Его это уже не так возбуждало. После визита к источнику чувствовал он себя почти так же хорошо, как и раньше, но чувство это долго не длилось, а оборотов через пять сменялось болью. Крис уже чувствовал, как она начинается вдоль по позвоночнику и у висков.

Робин выболтала большую часть истории своей Жизни, не в силах усидеть на месте — то и дело расхаживая по пятигранной комнате, которую он построил и усеял воспоминаниями о ней. Крис просто сидел за столом в центре комнаты, кивая в нужных местах, вставляя из вежливости уклончивые замечания. При этом он не отрывал взгляда от стоявшей перед ним единственной свечи.

В конце концов Робин сбросила напряжение. Усевшись на высокий стул напротив Криса, она уперла локти в стол, глядя на свечу глазами ярче пламени. Постепенно дыхание ее успокоилось, и Робин перевела пристальный взгляд со свечи на Криса.

Она словно впервые его заметила. После нескольких попыток заговорить Робин наконец это удалось.

— Извини, — сказала она.

— Не за что. Приятно видеть у кого-то такой восторг. И раз уж ты обычно держишь рот на замке, это позволило мне избежать многих расспросов.

— Великая Матерь, да я же совсем заболталась, правда? Похоже, я просто не могла остановиться, должна была тебе рассказать...

— Знаю-знаю.

— Крис, это так... так волшебно! — Робин взглянула на свою руку — на вновь сияющую там татуировку. В сотый раз она недоверчиво потерла кожу, и на лице ее отразились остатки страха, что татуировка сотрется.

Протянув руку к жирной свече, Крис задумчиво покрутил ее, наблюдая, как со всех сторон капает воск.

— Да, это замечательно, — согласился он. — Там одно из немногих мест, куда Гее не дотянуться. Когда туда попадаешь, начинаешь понимать, каким же чертовски замечательным было давным-давно это колесо.

Склонив голову набок, Робин посмотрела на Криса. А он не смог на нее взглянуть.

— Ладно, — сказала она. — Ты попросил меня прийти сюда, чтобы что-то обсудить. Речь шла о каком-то предложении. Не хочешь ли, теперь сказать, в чем оно заключается?

Крис снова волком посмотрел на свечу. Он знал, что Робин ценит прямоту и занервничает, если он станет медлить и дальше, но никак не мог начать.

— Скажи, Робин, какие у тебя планы?

— В каком смысле?

— Где ты собираешься остаться? Что будешь делать? Робин, похоже, изумилась, затем еще раз оглядела безумную комнату, построенную Крисом.

— Боюсь, я об этом не думала. Этот парень, Конел, сказал, что ничего страшного, если мы тут на какое-то время задержимся, так что...

— Тут никаких проблем. Пойми, Робин, это место принадлежит всем моим друзьям. Я буду счастлив, если оно станет твоим домом. Навсегда.

В благодарном взгляде Робин проскользнула настороженность.

— Я ценю это, Крис. Чудесно будет немного здесь пожить и во всем разобраться.

Вздохнув, Крис наконец посмотрел прямо в глаза Робин:

— Хотел бы попросить тебя об этом прямо сейчас. И надеюсь, ты подумаешь, прежде чем ответить. Еще надеюсь, ты будешь откровенна.

— Все в порядке. Валяй.

— Мне нужен Адам.

Лицо Робин окаменело. Долгое время она даже мышцей двинуть не могла.

— Что ты сейчас чувствуешь? — спросил Крис.

— Гнев, — ровным тоном проговорила она.

— А раньше? До того, как на тебя это обрушилось?

— Радость, — ответила она и встала.

Подойдя к медной копии самой себя на дальней стене, Робин медленно провела по ней рукой. Потом оглянулась на Криса:

— По-твоему, я плохая мать?

— Я тебя уже двадцать лет не видел. Не знаю. Но я вижу Искру и знаю, что для нее ты хорошая мать.

— А для Адама я, по-твоему, хорошая мать?

— Думаю, ты пытаешься ею быть, и это разрывает тебе сердце.

Робин вернулась к столу, вытащила стул и уселась на него задом наперед. Потом сложила руки на столе и посмотрела на Криса.

— Ты хороший, Крис, но не идеальный. Я рассказывала тебе, что чуть не убила его, когда родила. Возможно, тебе будет трудно понять. Если бы я и правда его убила... убийцей я бы себя не почувствовала. Я просто сделала бы то, что полагалось. А когда я оставила ему жизнь, то разрушила себя политически, социально... да почти во всех отношениях. И прошу тебя поверить — все это на мое решение не повлияло.

— Я верю. Мнение других тебя всегда мало волновало.

Робин усмехнулась — и на миг стала девятнадцатилетней.

— Вот за это спасибо. И все же какое-то время мнения сестер были крайне для меня важны. Наверное, ты плохо меня знал. Но, когда он вышел из моей утробы на воздух, я хорошенько на себя посмотрела. И до сих пор постоянно это делаю.

— Ты его любишь?

— Нет. Я чувствую к нему сильнейшую привязанность. И умру, защищая его. Мои чувства к нему... «двойственны», Крис, — нет, не то слово. Быть может, я все-таки его люблю. — Она снова вздохнула. — Но он не разрывает мне сердце. Я примирилась с ним и — в нашей общей судьбе — буду ему хорошей матерью.

— Никогда в этом не сомневался.

Робин нахмурилась, затем пригладила волосы:

— Тогда я просто не понимаю.

— Робин, я вовсе не собирался его спасать, потому что даже представить себе не мог, что он в этом нуждается. — Лицо его ненадолго помрачнело. — Признаюсь, меня тревожит Искра.

— Она сама чуть его не убила.

— Это меня не удивляет. Она очень похожа на тебя в ее годы.

— Я была подлее. Разница между мной и Искрой в том, что я бы его все-таки убила. А она — нет. Не убила же она его просто потому, что на самом деле и не хотела. Искра специально выбрала такое время, когда я точно ее застану. Она просто показывала мне свою боль и проверяла, действительно ли я ее остановлю.

— Думаешь, теперь она для него не представляет угрозы?

— Абсолютно уверена. Искра дала слово. А ты же помнишь, как для меня важна была клятва? Нет, у меня точно кишка была тонка по сравнению с нею. — Потянувшись к свече в центре стола, Робин сдвинула ее вбок. — Может, ты все-таки скажешь, почему он тебе так нужен?

— Потому что я его отец. — Крис перевел дыхание. — Я исхожу из незнания. Мне неизвестно, что представляет собой ковенская семья. Я не знаю, как это бывает, когда кругом одни женщины. Вы вступаете в браки? Сколько у ребенка родительниц? Две?