— Итак, пока что ты шла неверным путем. Тебе даны возможности, которых ты, похоже, не желаешь осознавать. Ты довольно легко пользуешься физической силой, но есть силы куда более мощные. — Габи принялась загибать пальцы. — У тебя куда больше союзников, чем у Геи. И те, что вверху, и те, что внизу. Некоторые придут тебе на помощь, когда ты меньше всего этого будешь ожидать. У тебя есть шпион в лагере врага. Используй Стукачка и доверяй тому, что ему придется сказать. — Еще у тебя есть нечто вроде ангела-хранителя. — Габи ухмыльнулась и ткнула пальцем себе в грудь. — Это я. Я сделаю все, что смогу, чтобы извлечь толк из твоих преимуществ. Я скажу тебе все, что смогу... но только не жди своевременных предупреждений. Положись на меня как на глубокую основу. Можешь считать меня своим агентом. — Габи подождала, пока Сирокко все это осмыслит. — Помни, лучше дождаться, пока ты как надо все обдумаешь, чем бросаться куда-то очертя голову. Ну вот. А теперь... если ты меня коснешься... — Габи кашлянула и отвернулась, а Сирокко поняла, что вот-вот расплачется. Она начала вставать. — Нет-нет, оставайся там. Никакого секса — ничего такого. Я смогу оставаться с тобой в контакте несколько дольше, если мы соприкоснемся. Просто подвинься чуть-чуть вперед.

Сирокко так и сделала, и ее босые ступни не оказались в пепле вместе с Габиными. Габи сидела, уперев подбородок в колени, они держались за руки, и Габи рассказывала Сирокко свою историю.

Робин смотрела, как Конел встает, открывает дверь и уходит.

А если разобраться, вдруг подумала Робин, то ведь ничего другого она и не просила. Каждый из них использовал друг друга для собственных нужд. И все-таки он мог хотя бы сказать «до свидания».

Затем Конел вернулся, принеся с собой куртку — ту, что была на нем, когда они впервые встретились в Беллинзоне, и которую он носил все реже со времени похищения Адама. Порывшись в одном из карманов, он вытянул оттуда длинную, пухлую сигару — того сорта, который часто курил раньше и все реже теперь. А ведь, если вдуматься, подумала Робин, то Конел претерпел массу перемен с тех пор, как они впервые встретились.

— Можно мне тоже? — спросил Робин.

Свою сигару Конел уже держал во рту и теперь бросил на Робин косой взгляд. Тем не менее вынул из кармана еще одну и бросил ее своей любовнице.

— Тебе не понравится, — заметил он, садясь на кровати и облокачиваясь на громадные подушки, наваленные в головах.

— А пахнут славно, — возразила Робин. — Запах всегда мне нравился.

— Нюхать — одно, курить — совсем другое. — Конел откусил кончик своей сигары, и Робин последовала его примеру. Затем он чиркнул спичку и долго ждал, пока сигара разгорится. Воздух наполнился голубоватым, ароматным дымом. — Делай что хочешь, только не затягивайся, — посоветовал он Робин и протянул ей спичку. Та пососала откушенный конец и через считанные секунды закашлялась. Конел отобрал у Робин сигару и долго хлопал ее по спине, пока дыхание не восстановилось. Потом он взял сигару и потушил ее в пепельнице.

— Ну и гадость, правда? — спросил он.

— Может, мне сначала пару раз твоей затянуться?

— Как хочешь, Робин. Ты заказываешь музыку. — Да?

Конел повернулся, посмотрел на нее, и Робин удивилась, что вид у него взволнованный и виноватый.

— Слушай, мне очень жаль, что лучше у меня не вышло. Я старался, честно, но скоро уже был способен только на...

— Ты о чем? Все вышло замечательно. Глаза его сузились.

— Но ты не кончила.

— Эх, Конел, Конел... — Робин повернулась, положила руку ему на грудь, а ступню поставила на пах. Потом теснее прижалась к его шее и заговорила в самое ухо: — Я с самого начала не ожидала. Ну вспомни. Разве я не испытывала наслаждения?

— Испытывала, — признал Конел.

— Значит, ты все сделал замечательно. Никакого оргазма я не ожидала. Честно говоря, я просто не понимаю, как его таким способом можно добиться. Тела слишком разные. Такой акт просто не способен удовлетворить женщину.

— Способен, — возразил Конел. — Поверь мне на слово. Нужна привычка — только и всего. И я должен научиться...

Тут он осекся, и они стали искать глаза друг друга. Конел обреченно пожал плечами и откинулся на подушки. Робин сделала то же самое.

Денек был жаркий. Тела их блестели от пота. Робин чувствовала себя превосходно. Ее переполняло то бескостное тепло, от которого гудело все тело. Давным-давно она такого не испытывала. Заложив руки за голову, она оглядела себя, затем Конела. Пододвинув свою голую ногу к его ноге, она сравнила ступни. Такие разные — но такие похожие. То же самое — и с ногами. А вот пах мужчины и женщины различался принципиально. Ее аккуратное, опрятное устройство... А у него — чрезмерная, вычурно-изобильная мягкость. Лежит там самодовольная, изнуренная и мокрая от ее влаги.

Робин никогда не считала мужской член уродливым — даже в состоянии эрекции. Просто он выглядел таким уязвимым — как она, впрочем, давным-давно выяснила в том неудачном эпизоде с Крисом.

Робин попыталась представить свою голову на том месте, где лежала голова Конела. Интересно, как это — смотреть на себя самое и видеть такое? Как ни старалась, дальше страха, который, по ее мнению, должен был испытывать Конел, Робин не зашла. Ей казалось, он должен ходить чуть согнувшись, вечно ожидать атаки и испытывать прискорбное чувство обнаженности. Такой наготы, подумала Робин, ей никогда не почувствовать. И она поблагодарила Великую Матерь — за то, что ей посчастливилось родиться женщиной.

— Знаешь, что мне у тебя нравится? — вдруг спросила она.

— Что?

— У тебя такой маленький пенис. Когда я занималась этим с Крисом, было неудобно. У него намного больше, но когда я впервые...

Тут она вдруг поняла, что Конел весь трясется, и взглянула на него. Лицо его было перекошено, и даже казалось, что ему трудно дышать. Затем он взглянул на Робин, попытался что-то сказать — и разразился смехом. Это был один из тех приступов смеха, с которыми так трудно совладать. Смех был страшно заразительным — и Робин тоже засмеялась — но смеялась только до того особенно небезопасного места, когда вдруг почувствовала, что не понимает над чем смеется. Наконец Конел закончил неудержимой икотой.