Отрем утверждал, что если в течение года не наступит мир, то от производства в Манчестере останутся одни руины. С десяток крупных фабрик, чьих владельцев он знал лично, находились на грани банкротства. Пять уже рухнули — и это не считая состояния и печальной судьбы множества мелких мануфактур. Сотня тысяч фунтов, вложенная сегодня в производство на севере, через год принесла бы миллион фунтов прибыли — если бы только наступил мир. Но каков шанс, что это случится?

Джордж облизнул губы.

— Если король умрёт...

— Согласен, Принни [6] мог бы всё изменить. Он стремится изгнать из правительства этих ничтожеств. За полгода мы сумели бы договориться о мире. Но шансов на это не слишком много. Королю семьдесят три, но говорят, он полон энергии и здоров, как пятидесятилетний. Если верить слухам, то он, возможно, энергичнее своего старшего сына!

— Потому что живет достойнее, — холодно заметил Джордж.

— Несомненно, — сказал Отрем, покосившись на приятеля. — Несомненно. Хотя лично я, честно говоря, не отказался бы побыть в шкуре Принни. Он же с каждого поля по зернышку клюет! Ха-ха!

Находясь на севере, Джордж нашёл время обдумать существующие возможности. Он не имел ни малейшего намерения вкладывать деньги, пока будущее так неопределённо, но ему доставило удовольствие изучить предприятия и собственность, пока официально не выставленные на продажу, но возможно, со временем их удастся купить задёшево. Его острый ум занимало то, как работают фабрики и заводы, как соотносят цены на товары с затратами на производство и какую часть этих затрат составляет оплата труда рабочих, а какую — покупка станков. Он прикидывал, как бы мог улучшить организацию предприятия, нередко его смешила примитивная бухгалтерия. Кэрри она бы возмутила.

Он каждый раз благодарил владельцев за потраченное время и беспокойство, обещая всё обдумать и написать позже. Конечно, Джордж никому не написал. Но в эркере своей освещённой осенним солнцем спальни в Натсфорде он тщательно записывал всё увиденное, сохраняя на будущее любые добытые сведения. Кто знает, когда они могут пригодиться.

В Труро Джордж вернулся тем вечером, когда на лесистом холме за монастырём Буссако Росс Полдарк встретил своего племянника.

Одним из последних пополнений круга близких знакомых Джорджа стал нотариус Гектор Тремблат, который одиннадцать лет назад попытался восстановить разрушенную практику мистера Натаниэля Пирса. Это оказалось непросто, поскольку после мошенничества и недобросовестной работы фирмы клиенты избегали её, несмотря на то, что владелец конторы сменился. Джордж счёл молодого человека полезным союзником, а если понадобится, то и орудием в своих руках. Он оказал Тремблату поддержку, помог встать на ноги, и в результате тот был полностью предан Джорджу. Тремблат, высокий и тощий, шепелявил и держался жеманно, отчего некоторые люди считали, что, вопреки его утверждениям, у него никогда не было ни жены, ни двоих детей. Хорошо образованный и воспитанный как джентльмен, он мог вращаться в обществе, где других доверенных лиц Джорджа, таких как Гарт и Танкард, не приняли бы.

И он никогда не отказывался выполнять поручения, к примеру, наводить справки или вести переговоры. Именно Тремблат добыл для Джорджа сведения о леди Харриет Картер.

На следующее утро после возвращения он зашел к Джорджу с докладом. Оказывается, леди Харриет вернулась домой, в Хатерли, и намеревалась распродать весь скот и ферму, даже лошадей покойного мужа и её собственных. Это должно произойти на следующей неделе. Когда Джордж усомнился в достоверности рассказа, Тремблат предъявил газету с уведомлением о распродаже.

— Но такое обычно проводится по судебному предписанию, — сказал Джордж. — Это означает... вы, разумеется, знаете, что это означает.

— Продажа за долги, сэр Джордж. По распоряжению шерифа. Это означает, что всё должно уйти с молотка.

Джордж поиграл монетами в кармашке для часов — всегда приятно почувствовать между пальцами золото.

— Трудно поверить, что герцог мог такое допустить! Его сестра! Чудовищно.

— Возможно, сэр Джордж, она отвергла помощь. Именно это я слышал.

— От кого?

— Я случайно познакомился с управляющим её поместья... — Тремблат жеманно взглянул на Джорджа, и тот одобрительно кивнул.

— И он говорит, долги сэра Тоби Картера так огромны, что спасти ничего не удастся. Худшее обнаружилось только после продажи поместья в Лестершире. Я думаю, её светлость сама отказалась принимать помощь от кого бы то ни было до тех пор, пока долг — весь или насколько возможно — не будет погашен.

Джордж изучал объявление о распродаже.

— Но в списке есть и её личная собственность. По крайней мере, наверняка её...

— Мне тоже так кажется. — Тремблат откашлялся. — Должно быть, заодно избавляется от воспоминаний.

— Вот эти лошади, — сказал Джордж, — Тобаго, Центурион, Ломбарди, — собственность сэра Тоби Картера. Данди, Аббатиса и Карола — принадлежат леди Харриет Картер. Данди восемь лет, шестнадцать раз участвовал в стипль-чезе, в превосходной форме, одна из лучших верховых лошадей Девона... А что такое стипль-чез?

— Это одна из разновидностей скачек с препятствиями, — ответил Тремблат. — Через живые изгороди, ручьи, ворота и тому подобное, но не теряя из вида шпиль церкви. Признаюсь, я сам этого не знал, пока не спросил. В Девоне это входит в моду, и...

— Да-да, — сказал Джордж.

Он подошёл к окну, заложив руки за спину, и стоял, глядя на улицу. Там, внизу, две цыганки катили по булыжнику ручную тележку, за ними бежала пара шелудивых собачонок. Джордж терпеть не мог ни цыган, ни собак. Первых он с радостью вышвырнул бы из города, а вторых повесил бы в ближайшем сарае. Против лошадей он ничего не имел. Можно сказать, даже хорошо к ним относился, поскольку, не считая его собственных ног, они являлись единственным средством передвижения. Ему нравилась их мощь, сила мускулов, тёплый звериный запах и та покорность, с которой они позволяли людям себя использовать. Он невольно задумался — не испытывает ли Харриет Картер к собакам такой же нежности, как и к лошадям? Это ужасно распространённое поветрие среди поместного дворянства, а возможно, и самый большой недостаток всех англичан.

Джордж осознал, что молодой Тремблат продолжает что-то говорить. Временами он не прочь поболтать. В тридцать восемь лет пора бы уже избавиться от этой привычки.

— Что вы сказали?

Тремблат запнулся на полуслове.

— Э-э-э... Уолтер, управляющий поместьем, сказал, что леди Харриет очень беспокоится из-за того, что придётся продать Данди. Она расстроена, но всё же решила, что тут ничего не поделаешь. Говорят, она получит хорошие деньги.

— Сколько?

— Сэр? — удивлённо переспросил Тремблат.

— Сколько он может стоить? Вы не знаете?

— Этот конь, сэр? Понятия не имею. Его, конечно, выставят на аукцион, и цена будет зависеть от того, сколько человек будут делать ставки.

— Это я прекрасно понимаю. Когда же я в последний раз покупал лошадь, дайте подумать? Хочу прикинуть.

— Думаю, мистер Уорлегган, за эту лошадь назначат особую цену.

— Что ж, пусть будет особая цена. А знаете ли вы... знает ли ваш друг, что намерена делать леди Харриет после продажи имущества?

— Нет, сэр Джордж. Желаете, чтобы я навёл справки?

— Да, но осторожно. Скажите, когда происходит такого рода распродажа, по предписанию шерифа, обязан ли продавец присутствовать?

— О, думаю, это, так сказать, вопрос личного выбора. В прошлом году, сэр, я присутствовал на подобной распродаже в Тресиллиане, там продавец весь день простоял рядом с аукционистом. Но в данном случае, учитывая чувствительность леди...

— Ладно, — сказал Джордж, — посмотрим.

Распродажа состоялась второго октября, во вторник. Ни для одного из предметов торга не назначалась начальная цена, поэтому многие продавались задёшево. Данди, однако, это не коснулось — за него выручили сто пятьдесят гиней. Покупателем стал довольно молодой человек, тощий и женоподобный, назвавшийся Смитом. Леди Харриет Картер ненадолго появилась на распродаже лошадей, но остаток дня её никто больше не видел. Сэр Джордж Уорлегган, разумеется, не присутствовал.