— Так ты хочешь, чтобы этого Ференци выманили из его замка и доставили сюда, в Киев?

— Слишком поздно для этого, Тибор. Он уже ясно показал степень своего «уважения» ко мне. Так как же я могу теперь относиться к нему? Нет, я хочу его смерти. И тогда ко мне перейдут его земли, его замок в горах, его рабы и челядь. А смерть его послужит примером другим, тем, кто еще только помышляет о возможном неповиновении мне.

— В таком случае в доказательство тебе нужна его голова, а не только пальцы! — В гортанном смешке Тибора не было и намека на шутку.

— Мне нужны его голова, его сердце и его знамя. И я хочу сжечь все это на праздничном костре здесь, в Киеве!

— Его знамя? Значит у него, у этого Ференци, есть свой символ? Могу я узнать, какова его эмблема?

— Непременно, — ответил князь и глаза его стали задумчивыми. Понизив голос и оглянувшись вокруг, чтобы увериться в том, что их никто не слышит, он сказал:

— Его знак — рогатая голова дьявола с раздвоенным языком, с которого капает кровь...

Кровь!

Капли крови, впитываемые черной землей.

Солнце уже коснулось горизонта, и его красный диск горел, как огромная капля крови. Вскоре земля поглотит ее. Подземное существо вздрогнуло. Сухая оболочка из кожи и костей медленно с треском расправилась, словно огромная губка, готовясь принять земную дань — кровь, сочившуюся сквозь слой опавших листьев и корней, сквозь черную слежавшуюся за многие века почву туда, где в своей тесной могиле лежал тысячелетний старец — Тибор.

Подсознательно Тибор чувствовал запах просочившейся крови, как ощущают что-либо во сне, но при этом он знал, что это всего лишь сон. Все будет по-другому, когда зайдет солнце и он действительно ощутит просочившуюся жидкость, но сейчас он просто не обратил на нее внимания и вновь во сне вернулся к прежним временам, к началу десятого века, когда он был обыкновенным человеком и отправился в Хорватию, чтобы совершить убийство...

Тибор и семеро последовавших за ним людей двигались под видом охотников. Их можно было принять за валахов, идущих по горным тропам Карпатского хребта, чтобы к началу зимы оказаться далеко в северных лесах. В действительности они выехали из Киева, добрались до Коломии и направились в горы. Однако в подтверждение выдуманной истории они несли с собой полное охотничье снаряжение. Через три недели почти безостановочной езды они достигли небольшого поселения, расположившегося у подножия скалистых гор («деревня» состояла из нескольких каменных домов, вырубленных прямо в склоне горы, полудюжины убогих лачуг и кучки цыганских палаток, сделанных, из вывернутых мехом внутрь шкур), и носящего название Муфо Альде Ференц Яборов, сокращенно называемого просто Ференц, что на языке его обитателей звучало как «Ференги». В переводе название означало «Жилище старика» или «старого Ференги», а цыгане говорили о нем с благоговейным страхом и всегда понижали при этом голос.

Население деревни состояло примерно из сотни мужчин, около тридцати женщин и такого же числа детей. Половину мужчин составляли проходившие мимо охотники, временные поселенцы, которых печенеги лишили крыши над головой во время своих набегов и которые теперь двигались дальше на север в поисках места для постройки нового дома. Из последней группы многие вели за собой свои семьи. Остальные обитатели Ференги были либо крестьянами, либо зимующими здесь цыганами. С незапамятных времен они неизменно приходили сюда, потому что здешний боярин — «старый дьявол» — относился к ним хорошо и никому не отказывал в приюте. Говорили даже, что в особенно трудные времена он даже снабжал случайных арендаторов-кочевников пищей из своих кладовых и вином из своих подвалов.

Когда Тибор попросил еды и питья для себя и спутников, ему указали на деревянный дом, стоявший в окружении сосен. Это был своего рода постоялый двор, под крышей которого располагались маленькие комнатушки, добраться до которых можно было только по веревочным лестницам. Если постоялец ложился спать, он втаскивал лестницу наверх. Внизу стояли деревянные столы и скамейки, а в одном из углов просторного помещения находился своеобразный бар, уставленный небольшими бочонками сливового бренди и ведерками со сладким элем. Одна из стен наполовину была построена из камня, и возле нее в огромном очаге пылал огонь, над которым висел металлический котел с гуляшом. В воздухе витал сильный запах острого перца. На вбитых возле очага в стену гвоздях висели связки лука, похожие на огромные корявые сосиски. На столах лежали караваи черного хлеба, испеченного здесь же, на каменной печке сбоку от очага.

Всем заправляли хозяин, его жена и их весьма неряшливо выглядевший сын. Это была цыганская семья. Тибор догадался, кто именно решил осесть здесь. Он подумал о том, что они могли бы выбрать место и получше. Ему было неуютно и холодно в тени под сенью скалистых гор, присутствие которых ощущалось даже в помещении. Тут было слишком темно и мрачно, и его охватывали дурные предчувствия.

Валах запретил своим людям разговаривать с кем бы то ни было. Однако сам он, после того как, сложив в сторонке свое снаряжение, они наелись и напились, распил с хозяином кувшин бренди.

— Кто вы такие? — спросил его суровый, грубой внешности старик.

— Вы спрашиваете, кем я был и откуда пришел? — сказал в ответ Тибор. — Об этом рассказать гораздо легче, чем объяснить, кто я такой.

— Тогда расскажите, если у вас есть такое желание. Тибор улыбнулся и отхлебнул бренди.

— Мальчиком я жил в Карпатах. Мой отец был унгаром. Он пришел к границам южных степей, чтобы заняться там земледелием. С ним пришли его братья и другие родственники со своими семьями. Короче говоря, потом пришли печенеги, разорили все вокруг и уничтожили наше селение. С тех пор я много путешествовал, воевал с варварами за деньги и ту добычу, которая мне доставалась, когда я обшаривал мертвые тела. Выполнял любую работу там, где в ней была нужда. А теперь буду охотником. Я видел и горы, и степи, и леса. Работать на земле слишком тяжело, а убийство ожесточает человека. Но в больших и маленьких городах за мех можно получить хорошие деньги. Могу поклясться, что вы и сами немало постранствовали.

— Да побывал кое-где, — кивнул, пожав плечами, собеседник. Кожа его была смуглой, словно закопченной, сморщенной, как скорлупа грецкого ореха — непогоды оставили на ней свой след. Он был далеко не молод, худой, как голодный волк, но при этом волосы его отливали чернотой, глаза не потеряли своего блеска и все зубы оставались на месте. Однако же передвигался он очень медленно и осторожно, а руки его были сильно искривлены.

— Я и сейчас продолжал бы странствовать, если бы не заболели мои кости. У нас была двухколесная, обитая кожей тележка, которую мы разбирали и тащили на себе, если дорога была слишком уж неровной. На этой тележке мы перевозили свой дом и все добро: большую палатку, котлы и горшки для приготовления пищи, различные инструменты. Мы были — и сейчас остались — зганами, цыганами, а теперь вот стали зганами Ференги, после того как я построил здесь этот дом. — Задрав голову, он посмотрел широко раскрытыми глазами наверх, в сторону одной из стен дома, и во взгляде его ясно читались одновременно и уважение и страх. В той стене не было окон, но валах понял, что старик обратил свой взор к вершинам гор.

— Зганы Ференги? — переспросил Тибор. — Значит ли это, что вы служите боярину Ференци, который живет в своем замке?

Старый цыган оторвал взгляд от невидимых отсюда горных вершин, слегка откинулся назад и подозрительно посмотрел на гостя. Тибор быстро подлил ему бренди.

Однако хозяин продолжал хранить молчание, и валах, пожав плечами, сказал:

— Впрочем, неважно, просто я слышал о нем много хорошего, — солгал он. — Мой отец когда-то знал его...

— Да что вы? — глаза старика широко раскрылись. Тибор кивнул.

— Однажды в лютую зиму Ференци приютил его в своем замке. И отец просил меня, если я когда-нибудь окажусь в этих местах, подняться в замок, напомнить боярину о том времени и поблагодарить его от имени моего отца.