— Эй, помощник! Конлэн, что скажешь?

— Мне кажется, надо облететь шоссе.

— Пилот, твое слово?

— Надеюсь, Конлэн, ты это не серьезно? Боже мой, говорю я вам: не могли эти ублюдки уйти так далеко. А если мы еще хоть немного повисим в воздухе, то отморозим свои задницы ни за что, ни про что…

Он такой же, как все. Никто не верит в способности Мэнхейма. Ладно, я прощаю им это неверие, потому что они все сосунки по сравнению с ним.

— Заткнись, малыш, и смотри лучше на ледник. Этот парень… я вам скажу, а вы уж поверьте мне… этот парень делает все то, что сделал бы я, если бы был на его месте…

У Логана шило торчит в заднице. Это точно. Как только запрыгнули, он сразу заерзал:

— Мы едем! Черт побери, мы едем! Спасибо тебе, Господи!.. Вот черт, а! Мы едем-едем-едем… Скажи, Мэнни… А правда, мы с тобой отличная команда, да? Скажи, Мэнни, правда?

Вместо того чтобы навострить уши, он все языком трепал. Оставит он меня в покое или нет, малолетка несчастный?! Я увидел, как два железнодорожника побежали зачем-то в нашу сторону, они кричали что-то, но я не расслышал что. Впрочем, нас они видеть не могли, а остальное меня не волновало. Я только на всякий случай сказал:

— Что-то произошло… Что-то не так… Логан прыгал от радости:

— Да ладно тебе, Мэнни. Успокойся. Там машинисты есть, они знают, что делают… Клянусь дыркой моей маленькой Мэри!

И запел себе под нос:

— А у моей маленькой Мэри есть одна маленькая дырка…

Мелодия знакомая, но он так канючит, что я не могу понять, где слышал ее.

— Бак, что это ты напеваешь все время?

— Мэнни, ты чего?! Это же классика, старина! «А у моей маленькой Мэри есть одна маленькая штучка…» В войну наши летчики пели, когда в воздухе были. Все равно что пароль. Мне дед рассказывал.

— А у тебя дед во Вьетнаме был?

— Да нет… В ту войну. С японцами. А мою малышку зовут Мэри. Вот я ей и пел всегда: «А у моей маленькой Мэри есть одна маленькая дырка…» Она очень смеялась. — Он помолчал секунду и добавил:

— А мы тоже летчики, правда, Мэнни? Наш паровозик будто по воздуху летит…

Скорость в самом деле приличная. Что-то подозрительное во всем этом…

— Бак, тебе не кажется, что пришло время осмотреть другие вагончики?

Логан расплылся как ребенок:

— Улыбнись, приятель! Мы же на свободе… Ну?

— Ты так считаешь?

Хотел бы я в это верить. Стрелки всех приборов стоят на месте. Значит, здесь ничего не работает? Надо бы все же перебраться в другое место — туда, где было бы ясно, что к чему.

— Послушай, Мэнни… Я хочу, чтоб ты знал, Мэнни… Я очень горжусь, что я твой партнер и помощник…

Ну, это уж чересчур, надо поставить его на место:

— Знаешь, малыш, я, конечно, ценю то, что ты сделал… Но никакой ты мне не партнер, понял? И не гордись собой. Мне это не нравится. Посмотри на свои татуировки. Ты будешь показывать их кому-нибудь другому. Им самое место у бассейна в Акапулько…

Я опять задел его самолюбие. Очень больное самолюбие.

— Что я такого сделал, что заслужил все это дерьмо, которое ты сейчас льешь на меня?

Он обиделся, видали такого?! Молокосос!

— Да ничего ты не сделал! И ни черта ты не понял! И сейчас не понимаешь, что вертеться около меня просто глупо. Потому что я объявил войну всему миру, а это значит — каждому в этом мире. И если ты подвернешься под горячую руку — то и тебе перепадет…

— За меня не бойся. Мне ничего не перепадет, дружище… Ох, он так ничего и не понял…

— Я всегда говорил, что насильники все туповатые малость. Трахаться — дело нехитрое… Логан взорвался от злости:

— Никакой я не дерьмовый насильник. С чего ты взял, приятель?

— Да прочитал. В тюряге, в твоих документах написано, что насильник. Два года назад сел за изнасилование…

— Да это только формально считалось изнасилованием. Потому что ей исполнилось всего лишь пятнадцать лет, а мне побольше было. Родители у нее — свиньи…

— Формальность или нет, но называется изнасилованием…

У меня не было ни малейшего желания продолжать с ним беседу на эту тему. Он это почувствовал, замолчал, заходил по тамбуру взад-вперед и неожиданно открыл дверь. Я подскочил и захлопнул ее.

— Малый, что с тобой? Ищешь компанию, чтоб сдохнуть не в одиночестве?

Он опешил, даже испугался и не сразу пришел в себя.

— А что, Мэнни? Ты что, считаешь, что за нами кто-нибудь наблюдает? Или что-то другое, Мэнни?

— Ничего я не считаю…

И я сполз на пол. Надоел мне этот тип! Да еще рука раненая разболелась… Летим мы, действительно, с бешеной скоростью. Я попытался прикинуть, посчитав по некоторым дальним точкам, — вышло более шестидесяти миль в час. Причем скорость все росла и росла. Куда машинист торопится? На тот свет, что ли…

— Знаешь, Мэнни…

Видно, отходчивый парень, этот Логан. Да и молчуном его не назовешь…

— Слушай… Я тут вспомнил про тот банк, который ты обчистил… Тогда, в Рено… Я в это время в колонии сидел, для несовершеннолетних. Приятель, это было гениально! Просто чертовски здорово у тебя вышло. Два миллиона долларов… Старик, это высший класс!

Подлиза Логан! Приятно, конечно, вспомнить это дельце, чего уж там…

— Два миллиона — это, конечно, легкое преувеличение. Я взял обычную сумму, что страховая компания наличными у себя держит… Не больше того…

— Все равно это чертовски здорово было, старик. И, знаешь, я тебе еще кое-что скажу… Послушай, Мэнни…

Я знаю один банк в пригороде Сан-Франциско. Там, самое меньшее, с полмиллиона наберется. Это банк, который зарплату выдает для сахарной компании «Эс-энд-Эйч». А у этой компании доходы — «ого-го»! Вот, старик, об этом я и размечтался. Потрясающее дело можно провернуть, ты меня понимаешь, да? Вот уж после него я разгуляюсь, это точно! Черт возьми!..

Как глазки-то разгорелись! Шкуру делит. Неубитого медведя… Щенок паршивый! На месте родителей этой Мэри я бы не в тюрьму его посадил, а кастрировал втихомолку. Успокоился бы мальчик до конца дней своих…

— Сначала я поеду на Мардигаа: никому не дам скучать на этом карнавале. Нью-Орлеан на уши поставлю… Потом отправлюсь в Лас-Вегас. Набью карманы денежками и отправлюсь. Все лучшие шлюхи будут мои. Ты меня понимаешь, старик?.. Всю свою жизнь до этого дня я почти каждую ночь только и мечтал о таком путешествии. Только и мечтал…

Кровь хлынула мне в голову и я вскочил на ноги.

— Мечтал, говоришь?! Мечтал… Дерьмо собачье! Ничего у тебя не выйдет, недоносок! А что у тебя выйдет, хочешь узнать? Я скажу, что у тебя выйдет. Ты устроишься на работу… Вот что у тебя выйдет. Ты устроишься на какую-нибудь вшивую работенку. Такую, какую только и может найти бывший заключенный. Ну, что-нибудь вроде мытья тарелок в захудалом кафетерии. Или туалеты будешь чистить. Чужое дерьмо выгребать — вот какую работу ты найдешь. И ты зубами вцепишься в эту работу. Как в золото! Потому что для тебя это и будет золото. Да-да, не перебивай меня, малыш, дай я скажу… Это будет золотая работа, слышишь меня? И вот в конце дня придет к тебе твой хозяин… придет посмотреть, как ты сделал свою работу… и ты захочешь посмотреть ему в глаза… захочешь, но не сможешь… и уткнешься в пол… потому что не захочешь видеть страх в его глазах… потому что он боится, что ты вдруг кинешься на него… что ты вцепишься ему в морду… что ты будешь колотить его об пол башкой… и он завопит, как резаный… и будет умолять тебя, чтобы ты не убивал его… и вот поэтому ты глаз своих от пола не оторвешь, дружок. Ты — не король, ты — валет… Не перебивай и слушай, что я тебе говорю, засранец! И вот тогда он окинет орлиным взором все, где ты убирал… и посмотрит на все, что ты сделал… и скажет тебе… «О, вот здесь вы оставили грязное пятнышко… Боже, и вон там вы не вытерли как следует… А это что за пятнышко?..» И ты стерпишь всю боль, что сидит в тебе… всю ярость, что растет в тебе…. и ты будешь оттирать это пятнышко… будешь! будешь!., до тех пор, пока все вокруг не заблестит. А по пятницам… ты будешь получать чек за свою работу… и если ты сможешь все это сделать… если ты сможешь пройти через это… тогда ты сможешь стать… хоть президентом корпорации «Чейз Мэнхэттен»… Если ты сможешь это сделать…