— Нет, считай его почтальоном, он не может вскрывать конверты.

— То есть чисто теоретически его имя тоже может оказаться в нём? — я наконец отвлеклась от рассматривания скучной стены и, сложив под подбородком обе руки, начала пялиться на незнакомца, который в свою очередь пялился на меня, а не на бумаги в своих руках. Всего лишь несколько листов, заключённых в опять же желтую бумажную папку.

Кто-то помешан на жёлтом, и это очевидно.

А информации обо мне было не так уж много.

— Чисто теоретически... может, — он кивнул, внезапно отбросив бумаги в сторону и заменив их на бутылку. Сделал один большой глоток, в то время как я наблюдала за его двигающимся кадыком, а потом протянул её мне, наверняка рассматривая меня как отличного одноразового собутыльника, а заодно какого-никакого собеседника, который никому ничего не расскажет. Никогда. Вообще никогда.

Тянуть не имело смысла, но я цеплялась за каждую секунду, чувствуя, что каждая последующая может стать итоговой для меня.

— Значит, этот Тейт знает код от лифта?

— Да, но только в тот день, когда приносит мне заказ. Я меняю комбинацию цифр каждый день.

— Ты шизофреник, — я опять пожала плечами, так и не приняв предложение выпить. В памяти всплывало воспоминание о последней пьянке, после которой я уснула в квартире убийцы, таким образом приговорив себя к смерти. Ведь если бы я воспользовалась его добротой сразу, то не попала бы в такую передрягу. Если только через дня два, когда он нашёл бы меня и убил из снайперской винтовки. Легко и просто, когда я даже не подозревала бы, что в меня выпущена пуля двенадцатого калибра.

— Это называется осторожность.

— А как называется твоё ранение? Если не секрет, — я не хотела его поддеть и даже не думала плеваться сарказмом, но раз уж он такой умный и осторожный, то как мог подставит свой бок под пулю?

— А это самоуверенностью.

Ну, значит, он не столько и идеален — это радовало, как и то, что мы болтали уже минут пятнадцать — пятнадцать минут плюсом к моей жизни.

— Ещё один вопрос, мистер убийца, — на этой фразе он чуть нахмурился, но взгляда не отвёл и, как и стоило предположить, нисколько не смутился. — Как так получилось, что ты сел в машину именно ко мне, своей будущей жертве?

— Удача.

— Не моя, к сожалению, — мне вдруг стало отчаянно тоскливо и я перестала играть в гляделки, опустив взгляд на свою фотографию. А ведь я даже не знала, что за мной следят, что механизм запущен, и смертельная машина "заказчик — наёмный убийца — жертва" пришла в движение. Я вообще не знала, что такое возможно, хотя, если предположить, кем является мой отец... это даже логично.

— Это довольно любопытно, — он заговорил первым, отвлекая меня от мрачных мыслей и вновь перетягивая моё внимание на себя. Фотография лежала между нами, и он смотрел то на неё, то на меня.

Бутылка наконец заняла почётное место рядом с пустым стаканом, а незнакомец оперся подбородком о сцепленные под ним пальцы. В воздухе витал его, и только его аромат, впитавшийся в мою кожу на шее и наверняка исходящий и от него тоже.

Блядь, даже запах его парфюма не оставлял меня равнодушной, потому что был чертовски приятным, подходящим своему обладателю как никакой другой.

— Что любопытно?

— Мне никогда не доводилось так близко общаться с будущей жертвой, но, если честно, я представлял себе несколько иначе её поведение. Ты не умоляешь меня передумать, не обещаешь хорошо заплатить, ты даже не интересуешься, кто заказал тебя и на кого я работаю. Тебе совершенно похер?

— Не знаю. Наверное. То есть, есть ли в этом смысл? Ты не похож на того, кто проявляет милосердие. — Он не перебивал меня, а мне нечего было бояться. — И зачем мне знать, кто заказал меня? Не думаю, что от этого мне станет легче умирать. Я знаю, кто мой отец, и знаю, какие последствия может нести его род деятельности. Я не тупая, мистер сама привлекательность.

— Мистер сама привлекательность? — в его голосе сквозило удивление, но лицо оставалось непроницаемо серьёзным, бледным и на самом деле привлекательным, либо у меня напрочь отсутствовал вкус.

— Я не знаю твоего имени.

— Николас.

— Ты грек?

— Ты индианка?

— Один ноль в твою пользу, Николас.

А дальше, о святые угодники, он улыбнулся, в смысле не так, как улыбаются обычные люди — широко и при этом показывая зубы, а сдержанно, едва приподняв уголки губ вверх, которые, впрочем, тут же вернулись на место.

Этот мудак определенно любил выигрывать, и этот счёт был лишним тому доказательством. А ещё он не любил торопиться, потому что я до сих пор была жива.

— Ты ведь не будешь убивать меня здесь? — зачем вообще я задала этот глупый вопрос, ведь он не был похож на человека, любящего стирать мозги со стен. Слишком аккуратен и чистоплотен, судя по вылизанной дочиста квартире, ванной, наверняка его трудом вернувшей былой стерильный вид.

— Не буду, — он посмотрел на меня с долей задумчивости, и это навело меня на мысль, что мне удостоится сгинуть где-нибудь среди здешних достопримечательностей, в каком-нибудь из заброшенных зданий, в лабиринтах подвалов, которые станут моим пристанищем на целую вечность.

Становилось ещё более тоскливо и, чтобы не пустить слезу прямо при нём, мне пришлось прикусить внутреннюю сторону щеки и опустить голову, дабы не видеть его холодного, совершенно ледяного безразличия к моим стенаниям. Милосердием он действительно не отличался, как и чувством такта.

— Салфетки там, если ты вдруг надумаешь устроить истерику, — Николас встал со стула, неловко припал на левую ногу и схватился за бок. Я едва сдерживалась, чтобы не подставить ему подножку и не разбить его голову о блестящий чёрный пол.