Они пришли пораньше и помогли Вадику накрыть стол. Накрывать было особенно нечего: шампанского и вина много, а из закусок быстро нарезали колбасу, сыр, хлеб — и стол был готов к приему «тусовщиков». Катя вспомнила, какой пир они приготовили в общежитии, какие кушанья сотворили девчонки, и вздохнула.

На письменном столе в комнате Вадима она нашла записку: «Боб, приведу еще двух телок. Одна для тебя — клевая блондинка. Вадя». Детский сад, снисходительно усмехнулась Катя. Этот Боб, двоюродный братец Вадима, нескладный, застенчивый «вьюнош», в обществе девиц не знал, куда девать глаза и руки, заикался и готов был рухнуть в обморок. Но им так хотелось казаться смелыми и развязными покорителями дамских сердец.

За ними явились две девицы, однокурсницы Вадима. Глаза распутные, юбки такие куцые, что видны трусики. Вахтерша из общежития про таких говорила: оторвы. У одной из пришедших девиц негр-любовник. Богатый, покупает ей дорогие шмотки. Впрочем, по ней не видно, что она хорошо одета, скорее раздета.

Девы выпучили глаза на Наташу, когда узнали, что она — будущая актриса. Катя даже расхохоталась, наслаждаясь их недоумением, и с любовью оглядела подругу: стильное платьице в русском духе с оборкой, золотистая коса, серо-голубые лучистые глазища, не глаза, а очи, ямочки на щеках. Ну прямо купеческая дочка, какая-нибудь Олимпиада Самсоновна.

Зато одноклассницы Вадика — девушки из хорошего общества. Но очень высокомерные. Снисходительно оглядели их с Наташей, с недоумением — подружку негра. Катя чувствовала себя уверенно, смело и весело встречала глазами оценивающие взгляды. Чуть усмехалась в ответ, зная силу этой усмешки: женщин она приводила в бешенство, хотя не была ни дерзкой, ни вызывающей. Катя уже отрепетировала перед зеркалом с полдюжины усмешек и улыбок для будущих интервью и просто для жизни. Если, например, чуть склонив голову, с усмешкой номер три посмотреть на говорящего, внимательный зритель сразу догадается, что тот врет.

После скучного застолья выключили свет, врубили музыку, склеились постоянные парочки. Катя, откинув голову на спинку дивана, уставилась в одну точку. Рядом, нежно уткнувшись носом в ее плечо, тихо посапывал Вадя. У бедняги нос заложен, ходит, пижон, без шапки в декабре. Она чувствовала, как его ладонь тихо скользит по ее руке от локтя и выше, выше. Его губы уже касались ее шеи.

— Какая у тебя прохладная кожа! — жарко прошептал он Кате прямо в ухо.

— Перестань, щекотно. — Она поежилась и легонько оттолкнула его.

В мигающем свете ночника она видела совсем близко глаза Вадика, словно затянутые белой пленкой, бессмысленные, не его глаза. Его губы жадно тянулись к ее лицу. Как всегда, от громкой музыки на душе у нее сделалось тоскливо. Она вспомнила, что вчера весь вечер бродила со Стасом в парке возле общежития. Как было хорошо и спокойно с ним. Он рассуждал о Гомере и пожимал своей большой теплой ладонью ее зябнувшие пальцы.

«Почему у Вадика такие влажные ладони? — подумала она с раздражением. — И губы тоже». Вадик настойчиво притянул ее к себе и неумело поцеловал в губы. Это была пытка, но она стойко ее перенесла, стараясь не выдать отвращения и не обидеть его. Обижать людей она не любила. К тому же Вадя так много помогал ей и делом, и советом. Его библиотека всегда была к ее услугам, он писал за нее рефераты, делал переводы. Нет, Вадю она никогда не бросит — придется встречаться с ним хотя бы раз в две-три недели: ходить в кино, гулять, терпеть его нежности.

Ну почему Стае не Вадя, а Вадя не Стае? Вот бы им поменяться внешностью.

Неделю назад Стасик наконец осмелился в первый раз ее поцеловать. Она давно с любопытством ждала — как это будет, держась отстраненно, ничем не поощряя ухаживаний. Его объятия обволакивали, как утренний сон. Она любила его запах. Рассыпающиеся в ее ладонях светлые волосы Стаса, его кожа пахли дорогим одеколоном, хорошим табаком, чем-то неповторимым.

Даже когда он просто целовал ее руку, по коже пробегал разряд электрического тока. Когда в первый раз встретились их губы, в груди у нее заклубился удушливый спазм. «И вовсе я не фригидна, как говорит Наташка, — подумала в эту минуту Катя, — я совершенно нормальная женщина, испытываю волнение в объятиях парня, который мне нравится. У меня вполне достаточно чувственности, чтобы в один прекрасный день влюбиться. Хорошо, если бы у меня был один-единственный возлюбленный на всю жизнь. Но это едва ли возможно в наше-то время».

Катя очень гордилась своей целомудренностью и не понимала женщин, которые столько времени, душевных и физических сил отдают «личнухе». Часто влюбляются, невыносимо страдают, переносят унижения. Зачем? В жизни есть более высокие цели, интересная работа, обязанности перед семьей, детьми. Все это порой подменяется чистой физиологией. Что такое любовь, в конце концов? Физическое влечение, инстинкт продолжения рода, чуть-чуть облагороженный нежностью и наслаждением. Она презирала «физиологичных» девиц. И пусть то, что она считала чистотой души и тела, другие именовали гордыней, холодной рассудочностью, фригидностью. Уж лучше быть холодной, чем распущенной. И все же Катя очень обрадовалась, впервые испытав эти новые ощущения от поцелуев и объятий Стаса. Она увлеклась им, и довольно сильно.

«Мой увалень!» — думала она о нем с нежностью. Стае, конечно, не был толстым, скорее крепко сбитым, широкоплечим. Даже ходил он, как моряк по палубе, чуть вразвалочку. Эта морская походка умиляла Катю. И таких глаз ни у кого не было — огромных, серых и живых, как два воробушка, вот-вот вспорхнут и улетят. Катя целовала его в глаза, веки вздрагивали, ресницы щекотали ей губы. Она никогда не говорила ему ласковых слов. Мужчин нельзя баловать — таково было ее убеждение.

Ну все, довольно. Она мягко отстранилась от Вадика, решительно встала и поправила волосы. Где Наташка? На этой тусовке два-три очень опасных типа с ее факультета. Катя видела, какие алчные взгляды они бросали на «Олимпиаду Самсоновну». Но все обошлось: Наташа с Бобом мирно пили чай на кухне и беседовали. Прикрыв дверь на кухню, Катя первым делом вынула платок и украдкой вытерла шею и губы.