- Олежка, родной мой, ты был такой добрый! Все тебя любили! У тебя столько друзей...
Полковник, цепляясь за стулья, подошел к Джону:
- Не смотри на меня зверем, парень! Я знал Олега вот с таких...- он отмерил рукой. - И любил его, точно родного сына, уж ты поверь...
- А мечту его затаптывали, как могли! - не удержался Джон.
- Я правду ему говорил! - оскорбился полковник.- А вы - врали! Он, святая душа, верил не мне, а вам. Вот что обидно! До последнего часа надеялся... Ну зачем вы к нему перлись после каждого вашего... как его,., восхождения? Что общего у вас, здоровых лбов, с параличным калекой?
- Он был одним из нас,- взглянул исподлобья смуглый до черноты крепыш,
- Верно, Юран! Я, не задумываясь, пошел бы с ним в связке. И ты, и Джон, и все мы. А вот с вами в разведку... никогда! - отрезал рослый русоголовый парень.
- Так его, Саньчик!- шепнул Джон.
- Вы что, ребята? - опешил полковник. И в его красных, навыкате, глазах блеснули слезы.- Я же кровь свою пролил... За Родину... за вас! В Корее воеаал... Воин-интернационалист!
- Поди, и в Чехословакии?
- Ну. А что я мог? Приказали - пошел. Как все!
- За всех не говорите. Мы бы не пошли,
- Постой, Саньчик,- хмуро сказал Юран. - Я ведь тоже... В Афгане...
- Ты?!
- Восемнадцать лет мне было. Швырнули, как щенка в прорубь! Вот тебе автомат Калашникова - иди, убивай. Я слышал, убийцу тянет на место преступления... Может, поэтому и меня... в горы...
- Ну и дела...- ошеломленно протянул Джон.- То-то ты такой замкнутый, ничего о себе не рассказывал...
- Про что я должен был рассказывать? Что уже не первого друга хороню? Или про это?- он рывком распахнул рубашку.
- А мы думали, аппендицит...
- Какой же этот аппендицит,- снисходительно произнес полковник.Проникающее осколочное. Не один метр кишок вырезали, верно? Ну, парень, счастлив твой Бог, что выкарабкался!
- Не знаю, что было бы лучше... - качнул головой Юран.- Иногда в горах вспомню, и так тошно станет, хоть в пропасть... Да нельзя, за жизнь товарища отвечаю...
- Так что не только я, ребята. В такое уж время нас угораздило. Жестокое времечко! Помянем всех павших, а?
- Помянем. Только молча.
- Еще налейте, ребята... Душа просит...
- Сыночек мой,- вновь послышался голос женщины.- Ты был сама доброта, ты никому не причинил зла...
- Завидую ему,- тяжело вздохнул Юран.
- Смотрю я на вас, аль-пи-нистов,- с трудом ворочая языком, заговорил полковник,- и никак... ну никак не пойму... По какой такой причине вы друг за друга на смерть? И кто вас гонит в горы? Вы же присягу не давали. Не давали ведь? Ты не в счет,- махнул он рукой на Юрана.- Сам... как его... под трибунал вас отдать не может.
- Не посмеет,- сказал Джон.
- А может, и посмеет... Больно уж странные вы. Даже подозрительные... Вдруг вы эти... как их... экс-тре-мис-ты?
- Мы?- возмущенно воскликнул Саньчик.
-- Как раз наоборот. Мы на виду у всех, не рвемся наверх...
- Рвемся, все время рвемся - выше, еще выше!
- Ты знаешь, о чем я, Джон. Мы братство. Оттого и стоим друг за друга насмерть. А горы... Думаете, для нас главное - их особая, инопланетная, близкая нашим сердцам красота? Или погоня за острыми ощущениями?
- И это тоже!
- Да, тоже. Но главное в другом. Горы... ну как вам сказать, - застеснялся Саньчик,- мерило человеческой души, сразу видно, какая она и есть ли вообще... Нет, не мы странные, а вы, остальные. Говорите о приверженности к миру и убиваете или заставляете других убивать, клянетесь в верности и предаете, рассуждаете об идеалах и не брезгуете ничем...
- Долго еще собираешься проповедовать?
- насмешливо спросил Джон. - Он же спит, не видишь разве?
Привалившись к столу, сладко посапывал отставной полковник.
И тогда они снова услышали голос матери:
- Олежка, сыночек мой, оставь свою доброту людям. Она им так нужна, так нужна...