— Шут! — она била его кулачком в грудь и все повторяла:

— Шут! Шут! Ты же меня испугал едва не до смерти!

Он рассмеялся еще громче и крепко прижал ее к себе. Но тут взгляд его упал на лыжи, и он замолк. Правая лыжа чуть впереди крепления была сломана пополам.

— Вот так раз! — воскликнул он и нахмурился, потом сел и оглянулся вокруг. По тому, как сузились его глаза, Джорджина поняла, что дела обстоят плохо.

— Отправляйся к машине, — сказал он. — Но будь осторожна — не бери пример с меня и не сломай лыжи. Здесь не более мили, и к тому времени, когда подойду я, ты успеешь прогреть мотор и согреть салон. Нет никакого смысла замерзать вдвоем.

— Нет! — решительно запротестовала она. — Мы вернемся вместе. Я...

— Джорджина, — он говорил очень тихо, что означало начинавший закипать в нем гнев. — Послушай, если мы пойдем вместе, то оба придем мокрыми, усталыми, замерзшими. Но если я заслужил это, то ты нет. Если мы поступим по-моему, ты вскоре окажешься в тепле, да и я потом согреюсь гораздо быстрее. К тому же скоро наступит ночь. Пока не слишком темно, ты успеешь дойти до машины и включить фары, которые послужат мне ориентиром. Как только ты окажешься в тепле и в безопасности, ты посигналишь мне клаксоном, я буду спокоен, и это придаст мне силы. Ты поняла?

Да, она понимала, но доводы не убедили ее.

— Если мы пойдем вдвоем, мы по крайней мере будем вместе. А вдруг я тоже упаду и наткнусь на палку? Ты придешь к машине, а меня там не окажется. Что тогда, Илия? Я буду умирать от страха в одиночестве — и за себя, и за тебя!

Прищурившись, он секунду помолчал, но потом кивнул головой.

— Да, ты, конечно, права. — Он вновь огляделся, снял лыжи. — Хорошо, тогда сделаем вот как. Посмотри туда.

Круто обрываясь вниз, просека тянулась еще примерно с полмили. По обеим сторонам от нее стеной стояли огромные деревья, такие старые, что стволы их поросли седым мхом. Под ними, ограждая просеку, сугробами лежал снег. Эти деревья уже лет пятьсот никто не вырубал, и они стояли так плотно, что кроны их переплелись Толстый ковер игл не позволял снегу лежать ровно, словно мантией отделял его от земли.

— Машина стоит вон там, — указывая на восток, сказал Илия, — за поворотом холма, где кончается лес. Мы срежем угол и пройдем под деревьями по склону, а потом по нашим же следам обратно к машине. Помимо того, что это позволит нам сократить путь примерно на полмили, нам будет гораздо легче идти там, чем по глубокому снегу. Во всяком случае, легче для меня. Как только мы окажемся на дороге, ты сможешь снова встать на лыжи, а когда увидим машину, ты пойдешь вперед и заведешь мотор. Но нам следует спешить. Под этими деревьями и так мало света, а через полчаса зайдет солнце. После заката нельзя долго оставаться в лесу.

Взвалив на плечо лыжи Джорджины, он пошел вперед, и вскоре они сошли с просеки и оказались под сенью неподвижно стоявших деревьев.

Сначала идти было легко, и все было так хорошо, что она почти успокоилась. Но все же среди этих холмов что-то продолжало угнетать ее. Возможно, все дело было в окружавшей их тишине, в ощущении, что века пролетают здесь подобно минутам и что кто-то будто наблюдает за ними, поджидает в темноте. Поэтому она хотела только одного — как можно быстрее выбраться из леса, оказаться на открытом пространстве. Ей казалось, что Илия тоже испытывает подобные ощущения, так как, повинуясь какому-то внутреннему чувству, он почти всю дорогу молчал, даже дыхание сдерживал. Так они продолжали двигаться вперед — от одного ствола к другому, стараясь обходить наиболее сложные участки Наконец они достигли того места, где из земли в разные стороны торчали обломки скалы, и им пришлось спускаться по почти отвесно стоявшим полуразрушенным камням, чтобы вновь оказаться на ровной площадке. В тот момент, когда он помогал ей перебраться через каменную преграду, они вдруг увидели под деревьями нечто явно сотворенное человеческими руками.

Они стояли на поросших лишайником каменных плитах, а перед ними был... склеп? Во всяком случае, древние руины очень на него походили. Но откуда он здесь? Джорджина в страхе схватила Илию за руку. Нельзя было даже представить себе, чтобы такое место могло быть святым, а земля здесь освященной. Казалось, невидимые призраки наполняли воздух, двигались в нем, не задевая, однако, ни тончайших нитей паутины, ни свисавших сверху ветвей деревьев. Здесь царил невероятный холод — конечно, мороз к вечеру усиливался, но в этом месте стужа была особенной, возможно, потому, что сюда уже много веков никогда не заглядывало солнце.

Высеченная в монолите скалы гробница давно разрушилась. Массивные плиты крыши рухнули, а камни пола треснули и вывернулись из земли, поднятые разросшимися за столетия корнями деревьев. Сломанная каменная балка, когда-то нависавшая над широким входом в склеп, завалилась на густо заросшие мхом руины боковой стены. На этой перемычке сохранились слабые очертания какого-то герба, но что именно на нем изображено, в темноте рассмотреть было трудно.

Илия, всегда питавший слабость ко всякого рода древностям, встал на колени возле огромного обломка и начал счищать с него грязь, пытаясь разобрать, что там нарисовано.

— Ну-ка, ну-ка, что у нас здесь? — понизив голос, бормотал он.

Джорджина передернула плечами.

— Я ничего не хочу об этом знать. Это страшное место. Давай поскорее уйдем отсюда.

— Но посмотри! Здесь какие-то геральдические знаки! Во всяком случае похоже на них. Вот, внизу видишь? Это... дракон, так, кажется... Да, и передняя лапа его поднята вверх. А над ним... не могу разобрать...

— Потому что солнце уже садится! — крикнула она. — С каждой минутой становится все темнее. — Не удержавшись, она все же подошла ближе и заглянула через его плечо. Изображение дракона было очень четким — это было высеченное из камня существо с гордо поднятой головой. — А это летучая мышь! — вскрикнула Джорджина — Летучая мышь, распростершая крылья над драконом!

Илия торопливо счищал грязь и лишайник с высеченного изображения. И вот наконец показался третий символ. Но в ту же минуту огромная балка, казалось, державшаяся очень крепко, сдвинулась и поползла вниз по боковой стене.

Оттолкнув Джорджину, Илия сам потерял равновесие. Пытаясь отползти назад, он непроизвольно вытянул перед собой ногу и она оказалась прямо под падающим обломком. Балка рухнула прямо на ногу. Крик мучительной боли, вырвавшийся изо рта Илии, хруст ломающихся костей и раздираемых тканей и кожи слились с ужасным воплем Джорджины.

Потом, к счастью для него, Илия потерял сознание. Она наклонилась, чтобы вытащить мужа из-под балки, и увидела, что, несмотря на то, что камень сломал ему ногу, он не придавил его. Нижняя часть ноги свободно болталась, а когда она дотронулась до нее, нога неестественно вывернулась, но все же каким-то чудом она не оказалась заваленной. И тут Джорджина увидела перелом и рукой ощутила раздробленную кость, торчавшую сквозь разорванные ткани тела и одежду. На нее брызнул фонтан крови.

Это было последнее, что она успела почувствовать, прежде чем упала в обморок. Нет, если уж быть совсем точной, она увидела еще кое-что, но тут же забыла об этом, не успев даже упасть на землю. Она и сейчас не вспоминала — или не хотела вспоминать? — о третьем символе, высеченном на камне чуть выше дракона и летучей мыши, о том, который, казалось, продолжал злобно смотреть на нее даже тогда, когда она уже провалилась в темноту...

— Джорджи!? Мы приехали! — прервал поток воспоминаний голос Анны.

Бледная, с закрытыми глазами Джорджина, сидевшая на заднем сиденье, вздрогнула и выпрямилась. Она в тот момент как раз должна была вспомнить нечто такое, что очень хотела забыть навсегда, нечто, имевшее отношение к смерти Илии и к тому месту, где он погиб. Поэтому теперь она с облегчением вздохнула и через силу улыбнулась.

— Что, уже приехали? — она, казалось, с трудом подбирала слова. — Я... я, должно быть, была далеко отсюда!