Николас кинул на меня мимолетный взгляд, показал пальцем на сумку и коротко приказал достать сигареты. Первая затяжка досталась мне, а потом зажженная мною сигарета перекочевала в изящные пальцы мудака.

Он сделал глубокий вдох и, вытянув губы трубочкой, выпустил из себя дым, всего на мгновение скрывший за собой и без того занесенную дождем дорогу. Я непроизвольно обхватила удерживающий меня на месте ремень, осталось чуть-чуть до грани и я вцеплюсь в его горло. Обещаю.

— Я не могу тебе этого сказать, Лалит.

— Господи, кто они? CIA? ФBI? NSAC? Какая-то тайная организация по борьбе с преступностью? Но ведь я не преступник, Николас. Я не сделала ничего из того, за что меня можно бы было убить.

— Именно поэтому ты жива.

В подтексте это звучало как: именно поэтому я тебя не убил. А это значило, что он пошел против системы, против того, на кого работал, и чьих методов, по ходу, не разделял. Чертов мудак был не безнадежен, даже более того, он был паталогически болен чувством справедливости, иначе стал бы он рисковать собственной жизнью?

Вырисовывалась совершенно идеальная картина совершенно идеального отрицательного-неотрицательного героя, в которого по обыкновению влюблялись главные героини-дурочки.

Я дурочкой не была и не собиралась в него влюбляться, зная, кто он был на самом деле.

Мой вопрос остался без ответа, а мистер сама привлекательность ехал в район, пользующийся дурной славой и избегаемый приличными гражданами. Я — жившая здесь чуть более двух недель, тоже об этом знала, хотя это не остановило меня лично удостовериться в слухах и проехать по нему на своей машине — её пожирали жадными взглядами, чуть ли не на ходу снимая колеса. Николас же совершенно уверенно лавировал на улицах современного гетто, населенного латиноамериканцами и неграми, погрязшими в бедности и преступности.

Я впервые засомневалась в его благоразумии, и вопрос, шаявший в мозгу едкими искрами, постепенно угас.

Дворники мерно ворочались из стороны в сторону.

Николас прижался к убогому зданию, построенному, наверное, ещё в начале двадцатого века. Обыкновенное кирпичное, оно было затеряно в череде таких же зданий, казалось, готовых вот-вот разрушиться. Но шли года, а они стояли, как и этот район, не выползающий из нищеты.

На вывеске красовался рожок ванильного мороженого, чашка кофе и аппетитный маффин, который бы я проглотила даже не пережевывая. Кафе перед нами не выглядело популярным, более того, оно казалось заброшенным, вымершим, закрытым, но, несмотря на это, в моем желудке предательски заурчало. Я неловко дернулась в надежде заглушить утробные звуки движениями, Николас посмотрел на меня с видимой снисходительностью.

Давай, мистер мудак, ты можешь издеваться надо мной сколько тебе вздумается и даже не надейся, что я удовлетворена твоим молчанием по поводу моего вопроса.

— Я советую не отставать от меня, — на этих словах Николас взял сумку, характерно поморщился, скосившись набок — прямо как кукла, управляемая кукловодом, выронившим из пальцев одну сторону крестовины. На его лбу выступила испарина, и на скулах заходили желваки.

— Тебе помочь?

— Дай мне время, — прошипел он, и я, освободившись от давления ремня, затихла.

Мой желудок вновь дал о себе знать. Пончика, по-видимому, оказалось маловато.

Мистер сама привлекательность шевельнулся в сторону дверцы, я сделала тоже самое.

Мы вновь одновременно вышли под дождь, могу поспорить, нам позавидовали бы синхронистки-победительницы олимпиад, обладающие многочисленными наградами.

Дождь не желал сдаваться и буквально за несколько секунд уравнял наше с Николасом положение. Он был таким же мокрым, как я, с разницей в том, что нес это достойно, расправив плечи и изредка облизывая губы от попадающей на них воды. Я же предпочла вжать голову в плечи и прикрыть её двумя ладонями, выстроив их в домик. Тяжелая дверь, не раздумывая, поддалась силе мудака, а я подумала о том, что крайне глупо монтировать такую дверь в кафе — детки могли остаться и без мороженого.

В этот раз присвистнула я, оказавшись вовсе не в кафе, а в настоящем баре со стойкой у противоположной стены и полками с расположенным на них разномастным алкоголем. Если Николас хотел напиться, то я, собственно, была не против.

Столы и стулья по сторонам, игровые слоты, запрещенные в городе, бильярдные столы в отдельной зоне — всё как в лучших заведениях для непредвзятого люда, не желающего разбираться в количестве вилок на столе. На вилки мне было совершенно похер, даже если они тут не прилагались к тарелкам, а вот амбал латинской внешности за стойкой заставил насторожиться.

Я неосознанно искала защиты у мистера сама привлекательность, поэтому не отставала от него ни на шаг, то и дело касаясь его руки своим плечом.

— Ник, черт бы тебя побрал, какими судьбами?

А у мудака было много друзей — много для убийцы-затворника, жившего в затерянном лакокрасочном заводе, о котором я даже не подозревала раньше.

— Привет, Рэй, мне нужен кров. Ты не против?

Рэй слегка нахмурился, то ли не желая видеть Николаса в своем кафе-баре, то ли подозревая, что с ним приключилось что-то из ряда вон выходящее, которое может случиться и с ним. Татуировка на его плече натянулась от напрягшихся мышц, когда мужчина оперся о стойку, агрессивно расставив руки и уставившись на мистера мудака настороженным взглядом.

— Что-то случилось?

— Случилось. Так что?

Всё это время я пыталась не появляться из-за спины моего недоубийцы, чтобы не навлечь на себя тяжелый взгляд бармена. Вера в то, что Рэй был другом мудака, постепенно превращалась во что-то эфемерное. Я готовилась податься назад, если вдруг амбал решит познакомить нас с припрятанным за стойкой дробовиком.

Николас чувствовал себя вполне уверенно.