Если он предлагал им что-нибудь, говоря, что они могли бы заняться тем или другим во время стоянки, они односложно отвечали ему:
— Да, да!..
Он очень хорошо знал, что не обладает в глазах моряков никаким авторитетом. Ну, что ж! Он был уверен, что настанет время, когда покажет себя, и с нетерпением ждал подходящего случая.
Однажды Сальми вышел из каюты, где остальные, после целого дня безделья, собирались ложиться спать. Он вышел на палубу, чтобы посмотреть на погоду. Может быть, ему удастся подметить признак того, что уляжется, наконец, сильный морской ветер, но ничто не говорило о возможности перемены погоды. Пена так же, как и утром, колыхалась на хребтах волн, и волны были так велики, что иногда доходили до черного мола и обдували его своей белой слюной. И тогда казалось, что над неподвижной поверхностью бухты, за черной громадой мола шел дождь. Небо было попрежнему серо и низко висело над рыбацким поселком, так что высокие мачты русских шхун, казалось, упирались в него.
Сальми постоял еще немного и посмотрел на большую тихую бухту, в темной воде которой отражались красные фонари судов.
Когда он спустился в каюту, то застал там бодрствующим одного Мелькерсена.
— Вы не слыхали птичьего крика? — оживленно спросил он Сальми.
— Ни звука вообще не слыхал, — ответил Сальми.
— Значит и завтра лучше не будет, — проворчал старик, повернулся к стене и скоро захрапел.
И все-таки случилось не так, как предсказывал Мелькерсен. На утро над спокойным и сверкающим морем встал ясный и светлый весенний день. «Большая мельница» на Северном полюсе перестала молоть. Все же в Северном Ледовитом море была зыбь — волны гигантскими складками подкатывались к молу, напоминая медленно приближающиеся колеса. Зеленовато-белая вода обдавала еще брызгами каменную стену, когда волны разбивались о нее. Но сегодня эти волны были уже гораздо слабее и не могли, как вчера, своими белыми гребнями залить мол. Со вчерашнего дня море снова стало ручным.
Но что же произошло в Обширном рыбацком селении в течение одной ночи? Случилось самое необычайное и чудесное на свете: наступила весна. Небо, еще вчера висевшее так низко над селением и бывшее совсем серым, сегодня казалось высоким и ясным. Подобно громадному голубому куполу, вознеслось оно над морем и землею, и море от нависшей над ним голубизны принимало такую же окраску, и трудно было бы решить, где начиналось море и где кончалось небо. И на небосклоне стояло красное солнце, огненное колесо, нависшее над морем, и посылало сноп золотых лучей в его затаенные глубины…
Чего только не случилось за эту ночь!
Взгляните на мол: вчера он был пустынен и покинут, а сегодня чайки стаями сидели на нем и кричали: «охо, охо!»
И не только один мол был усеян чайками. Стаи этих белых птиц сидели также на крышах амбаров и, вытянув шею, глядели на море, словно в течение ночи целое облако белых птиц спустилось на поселок, и в нем сразу стало гораздо оживленнее, чем всегда. Хриплое «ха-ха» этих птиц разносилось над всей бухтой, — неожиданный, необычайный звук, который еще увеличивался, когда новые стаи пробовали усесться на крышу амбара, и когда поднималась драка.
Все рыбаки говорили о чайках, и все были уверены, что скоро появится и песчанка. А то зачем же тогда за ночь прилетели чайки? И благодаря чайкам, все население поселка в течение дня было в хорошем расположении духа.
Но песчанка не появлялась, и на следующий день ее не было также. По всему Финмаркену ниоткуда не поступило сообщения о прибытии песчанки. Приманки тоже не было, так что катера целыми днями попусту простаивали в бухте. Скучные это были дни. Чайка так и не внесла в их жизнь никакой перемены. На этот раз чайки просто одурачили рыбаков. И самые старые из рыбаков сжимали кулаки и грозили ими стаям белых птиц, сидевших на молу.
— Убирайся в море и разыщи там песчанку, чортова…..птица! — восклицали они.
«Ха-ха» — вытянув шею и неспокойно передвигаясь по молу, отвечали им чайки.
И опять прошел день. И опять на следующее утро голубой шатер неба встал над морем и землей. Теперь море было спокойно, как тихий пруд, и ни одно блестящее колесо не подкатывалось больше к молу.
— Штиль на море — и никакой приманки! — ворчали рыбаки. Это было уж слишком грустно. Ведь обычно в такую чудную погоду они возвращались из моря с доверху нагруженными катерами… А теперь нехватка приманки так велика, что нельзя было закинуть ни одного яруса. Черно и безнадежно в этом году в Финмаркене…
Впрочем, один катер все-таки выехал — катер Калеба Маккинен. Маккинен был квен, неотесаный парень, с лицом почти совсем закрытым густою бородою. Люди говорили, что он нарочно отрастил себе такую большую бороду, чтобы не видно было шрамов от ножа, на его лице. Маккинен был по всему Финмаркену известен за свое дьявольское бесстрашие на море. Сегодня он вышел на море, чтобы разузнать, где рыба. Если он все же разыщет рыбу, то отметит это место якорным поплавком.
Остальные катера продолжали тихо стоять в бухте. Им хотелось узнать сначала, какие вести Маккинен привезет с моря. Однако люди не остались на борту. Они съехались на берег, большими группами собирались на улицах и переполняли кофейни.
Рыбаки с «Филистера» поступили точно так же. Шкипер Сальми отправился: сперва на телеграф и внимательно проглядел телеграммы о рыбной ловле. Море было попрежнему «черно», почти во всем Финмаркене. Только в одном поселке в западном Финмаркене с трудом удалось выудить сотню рыб.
Перед телеграфом собралось множество рыбаков, и все они очень взволнованно обсуждали положение. Некоторые утверждали, что рыбную ловлю срывала им ловля китов вдоль Финмаркенских берегов.
— Как могла песчанка или еще какая-нибудь другая рыба подойти к берегу, когда не стало китов! — говорили они. — Ведь киты гнали песчанку к берегу, а за песчанкой шла треска. Но теперь китов больше нет, они истреблены китоловами, — почти в каждом крупном селении вдоль берега устроены китобойные станции…
Протесты, с которыми ежегодно обращались к властям, прося их хоть временно прекратить бой китов, а то и вовсе уничтожить китобойные станции, оставались без ответа. Государство оставалось глухо к их требованиям. Теперь последствия налицо: вместо песчанки, трески и китов, как было раньше, все море полно тюленями. В каждой телеграмме о ходе рыбной ловли сообщалось, что всюду близ рыбачьих поселков замечен тюлень. А давно уже известно, что там, где появляется тюлень, тотчас же море становится «черным». Сегодня рыбаки были взволнованы и недовольны тем, что государство не хотело с ними считаться и не уничтожило китобойные станции.
— Не остается ничего другого, как разрушить станции! — кричал кто-то из рыбаков.
— Если государство не желает слышать, что разоряет нас, то пусть почувствует!
— Верно, — поддержали его остальные.
Сальми понял, что мысль о том, чтобы разрушить китобойную станцию, засела в голове рыбаков. Он пошел вечером в кофейню, она была полна народа. Большинство гостей — рыбаки, которые продолжали разбирать вопрос о запрещении китобойных станций и невероятно громко шумели.
Сальми стал разглядывать посетителей кофейни. Он никого не знал из них, большей частью это были астеинги, скольпы и квены. Сегодня все они необычайно разговорчивы. Совершенно не стесняясь, сообщают они друг другу свои мнения о китобойной станции и о государстве и при этом орут так, что в ушах звенит.
— Если Калебу Маккинену не удастся напасть на рыбу в море, то нам не остается ничего другого, как уничтожить китобойню в Негавне! — воскликнул один квен.
— Хорошо, отлично, так и сделаем! — подхватили остальные.
Все новые люди, показывавшиеся в дверях, должны были уходить назад, так как в кофейне не было свободных мест.
Наконец Сальми расплатился и вышел. Сквозь густой дым и духоту кофейни продолжали долетать до него голоса: все еще обсуждалось то, чему на следующий день суждено было совершиться — разрушение китобойни.