Теперь все снасти были спущены в море — сотни тысяч крючков. Но песчанка все еще держалась на поверхности, позволяя китам и птицам истреблять себя. Птицы нажрались до отвалу. Чайки не кидались больше в море вниз головой, а спокойно уселись на воде, переваривая пищу, и походили на большой белый мост. Только ненасытные киты все еще продолжали набивать свои обширные желудки. Они отплыли от катеров и гнали песчанку ближе к берегу, все время продолжая выбрасывать из ноздрей белые фонтаны. Когда они на мгновение поднимались на поверхность, их черные туши казались подводными скалами.

К вечеру киты загнали песчанку в такую мелкую воду, что им самим стало в ней тесно, и они снова отплыли дальше ет берега, ища новые стаи песчанки.

Теперь рыбаки вытащили свои ярусы. Рыба висела на них тяжелой белой бахромой. Это была треска, которая клевала в морской глубине и теперь билась на крючках, стараясь освободиться.

Стаи песчанки опустились на морское дно — и, когда рыбаки втаскивали в лодки пойманную треску, из пасти ее выскакивали маленькие блестящие рыбки.

Ловля окончена, и довольные рыбаки сидели в каютах и попивали кофе с сухарями. Сегодня они голодны, как треска, киты и чайки.

Когда катера вернулись на берег и сообщили радостную весть о том, что море кишит рыбой, поселок оживился. Лица у всех стали веселыми, дружелюбными, послышались громкие разговоры и смех.

Каждый вечер катера возвращались нагруженными доверху; в несколько дней миллионы трески были выужены из моря. Рыба подошла к берегу, и катерам не нужно было уходить далеко. Однажды треска подошла так близко к самому молу, что все старики в поселке уселись на мол с самыми обыкновенными удочками и с увлечением предались рыбной ловле; рыба была так голодна, что хватала всякую приманку и даже пустые крючки, очевидно, думая, что все, что блестит — песчанка.

Рыбаки много зарабатывали, и каждый вечер спускали свой заработок. Весь день они ловили треску, а по вечерам веселились и кутили, не думая о завтрашнем дне. Поэтому, когда время рыбной ловли проходило, рыбаки оказывались такими же бедняками, как прежде. Но какое им дело до завтра! Сегодня они полными горстями бросали сотни и тысячи крон. Рыбак — всегда азартный игрок. Он может себе это позволить, ведь море богато и неисчерпаемо, и то, что он проиграл сегодня, море вернет ему завтра вдвойне. Но ему как будто не приходило в голову, что завтра рыба снова может уйти в те морские глубины, из которых она вышла, и он останется опять в нужде…

Много нового и диковинного происходило в рыбацком поселении. Привезли карусели, цирк. Приехал датчанин с крокодил ом. Много подозрительных людей занимались спекуляцией во время лова рыбы. Двадцать тысяч рыбаков, собравшихся в одном месте, должны дать хороший доход. Процветал тут, конечно, и обман и беззастенчивое шарлатанство. Вдова рыбака Финкенхаген сдала в наймы странствующим предпринимателям свои старые сараи из-под лодок и была рада-радешенька, что могла получить доход с этих старых навесов. Рыбакам они больше не нужны, так как все отправились на своих катерах.

Первое представление дал датчанин со своим крокодилом, и места в сарае были проданы все до одного. Датчанин с крокодилом был скрыт за занавеской и так долго возился за этой занавеской, что рыбаки потеряли терпение.

Когда же они увидят этого невиданного зверя? Им не терпелось…

Наконец датчанин отдернул занавеску. Крокодил лежал в большой цинковой ванне… Черное чешуйчатое чудовище было совершенно неподвижно. Зрители посмотрели подозрительно на датчанина, когда он стал рассказывать, что крокодилу за сто лет.

— Ну, это ты врешь! — закричал один рыбак.

А другой, тоже сомневающийся, поддержал:

— Он у тебя никак дохлый!

Датчанин обиделся:

— Коли вы так думаете, подойдите и суньте руку ему в пасть.

В это мгновение крокодил открыл пасть, и рыбаки увидали два ряда его острых зубов.

Все убедились, что крокодил живой. Они могли рассматривать его впродолжение десяти минут. Затем представление оканчивалось, и лодочный сарай наполнялся другими зрителями. Датчанин делал великолепные сборы. Все рыбацкое население только и говорило о крокодиле.

Если бы у него сорвался этот зверь, он мог бы наделать ужасных бед, — говорили рыбаки и чувствовали себя в безопасности, только пока датчанин не отходил от крокодила.

Как-то вечером пошел посмотреть на крокодила матрос Сейвог из команды катера «Филистер». Он много читал о крокодилах и был убежден, что датчанин обманывает публику. Положив несколько камешков в карман, Сейвог занял место в первом ряду, совсем близко от цинковой ванны, в которой помещался крокодил. Когда занавеска отдернулась, он увидел, что крокодил не ровной окраски. Едва чудовище раскрыло пасть, как Сейвог бросил туда свои камешки, и они громко зазвенели по… жести.

Одним скачком очутился Сейвог на сцене, вывалил крокодила из ванны, и стал топтать его ногами. Тонкая жесть трещала, вдавливалась и гнулась под его ногами.

— Ах ты, проклятый обманщик! — кричал Сейвог.

Но датчанин уже скрылся, и нигде нельзя было найти этого мошенника…

Следующий номер увеселений был цирк Поппендика. Он приехал на собственном пароходе и внушил населению доверие. С цирком привезли, между прочим, слона, четырех лошадей и самое интересное, о чем говорили все рыбаки, — двух негров из Конго, из самых недр Африки! На плакатах они действительно внушали ужас — прямо два чорта с рогами на голове, с копьями в руках, и совершенно голые.

Когда происходило первое представление, огромная палатка цирка была: переполнена публикой. Директор цирка Поппендик был маленький человечек с черными, как смоль, волосами и на кривых ножках. Он был во фраке и цилиндре — одеяние, которого рыбаки никогда не видывали. Он обратился к публике с речью, благодаря за честь, которую она оказала ему своим посещением. Рыбаки сидели, вытаращив глаза, и проглотили без передышки всю программу: клоуна, говорившего по-датски, плясунов на канате, несколько дрессированных лошадей, стоявших на задних ногах и изображавших слуг, слона, который не проделывал никаких фокусов, и негров, которые махали длинными копьями и издавали при этом гортанные восклицания, которых ни один человек понять не мог. Такого великолепного зрелища рыбаки еще никогда не видали. Совершенно непонятно, как можно так дрессировать животных и людей!

Цирк был переполнен каждый вечер. Последний номер программы — слон, выступавший на очень короткое время. Огромное животное, пройдясь по манежу, пошевелив хоботом и протрубив в трубу, скрывалось за занавесью — и это было все! А раз вечером слон вообще не появился. Директор вышел и сказал публике:

— Милостивые государи, сегодня слон в таком дурном настроении, что я не решаюсь его выпустить.

По дороге из цирка все обсуждали вопрос о том, что могло приключиться со слоном. Лишь бы он только не сорвался и не наделал бы каких бед.

Сейвог долго не появлялся в цирке. Он был занят другими делами: он чинил обувь и читал книгу об Индусской философии, которую достал из библиотеки.

Но сегодня он сидел в цирке и внимательно следил за всем. Когда появились оба негра, он начал их пристально рассматривать. Негры — рослые сильные молодцы, у них один, недостаток — их губы слишком красны.

«Молодцы раскрашены» — подумал Сейвог.

Начитанный Сейвог увидел обман в цирке Поппендика, но он не хотел ничего предпринимать, пока не увидит знаменитого слона. В рыбачьем поселке рассказывали, что его перевезли с парохода на берег ночью, чтобы не возбуждать общего внимания. Почему ночью, Сейвог не мог себе объяснить. Дрессированный слон должен быть совсем ручным животным.