Несколько поодаль Гринберг беседовал с судьей О'Фаррелом.

— После того, что я тут услышал и увидел, мне кажется, судья, что Межзвездный Департамент должен отказаться от участия в этом деле.

— Что? Я не улавливаю вашу мысль, сэр.

— Позвольте, я объясню. Все, что я хотел бы сделать — это отложить слушание на двадцать четыре часа, в течение которых я успел бы связаться с Департаментом и изложить свои соображения. Затем я мог бы откланяться, оставив это дело на усмотрение местных властей. То есть, я имею в виду вас, естественно.

Судья облизал губы.

— Мне не нравятся такие отсрочки в последний момент, мистер Посланник. Мне всегда не доставляет удовольствия собирать занятых людей, отрывать их от дела, от семьи, а затем говорить, что им надо прийти на следующий день. Это не служит вящей славе суда.

Гринберг нахмурился:

— И то правда. Давайте подумаем, как можно поступить по-другому. Исходя из того, что рассказал мне молодой Стюарт, я уверен, что в данном случае нет необходимости рассматривать все случившееся, как нарушение ксенополитики Федерации, хотя в центре ситуации внеземное существо и, таким образом, если необходимо, есть формальный повод для вмешательства. Но хотя Департамент обладает достаточными средствами воздействия, они используются лишь в том случае, когда надо избежать осложнения отношений с другими планетами. На Земле сотни и тысячи внеземных существ: здесь действуют более тридцати тысяч негуманоидных инопланетян, не говоря уж о резидентах или посетителях, имеющих в связи с договорами легальный статус «человека», хотя совершенно ясно, они не имеют ничего общего с этим термином. Ксенофобия, неприязнь к инопланетянам, в сущности, тихая заводь нашей культуры… нет, нет, я не имею в виду Вествилл! Люди часто рассматривают всех этих инопланетян как потенциальный источник опасности в наших отношениях с другими государственными образованиями. Простите, что вынужден повторять то, что вы, без сомнения, отлично знаете, но без этого не обойтись. Департамент не может заниматься тем, чтобы вытирать носы нашим инопланетным посетителям, если у них вообще есть носы. У нас нет для этого ни желания, ни работников. Если кто-то из них попадает в неприятную историю, как правило, достаточно посоветовать местным властям свериться с договором, который мы заключили с родной планетой несчастного. Департамент вмешивается лишь в редких случаях. Здесь, мне кажется, не тот случай. Первым делом, можно считать, что наш друг Луммокс подпадает под классификацию «животного» и…

— Можно ли в этом сомневаться? — в изумлении спросил судья.

— Есть место и для сомнений. Поэтому я и здесь. Но, несмотря на его ограниченные способности к вербальному общению, остальные способности позволяют предполагать, что его раса в состоянии достичь уровня, когда мы будем вынуждены считать ее достаточно цивилизованной; тем не менее, он животное. Таким образом, у него есть обычные права животных, находящихся под защитой человеческих законов. Таким образом. Департамент не видит необходимости вмешиваться…

— Я понимаю. Что ж, никто не собирается проявлять к нему жестокости, включая и состав суда.

— Без сомнения. Но есть еще одна веская причина, по которой Департамент не хотел бы проявлять интереса. Давайте предположим, что это создание является «человеком» в том смысле, который законы, обычаи и договоры вкладывают в это понятие с тех пор, как мы впервые вступили в контакт с Великой Марсианской Расой. Просто предположим.

— Условно, — согласился судья.

— Условно примем это допущение. И тем не менее, он не может представлять интереса для Департамента, потому что… Судья, вы знаете историю «Летающего Лезвия»?

— Смутно, еще со школьных времен. Я не изучаю историю исследования космоса. У нас тут и на Земле хватает хлопот.

— Вот как? «Летающее Лезвие» совершило три первых межзвездных перелета в те времена, когда они требовали такой же отваги, как путешествия Колумба. Они не знали, куда летят, и имели очень смутное представление, как вернуться обратно… во всяком случае, «Летающее Лезвие» так и не вернулось из своего третьего полета.

— Да, да, я припоминаю.

— Молодой Стюарт рассказал мне, что это неуклюжее существо с глупой улыбкой — память о втором полете «Летающего Лезвия». Это все, что мне необходимо было знать. У нас нет никаких договоров ни с одной из планет, которые посетил корабль, нет ни торговых, ни каких-либо иных отношений. Официально они для нас не существуют. И единственные законы, которые имеют отношение к Луммоксу, — это наши доморощенные правила. Поэтому Департамент не должен вмешиваться; и даже если это произойдет, специалист, такой, как я, будет вынужден руководствоваться только законами Земли. А это вы сделаете лучше, чем я.

Судья О'Фаррел кивнул.

— Иными словами, я могу приступить к делу. Может быть, начнем?

— Минутку. Я попросил об отсрочке, потому что у этого дела есть некоторые любопытные особенности. Я хотел бы снестись с Департаментом, дабы обрести уверенность в том, что мои предположения верны и я не упустил из виду какой-то существенный прецедент или статью закона. Но я готов сразу же отказаться от участия, если бы мог получить от вас заверения относительно одного аспекта. Это существо… я понимаю, что несмотря на его миролюбивый вид, оно может причинить большие неприятности, быть даже опасным?

О'Фаррел кивнул.

— Так я его воспринимаю… неофициально, конечно.

— Скажите, были ли какие-нибудь предложения относительно… его уничтожения?

— Ну, — медленно ответил судья, — говорю снова неофициально. Я знаю, что такие предложения поступят. До моего слуха дошли сведения, что наш шеф полиции собирается обратиться в суд с просьбой вынести определение об уничтожении этого зверя в качестве меры общественной безопасности. Но я не люблю получать информацию из неофициальных источников.

Мистер Гринберг не мог скрыть своего волнения:

— Дела так плохи? Скажите, судья, а что вы думаете обо всем этом? Склонны ли вы к уничтожению этого животного?

Судья О'Фаррел возмутился:

— Сэр, этот вопрос некорректен.

Гринберг покраснел.

— Прошу прощения. Но мне нужно разобраться. Вы понимаете, что это существо уникально? Несмотря на то, что оно натворило или насколько оно может быть опасным (хотя могу поклясться, что это не так), интересы науки требуют, чтобы оно осталось в живых. Можете ли вы заверить меня, что оно не подвергнется уничтожению?

— Молодой человек, вы вынуждаете меня заранее вынести решение по этому делу или хотя бы части его. Ваше поведение выходит за рамки, оно совершенно некорректно!

Шериф Дрейзер выбрал далеко не самое лучшее время, чтобы ворваться в разговор:

— Судья, я вас обыскался. Начнется наконец слушание? Я привел семь человек, которые…

О'Фаррел прервал его:

— Шериф, это мистер Посланник Гринберг. Мистер Посланник — наш шеф полиции.

— Рад познакомиться с вами, шериф.

— Добрый день, мистер Гринберг! Джентльмены, так вот об этом слушании. Я хотел бы знать…

— Шериф, — резко прервал его судья, — передайте моему бейлифу, чтобы он подготовился. А теперь, будьте любезны, оставьте нас.

— Но…

Судья повернулся, оставив шерифа объясняться с растерянным полицейским, подошел к Гринбергу.

Во время этой мизансцены у Посланника было время прийти в себя и понять, что личным эмоциям здесь не место.

— Я снимаю свой вопрос, судья, — вежливо сказал он. — У меня не было намерения посягнуть на прерогативы суда. — Он улыбнулся. — При других обстоятельствах я, пожалуй, был бы обвинен в неуважении к суду.

О'Фаррел улыбнулся в ответ:

— Возможно.

— Тюрьма у вас хорошая? Я с удовольствием провел бы в ней месяцев семь, чтобы меня никто не беспокоил.

— Не изматывайте себя работой, молодой человек. Я лично всегда нахожу время порыбачить, независимо от того, сколько дел лежит у меня на столе. Время, проведенное за удочкой, аллах не засчитывает человеку в отпущенное время жизни.