать ее сообщением, что в связи с непредвиденной задержкой творческого процесса у той появилась редчайшая возможность приготовить ужин, выучить неправильные французские глаголы и отнести белье в прачечную.

— Братцы! Я к урологу опаздываю! — взмолился Мешков. — Давайте решать уже что-то!

Отзывчивый Фридман тут же устроился в углу решать кроссворд.

— Ползут по обручу баскетбольной корзины два клопа. — За неимением новых Брусникин травил порой анекдоты собственного сочинения. — Один говорит: «Слушай, ниггер, по-моему мы с тобой повторяемся».

— Смешно, — согласился Буслаев.

— А лучше вообще его отравить! — огорошил всех режиссер, до того молча собиравший разлетевшиеся страницы.

— Это банально! — Охламонов, будто пассажир падающего авиалайнера, вцепился в поручни кресла. — Я, слава Богу, не Пушкин!

— Не спорю, — пошел на мировую Кулагин. — Прикинь: убийца незаметно растворяет в стакане таблетку цианистого кала.

— Калия, — поправил его начитанный Фридман.

— Крупным планом пузырьки, так? — Режиссер возбужденно забегал среди убогих декораций. — И произносит при этом вроде ничего не значащую фразу типа: «Ты, конечно, подонок, но смелого и пуля боится! Так что нам все по херу!» И тут контровым — лицо ангела! Даже не лицо, а только тень! И кто-то рапидом выбивает стакан с отравой! Как бы незримый порыв ветра! Саспенс?! Саспенс! Ну а дальше все по тексту: «К урологу…» и так далее! Пиши!

Охламонов покорно водрузил на колени ноутбук. Спорить с Кулагиным имело смысл, лишь пока в режиссерской башке не застряла сложившаяся сцена. Кулагин между тем взялся объяснять осветителям и Буслаеву суть предстоящих изменений в съемках.

Мешков, глянув на часы, удрученно вздохнул и занял место у журнального столика. Далее он с карандашом устремился в путешествие по бесплатной газете объявлений из тех, какими начиняют почтовые ящики московских подъездов.

— Коль, — подсел к нему Брусникин, — сознайся как на духу, тебе ангел-хранитель нужен?

— Мне плиточник нужен, — проворчал Мешков, делая в газете пометки. — Светлана зарядила кафель в сортире поменять.

— Вот и я о том. — Брусникин отвинтил крышку термоса и вдохнул ароматный запах кофе. — От судьбы ведь не уйдешь, верно? Если разобраться по трезвой лавочке, вся наша жизнь состоит из хаотических случайностей. Слыхал про броуновское движение?

— Сторонники земельной реформы? — неуверенно припомнил Мешков.

— Возможно. — Политика интересовала Брусникина меньше, чем основы мирового порядка. — От несчастного, например, случая никто не застрахован.

— Я застрахован, — возразил Мешков, карандашом выставляя на газетном поле очередную «викто-рию». — Светка настояла. Говорит: «В другой раз, алкоголик, шею себе свернешь, так я хоть страховку получу. Будет на что тебя, дурака, отпеть. И на ремонт еще останется». Бабы, они вообще практичные.

Около месяца назад Мешков возвращался с корпоративной вечеринки, устроенной банкирами по какому-то их глубоко личному поводу, где подрядился играть роль Рубля. Учитывая то, что платили за нее в долларах, роль была не сложная. По коллективному возгласу «Рубль падает!», периодически звучавшему за банкетным столом, лицедей с протяжным воплем рушился на паркет. Каждое его падение сопровождалось ликующим троекратным «Ура!» и тостом за Министерство финансов.

Обычно Мешков не позволял себе на работе лишнего, но здесь было дело иного рода. Банкиры требовали, чтобы Рубль каждый раз поднимался заново.

Им непременно хотелось сыграть на разнице курсов. А для этого на «финансовой бирже» предстояло осуществиться процедуре «валютного вливания из резервов Центробанка», замененных для наглядности литровой бутылью водки «Абсолют». Выпив очередные сто грамм, под вопли азартной публики Мешков, мужчина грузный, с трудом поднимался на ноги. «Рубль поднимается!» — торжественно оповещал собрание председатель. Так продолжалось всю ночь. К утру окосевший Рубль поднимался все медленнее, и только окончание вечеринки спасло государство от очередной гиперинфляции.

Домой Мешкова доставил автомобиль заказчика. Ему оставалось пересечь самостоятельно двор и одолеть лестницу до пятого этажа. Но тут-то и произошло самое непредвиденное. Ранним утром, следуя графику профилактического ремонта городской системы отопления, мастеровые сняли крышку люка с колодца на тротуаре. Как и предписывала инструкция по технике безопасности, они отгородили колодец фанерным щитом. Но Мешков, войдя в роль падающего Рубля, уже не мог остановиться. Смяв чисто символическое при его габаритах ограждение, он рухнул на ремонтника, чья голова как раз показалась над уровнем земли. Коля Мешков лишь счастливым образом отделался всего-навсего разбитием коленки да полусотней долларов, за каковую сумму суровый монтер простил ему нанесение морального ущерба и доставил до квартиры на последнем этаже в доме без лифта.