— Разумеется, не знаю, — все так же сухо ответил старший лейтенант.

— Тогда я знаю… Его убил твой дядя, брат твоей матери, — спокойно, даже небрежно, бросил капитан.

Он ожидал всего, но не того, что произошло. Шопов резко остановился и с ужасом посмотрел на него.

— Откуда ты знаешь? — воскликнул он.

— Действительно, откуда я могу знать? — все так же спокойно ответил капитан. — Я эту историю слышу впервые в своей жизни. Но подобный вывод напрашивается сам собой.

Шопов смотрел на него широко открытыми глазами. Потом, взяв себя в руки, двинулся дальше.

— Ничего подобного мне никто не говорил.

— Может, из излишней деликатности, — произнес Димов с затаенной иронией. — Но ты-то это очень хорошо знаешь.

— Нет, и сейчас не знаю! — как-то резко и нервно ответил Шопов. — Но, признаюсь, я думал об этом.

— Полагаю, твой дядя в то время был в селе большим человеком? — Шопов вздрогнул.

— Да, он был председателем сельсовета… Впрочем, не знаю, как их в то время называли.

— Так я и думал, — кивнул капитан. — Это объясняет многое…

— Что именно?

— Ты знаешь это лучше меня, Шопов… Потому что думал об этом тысячу раз. И у тебя есть не одно и не два доказательства. Ну, давай начнем сначала. Твоя мать не могла не узнать голос. Это исключается. Даже если бы она была не уверена, она все равно должна была бы назвать какое-нибудь имя. Это только нормально и естественно. Тогда почему она его не выдала? Я отбросил другое, вполне вероятное предположение, что это был голос человека, которого она предпочла твоему отцу… Верю, что ты меня не обманул.

— Действительно, я тебя не обманул, — тихо сказал старший лейтенант.

— Тогда что же остается?.. То, что это был очень близкий, родственник… Скажем, ее отец, ее брат… Крестьянка так просто не засадит своего брата в тюрьму, даже если она уверена, что это был его голос.

— А почему не ее отец? — внезапно спросил Шопов.

— Не знаю почему, — искренне ответил капитан. — Разумеется, мог бы быть и он, но естественнее, мне кажется, другое. Во время коллективизации на дежурства, охрану общественных мест обычно посылали более молодых и сильных мужчин. Да и не под силу пожилому человеку перетащить труп и запрятать его так, что до сих пор не нашли никаких следов. Словом, я выдвинул наиболее вероятную гипотезу, и ты, сам того не желая, подтвердил ее.

— Не твою гипотезу, Димов, а мои собственные подозрения! — нервно сказал старший лейтенант.

— Не будем спорить, — согласился Димов. — Но по-прежнему остаемся открытым вопрос: почему он это сделал? Я не допускаю, что из-за имущества или, скажем, семейной вражды. В те времена имущество ничего не значило, а отношения, как я понимаю, были нормальными, раз твой отец доверял своему шурину и пошел с ним куда-то. Остается третья возможность — твой дядя злоупотребил властью. Может, присвоил государственные средства или получил большую взятку. Твой отец знал: об этом, но молчал. Несомненно, он был честный человек, но, может быть, тогда ему некому было об этом сказать. Или же у него не было достаточных доказательств. Я не верю, что твой дядя сам догадался. Возможно, отец рассказал твоей матери, а она передала его слова брату.

— Замолчи! — почти закричал Шопов.

— Это всего лишь гипотеза, — закончил Димов. — Гипотеза как гипотеза… Одного только я не понимаю во всей этой истории: почему ты не попытаешься проверить ее? В конце концов, речь идет о твоем отце… Твоем отце!

Шопов шел медленно и тяжело, лицо его совсем помрачнело.

— Разумеется, я пытался, — сказал он наконец. — Но ничего не вышло.

— Совсем ничего?

— Да, ничего. Следствие велось совершенно правильно, но никаких результатов не дало. Мать прослушала через закрытую дверь голоса примерно двух десятков людей, но ни в одном из них не признала того, который позвал отца той ночью. Перерыли все село и окрестности и ничего не нашли.

— А допрашивали бывших богачей? Тех, кто мог дать взятку?

— Разумеется, нет. Следствие не исходило из подобной гипотезы. Но я сам расспрашивал людей. Все, кто мог бы что-то сказать, молчат. Слова из них не вытянешь. Так упорно молчать могут только напуганные люди.

— Да, это неспроста, — согласился капитан.

— Существует что-то, чего я не в силах преодолеть. Словно бьешься головой о стену.

Шопов замолчал, весь его вид говорил о том, что этот разговор ему неприятен.

— Послушай, ты когда уезжаешь в Н.? — спросил он подавленно.

— Собирался завтра…

— Если хочешь, могу подбросить тебя на своем «Запорожце». Мне по пути, я еду в Кюстендил.

— Хорошо, — коротко ответил Димов.

Они расстались на углу, капитан направился к троллейбусной остановке. И вовремя — красный жук неуклюже выполз из-за угла, уныло мигая круглыми глазами. Димов неохотно опустился на провисшее сиденье, от соседа пахнуло на него кислым вином и салом. Нет, он был недоволен вечером. Все давешние разговоры казались ему глупыми и излишними. Может, лучше было бы, если бы он вообще молчал.

Они отправились в путь на рассвете. Шопов заботливо уложил два чемодана на заднее сиденье «Запорожца», нажал на педаль, и маленькая машина бодро понеслась по пустынным улицам.

— Это весь твой багаж? — спросил Шопов.

— Да как тебе сказать, если не считать книг…

— Вот так, пожалуй, мы и проведем всю свою жизнь, — заметил старший лейтенант. — С несколькими чемоданами…

Но по его тону не чувствовалось, что он жалеет о своей судьбе. Все же, наверное, так жить ему будет гораздо легче, чем жить под тяжелым взглядом своего дяди.

После вчерашнего тягостного разговора настроение теперь неожиданно изменилось. В конце концов, каждое незнакомое место — своего рода лотерейный билет: не исключено, что и на их долю что-нибудь выпадет.

Машина вскоре выехала из города и быстро понеслась по Валдайской низменности.

Здесь утро было еще более свежим, по обеим сторонам дороги круто уходили ввысь ржавые бока гор, золотились верхушки тополей. Но когда они спустились к Перникской котловине, краски дня померкли. Небо стало серым, словно свинец, и в нем уныло мерцало бледно-розовое солнце. «Запорожец» несколько раз сердито фыркнул и закашлялся, в бодром ходе начались сбои.

Вскоре показались первые трубы и башни, прихлопнутые тяжелыми клубами дыма.

— Кажется, здесь производят один дым, — сказал капитан, мрачно глядя на трубы. — Иначе его не было бы так много.

— Там, куда ты едешь, гораздо лучше, — отозвался Шопов. — Я хочу сказать, что там, по крайней мере, воздух хороший. А вообще-то скука смертная; пока не привыкнешь, будет трудно…

— Ну я не так-то легко отчаиваюсь, — шутливо сказал Димов. — Мой дед из Кукуша, большего упрямца, чем он, не сыщешь.

Он улыбнулся какому-то своему воспоминанию, потом продолжал:

— Он был продавцом пышек, пек пышки в нашем квартале. Однажды, когда он ездил за покупками в город, у него украли кошелек. Он привязывал его к штанам кожаным ремешком, так что уж не знаю, как его удалось украсть. «Ноги моей больше там не будет!» — сказал дед. И не ездил в город до конца жизни.

Завтракали в Пернике. К большому удовольствию капитана, они отыскали неподалеку от автостоянки лавчонку, где продавались пышки.

Димов бросился к лавчонке, взял полдюжины пышек, но съел только три.

— Что это за пышки, — разочарованно сказал он. — Позор, а не пышки. — И снова вернулся к биографии деда.

В первые же годы войны он сам, по своей воле перестал заниматься своим ремеслом, только чтобы не срамить его.

В комиссариате им начали выдавать затхлую муку, прогорклое масло. Они стали покупать продукты на черном рынке. Но их тут же оштрафовали. «Больше я печь не буду! — сказал дед. — Ремесло, которое я унаследовал от отца, позорить не могу».

Он высох от горя, так и не дождавшись конца войны…

В Н. они приехали часам к девяти. Городок действительно выглядел приветливым и чистым. Двухэтажные дома, свежевыкрашенные, с хорошо вымытыми стеклами, выглядели очень аккуратно. И все-таки какая-то провинциальность и леность чувствовались даже в замедленных движениях редких прохожих. Никто никуда не спешил, никто ни из-за чего не поднимал шума. В ясной прозрачности воздуха все краски казались и яркими, и в то же время унылыми. Это впечатление усиливалось общим безлюдьем и неподвижностью — на улицах почти не было людей, совсем не чувствовалось привычного горожанину ритма. Только группа пионеров в белых рубашках и ярко-красных галстуках, шумно пересекающая главную улицу, внесла небольшое оживление. Димов почувствовал, как сердце его начинает сжиматься, хорошее настроение, с каким он начал этот день, медленно угасало. Да, этот лотерейный билет явно не выиграет, потому что выигрышей здесь вообще не бывает.