— Приметы на тебя указывают, Брусникин, — остановила супруга его робкую попытку набиться в провожатые. — Закройся на все замки, и я буду чувствовать себя в относительной безопасности.

— Мое предложение остается в силе. — Никита вернулся к просмотру фильма «Титаник».

Встав дыбом, корма «Титаника» еще погружалась в пучину, когда жена Брусникина уже ушла. Наблюдая за барахтающимися в ледяной воде пассажирами, Никита эгоистично думал о своем. Слова, брошенные Людмилой на прощанье, больно задели его самолюбие.

Не прошло и месяца с тех пор, как Никиту задержал милицейский патруль по подозрению в изнасиловании малолетней гражданки. А началось все с утра пораньше. За каким дьяволом Брусникин поперся на улицу, он и сам не понимал. В не подлежащем восстановлению «Фольксвагене» сработала сигнализация, избавиться от каковой Никита попросту забыл. Угон автомобиля исключался физически, но вслед за сигнализацией у Никиты сработал и приобретенный вместе с автомобилем рефлекс.

Набросив на обнаженное тело халат, Брусникин отважно выскочил из подъезда спустя всего лишь минуту после упомянутого изнасилования. Процедура опознания Брусникина в новом для него амплуа извращенца-маньяка стихийно отложилась до прихода следователя. Да и пострадавшая, как говорят в таких случаях, лыка не вязала. Никита для своего отчаянно глупого положения вел себя на редкость благоразумно. Лишь в дежурной части он, как обыватель, насмотревшийся американских триллеров, пожелал воспользоваться чисто умозрительным правом на один телефонный звонок.

— Не в Италии живем, слава Богу, — урезонил его старший, судя по набору мелких звездочек, лейтенант, составляя протокол задержания. — Распишись и не питюкай. А почему в халате?

— Так он же серийный насильник! — весело пояснил за Брусникина молоденький страж порядка. — Из психушки, наверное, подорвал! И сразу по бабам!

Сам страж был облачен в пуленепробиваемую безрукавку и потому чувствовал себя вполне вменяемым.

Никита, смешавшись, поставил рядом с галочкой на протоколе автограф Дрозденко и смиренно стал ожидать продолжения. Как получилось, что он назвался Дрозденко, — черт его знает. Брусникин поступил так, скорее, интуитивно, нежели чем с каким-то прицелом на будущее.

— Ее тоже в обезьянник. — Дежурный кивнул на пострадавшую девицу, выписывающую ногами замысловатые кренделя. — Только в разные камеры! И чтоб не баловать мне!

Помещенный за решетку, Брусникин устроился кое-как на обшарпанной пологой ступеньке, видимо, заменявшей нарушителям общественного режима постель. Лицо одного из нарушителей показалось ему знакомым. Официант Гриша Стручков также узнал мужчину, несколько недель назад выброшенного из паба «Лорд Кипанидзе» на мостовую. Узнал, но виду не подал. Наоборот, Гриша отвернулся к стене, накрылся пиджаком и затих. Мужчина из, сколько он помнил, Кривого Рога в пурпурном халате на голое мускулистое тело мог быть кем угодно. А будучи кем угодно, вполне мог начистить официанту рыло за «поэтическую историю», хотя Гриша и не имел к ней прямого касательства.

Часов около одиннадцати утра Никиту отконвоировали в кабинет районного следователя.

— А, маньяк? — Следователь окинул Брусникина равнодушным взором. — Заходи. Будь как дома. Не замерз в камере?

— Я имею право на адвоката, — Никита сразу перешел к активной обороне.

— И чего вам только, маньякам, не хватает? — приуныл следователь. — Здоровые молодые граждане с ямочкой на подбородке. По халату видно, что зарабатываем не хуже людей.

— Ну, падла! — В кабинет стремительно влетел возбужденный милиционер и ударил Никиту кулаком в ухо. — Давно я за тобой гоняюсь! Где остальные три ствола?!

— Это не Лыжник, — поморщился следователь.

— Я не лыжник, — вставая на четвереньки, поддержал свою репутацию Брусникин. — Я извращенец. У меня на морде написано.

— Точно! — Изумленный милиционер схватил Никиту за волосы и дернул так, что у того слезы на глазах выступили. — Не Лыжник! Лыжник-то — блондин! А этот явный шатен! Хотя личность его я где-то явно зафиксировал!

— В рекламе я снимался, — поспешил объяснить Никита.

— А и правда в рекламе! — Милиционер хлопнул его по плечу. — Масло «Доярское»! И «Хахаль» тоже ты, верно? Теперь я тебя расколол! По халату вспомнил! Так я пошел, Кузьмич?

— Обожди, — снимая телефонную трубку, удержал его следователь. — На опознании третьим будешь. Алло, Гудков? Потерпевшую ко мне. И понятых прихвати по дороге.

Легкомысленная девица с размазанной по щекам тушью, переступив порог, насильника опознала сраз у.

— Он! — Взвизгнув, утренняя жертва вцепилась ногтями в физиономию офицера милиции. — Ах ты подонок! Говорила я тебе, что у меня жених?! Говорила?!

Тут как раз и понятые зашли в кабинет.

— Понятые свободны! — гаркнул следователь, оттаскивая жертву от своего коллеги.

Понятые мигом испарились.

— Ну что, Шолохов?! — пыхтел следователь, зажимая голосящей девице рот ладонью. — Опять за старое?!

Совершенно очумевший и всеми забытый, Брусникин впервые за свою актерскую карьеру оказался в роли статиста.

— Кузьмич! — оправдывался Шолохов. — У меня ж день рождения был вчера! Да ты посмотри на эту шлюху! Она сама взяла меня силой прямо на газоне!

— Все, Шолохов! Мое терпение на пределе!

Девица изловчилась и зубами цапнула следователя за палец.

— Подозреваемый свободен! — зашипел следователь на Брусникина. — Гудков! Проводи!

Никита не заставил себя упрашивать и покинул районный форпост охраны порядка.

Если бы это было единственное приключение с того момента, как Брусникин вернулся из Монровии, он вспоминал бы его, как своенравную выходку фортуны. Анекдот, в некотором роде. Но в том-то и дело, что за прошедшее после возвращения время подобные истории стали образом его жизни. «Фронтовыми героическими буднями», — как заметил бы какой-нибудь ветеран Сопротивления.

Итак, Людмила съехала к матери. Недостающие на ремонт соседской квартиры полторы тысячи долларов были отняты у Брусникина в процессе разбойного нападения на пункт обмена валюты, куда он так удачно заглянул для обмена этой самой валюты на рубли. Горчичного оттенка сюртук, любовный подарок Зои Шаманской, немилосердно жал под мышками. «Что еще со мной такого произойдет, чего до сих пор не случалось?» — размышлял Никита, глядя на сцену. Теперь ему было даже любопытно.

— Брусникин, ты как? — тронул его за локоть слегка уже протрезвевший Кумачев.

— Я как ты, — пожал плечами Никита.

— Ну, сейчас пойдет потеха! — возбужденно зашептал ему на ухо Миша. — Германа понесло!

Режиссер-постановщик Герман Романович Васюк без разбега взял высоту и вылетел на сцену.

— Это горы! Горы! — Его фальцет вспугнул репетирующих артистов. — Сереженька! Включите воображение! Вы «Демона» читали?!

Нельзя сказать, чтобы при виде Брусникина прежние знакомые и поклонники стали переходить на другую сторону улицы, но заметный вакуум вокруг себя Никита ощутил в полной мере. Неудачников не то чтобы не жалуют среди столичной богемы, вовсе нет. Скорее, их опасаются.

Всем известно: болезнь эта не заразная. Здесь — иное. Здесь — категория социального уровня. Для примера: в исправительной колонии воровская элита сидит за одним столом, а «опущенные» — за другим. Обмолвишься не с тем, и не заметишь, как пересадят. Потому даже Туманов Никите звонить перестал. Слухи на Москве — по-прежнему самый надежный источник информации.

Но не таков был характер Брусникина, чтобы, единожды одолев огонь, воду и медные трубы, сломаться вот так, за здорово живешь. Характер провинциала, выкованный в борьбе за место под столичными юпитерами, огнеупорен, водонепроницаем и тверд, словно часы профессионального спасателя, сделанные на заказ. Они тикают под руинами и на дне океана, и, пока у спасателя теплится надежда, эти часы его не подведут, как и он не станет их подводить, убыстряя или замедляя бег времени. Он точно должен знать, когда начались его поиски и когда они прекратятся.