– Нет! – вскричала Кэтрин. – Я ничего не забыла. Но не забыла и того, что это солдаты убили маленького Дейви Пирсона! Добропорядочные, благопристойные белокожие христиане! Будь они прокляты!

– Но они не знали, что Дейви – белый мальчик!

– И это может быть оправданием? – У Кэтрин на глазах блестели слезы. – Ничего страшного, что они уничтожили спящую деревню с женщинами, детьми и стариками, не способными себя защитить? Индеец он был или белый – Дейви все равно было всего одиннадцать! Что же, если бы у него была коричневая кожа, то все было бы в порядке? А малыши… О, Боже, чудесные малыши! Такие, как Шей. Если бы я не держала Шей на руках…

От сдерживаемых рыданий у нее болело горло. Ди содрогнулась, потрясенная тем, что, наконец, нашло выражение в словах. Она могла только догадываться об этом, когда Кэтрин вернулась к ней, больно раненная, страдающая душой и сердцем. Но она не стала прерывать племянницу. Господь свидетель – она не знала, что говорить. Как, наверное, тяжело было Кэтрин хранить все это в душе долгие месяцы.

– Командующий офицер в форте объяснил мне, что им было приказано оттеснить индейцев: поселенцам нужна земля. Его не волновало то, что эта земля принадлежала команчам. Его не волновало то, что его люди убивали беспомощных и невинных. Он сказал, что они выполняли приказ. Я рассказала ему о Дейви, которого убили ударом сзади. Это печально, ответил он. Печально!

Она находилась на грани истерики, и сама понимала это. Но Кэтрин сдерживала свои чувства слишком долго – так что они находили выход только в кошмарах.

Кэтрин заставила себя замолчать и потом заговорила тише:

– Знаешь, солдат, который догнал меня, собирался швырнуть Шей в реку. Я солгала, чтобы спасти ее. Я сказала, что она целиком белая, и он оставил ее жить. Он оставил мою малышку жить. – У нее вырвалось сдавленное рыдание. – Надо ли удивляться, что я убежала из форта, от солдат, попыталась вернуться к индейцам, к тем, что остались в живых?

Ди с трудом встала. Слова Кэтрин подействовали на нее, как физические удары. Она сосредоточенно стала снимать с полок припасы и класть их на стол.

Кэтрин молча складывала их в седельные сумки, висевшие у двери.

Ди дала ей сковородку с кофейником.

– А деньги у тебя есть? Кэтрин кивнула:

– Достаточно.

У двери они обнялись. Кэтрин заставила себя затронуть последний большой вопрос:

– Тетя Ди, ты ведь знаешь, что Убивающий Волков не знал, где меня искать. А я так и не нашла его, когда солдаты снова меня забрали. Если он приедет, со мной или без меня, то это потому, что я прислала его… за Шей. – Увидев ужас на лице тетки, она посуровела. – Она его дочь, тетя, и моя. Столько же индианка, сколько белая, но, по крайней мере, команчи ее примут, как свою. Она будет дома.

– Так, значит, ты собираешься остаться с ними? Растить своего ребенка среди дикарей?

– Не знаю. Я не просила, чтобы меня забрали у индейцев, а теперь не знаю, захочет ли Убивающий Волков принять меня после столь долгого времени. И захочу ли я остаться с ним. Но если это будет так, ты должна отдать Шей, тетя Ди. Должна.

– Хорошо, Кэтрин. – Слова звучали холодно. Подняв руки, Ди сняла со своей шеи тонкую золотую цепочку. На золотистой нити раскачивался крошечный крестик. – Она твоя дочь. Но я отдам ее только тому, кто покажет мне вот это.

На лице Кэтрин застыла боль.

– Люби ее за меня, пока я не вернусь или…

– Я всегда ее любила, Кэт, и всегда буду любить. Так же, как любила тебя и Форда.

Когда Кэтрин закрыла за собой дверь – тихо, неотвратимо, Ди снова села в пустой кухне и долго молча смотрела на фитиль горящей лампы. Малышка мирно спала наверху. Ди вспоминала долгие дни после того, как им рассказали о нападении на Пирсонов. Сейчас она испытывала почти такое же сильное отчаяние, как и тогда.

Когда Кэтрин подъехала к гостинице, на первом этаже которой находился бар, в Нью-Браунфелсе было тихо, но не пустынно. Посетители в субботу вечером были почти исключительно местные мужчины. Слышалась негромкая музыка, разговоры и смех, которые не нарушали мирной ночи, как и мягкий свет керосиновых ламп, струившийся из тусклых окон.

На улице медленно высыхала грязь, потому что вот уже вторые сутки не было дождя. Жители района все, как один, надеялись, что октябрь окажется не таким дождливым, как прошедший сентябрь.

Кэтрин оставила лошадь у входа в платную конюшню, и сын владельца, Эван Берч, вышел к ней. Очень давно – она уже с трудом могла вспомнить то время – она была первой любовью Эвана.

– Взять вашу лошадь, сэр? – Он поднял фонарь повыше и с явным подозрением спросил: – Эту кобылу вы только что купили, мистер?

Спешиваясь, Кэтрин негромко засмеялась. Эван не узнал ее в одежде Форда и со спрятанными под шляпу волосами, но ее лошадь он узнал.

– Восемь лет тому назад, Эван Берч, твой отец пообещал мне первого жеребенка своей гнедой кобылы.

– Кэтрин? Что ты тут делаешь в этом наряде? Уже давно стемнело. У вас на ферме что-то случилось?

– Нет, Эван, ничего не случилось. Я ищу незнакомца, который сегодня здесь проезжал. Может, он еще здесь? Он на большой пятнистой лошади.

– Пятнистая, конечно. Я его запомнил. – Эван помнил лошадей лучше, чем людей. – Но я считал, что этот незнакомец днем заезжал к вам на ферму. – У Эвана был озадаченный вид. – Он оставил здесь вьючную лошадь около полудня и спросил меня, где можно отыскать родню Форда Беллами. Ты стояла как раз напротив и разговаривала с Элизабет, так что я тебя ему показал. Он поехал следом за тобой из города.

– Он до нас доехал, – мрачно сказала Кэтрин.

– Я тревожился, не везет ли он дурные вести о Форде, но он не стал ничего говорить. По крайней мере, мне.

Кэтрин вздохнула.

– Новости действительно были плохие, Эван. Этот человек – рейнджер, и он утверждает, что Форд попал в беду. Я намерена ему помочь, если смогу. Вот почему я пытаюсь его найти – я имею в виду Слейда. Он должен знать, где разыскать Форда. Я не знаю.

Эван посмотрел на нее с сомнением.

– Он к вечеру вернулся за своей вьючной лошадью и уехал из города. Уже почти стемнело.

– Я так и боялась, что он уже уехал. Что ж, придется попробовать найти его след.

– В темноте?

– Он не мог далеко уехать – должен был остановиться на ночлег. А направляться он должен был бы на север. – Она говорила, скорее, сама с собой, чем с Эваном. – Сломанная Стрела придерживается своей территории.

– Форд связался с этим дьявольским отродьем?

– Не спеши судить Форда, будь любезен, Эван Берч, или ты настроишь город против него.

Не дожидаясь его ответа, она вскочила в седло и легким прикосновением каблука послала лошадь вперед. Горечь, которую на время заглушили тревога за Форда, и боль расставания с Шей снова нахлынули на нее. Люди, пригревшие ее ребенком, отвернулись от нее, когда она вернулась домой с малышкой-полукровкой на руках. Эван Берч, который был давним другом Форда, теперь был готов осудить его, не имея на это никаких оснований.

Как она может растить Шей среди такой ненависти? Никому не под силу изменить цвет ее кожи, черты ее лица. Что за жизнь будет ожидать ее в этом городке? Кэтрин решительно подняла голову. Она уже давно вынашивала в подсознании эту мысль – мысль непривлекательную и горькую – которая, тем не менее, казалась ей теперь правильной. Она найдет Убивающего Волков и узнает, хочет ли он, чтобы они снова стали семьей.

Кэтрин ехала довольно быстро, намереваясь к рассвету найти след Слейда. Наверняка он лег отдыхать сразу же, как стемнело, но при свете он мог ехать гораздо быстрее, чем она. Кэтрин не могла понять, почему он не переночевал в городе с тем, чтобы выехать с рассветом. Возможно, у него нет денег, соображала она, но, скорее всего, он просто сторонится людей. Он не походил на человека, стремящегося быть на виду.

К счастью, потому что Кэтрин была так занята своими мыслями, кобыла шла послушно. Иногда Сэди вдруг взбредало в голову покапризничать, но она была очень привязана к Кэтрин и чутко чувствовала ее настроение.