В редакторском отделе сгущался полумрак, но Сэнди продолжал сидеть за одним из столов с компьютером и, ругаясь сквозь зубы, путем проб и ошибок старался понять, как же работает эта незнакомая программа.

Едва только Сэнди решил, что на месте преступления досконально выяснил все, что только мог, он оторвался от Маккейна и прямиком направился в офис «Лайт» рядом с Таймс-сквер, где немедленно предстал перед Джорджем Мешке и другими коллегами, которые вытаращив глаза слушали, как он излагал свою сагу. До чего приятно пользоваться жадным вниманием этих прожженных профессионалов.

Только Покорны, старый добрый засранец Джей Покорны, единственный из всех репортеров близкий ему по возрасту, попытался подпортить миг его торжества.

— А что, если ты сам поставил всю эту пьесу, Палмер? — нацелился он на него своим длинным тонким аристократическим носом. — Нанял какого-то парнишку из толпы, чтобы он разыграл перед тобой это зрелище и ты попал на первую полосу?

— Только тебе это может прийти в голову, Джей, — ответил Сэнди.

— Пожалуй, пойду домой вздремнуть, — пробормотал Покорны и удалился.

Когда Сэнди покончил с рассказом от первого лица — конечно, без описания внешности бледнолицего мужчины, — он перекинул текст на компьютер Мешке. Оттуда тот пойдет на принтеры, которые уже были готовы выдать двойной тираж завтрашнего номера.

Теперь для завершения этого потрясающего вечера все, что ему было нужно, — хоть один удачный снимок из той кассеты, что он отдал в фотолабораторию.

В данный момент Сэнди, предоставленный сам себе, занимался важным делом. Оно включало в себя работу с программой «идентификационный набор-2000». Ему довелось увидеть, как с ней работал какой-то репортер, и он знал, что загружается она с центрального процессора. Он нашел программу, получил к ней доступ и теперь пытался заставить ее работать. Он не сомневался, что где-то в здании валяется инструкция, но не мог пойти искать ее. Любой, кто услышит, что свидетель преступления пытается пустить в ход компьютер с программой для полицейского художника, сразу же догадается, чем Сэнди собирается заняться.

Он довольно неплохо справился и без инструкции, но программа предлагала такое обилие черт лица, что он прямо отупел. Он потратил кучу времени, пытаясь вспомнить, откуда начиналась линия волос, и лишь потом понял свою ошибку. Он так и не видел прически бледнолицего, и если неправильно определит ее, то окончательно запутается. Так что он заставил программу нарисовать на голове вязаную шерстяную шапочку, чем и ограничился.

Но программа просто потрясающая. Медленно, шаг за шагом, путем проб и ошибок он заставил лицо бледнолицего появиться на экране. Разве что никак не получалось с этими проклятыми глазами. Он сформировал подбородок, нос, губы, пока они не стали соответствовать тому, что он запомнил. Но вот глаза… когда он на экране поднимал их, казалось, что они слишком высоко, а когда опускал, было видно, что опять ошибается.

Он зажмурился и попытался припомнить лицо того мужчины, когда он глянул через плечо Сэнди, проверяя, на какой станции останавливается поезд… основное внимание он уделил карим глазам.

Развести их пошире. Вот так.

Вернувшись к экрану, Сэнди развел глаза и чуть приподнял их.

Это он! — убедился Сэнди, и по рукам у него побежали мурашки. Провалиться мне на этом месте, это он!

И теперь перед ним развернулись необъятные возможности.

Но только если он не проболтается. Если кто-то еще доберется до результатов его стараний, все пойдет прахом… и его блистательное будущее тоже.

Сэнди осмотрелся. Рядом никого нет. Он кликнул мышкой по иконке «печать», потребовал выдать десять экземпляров и выключил монитор. Встав, он потянулся и с подчеркнутой небрежностью направился к принтеру. Где и остановился, глядя, как листы с этим лицом, с этим на удивление бледным лицом выползают в поднос.

Когда все десять экземпляров были готовы, он сложил их и, засунув под рубашку, застегнул ее на все пуговицы, после чего вернулся к рабочему столу.

Теперь… а что же делать с программой опознания? Первым инстинктивным желанием было стереть ее. Но что, если потребуется вернуться к ней, может, что-то уточнить? Он не хотел снова вытаскивать ее. Он решил дать созданному файлу обозначение БЛМ — бледнолицый мужчина — и оставить его в папке «идентификационного набора». Таким образом он устранит все следы, которые ведут к нему, и если кто-то найдет изображение, то подумает, что БЛМ — это инициалы изображенного человека. Например, Бернард Л. Мэхони.

Сэнди ухмыльнулся, закрывая программу. Порой я так пронырлив, подумал он, что боюсь сам себя.

Он направился к выходу, с изяществом танцора скользя в лабиринте столов. Надо немного поспать и встать пораньше, чтобы захватить утреннее издание с его фамилией на первой полосе. Может, позвонить родителям и проверить, получили ли они «Лайт». Пусть убедятся, что годы учебы наконец принесли плоды, пусть даже он работает в желтом листке.

А завтра… завтра он начнет поиск.

Единственная проблема была в том, что он совершенно не чувствовал усталости. Он был взвинчен. Завалиться бы в бар, где сидят все друзья, пропустить несколько кружек пива и запудрить им мозги своей историей, как подземка привезла его в ад и обратно.

Беда в том, что у него не было компании друзей. По правде говоря, даже одного настоящего друга. Черт, даже сожителя, с кем он бы делил квартиру. Он так и жил один в кооперативе, который родители купили в Морнингсайд-Хайтс, когда он поступил в Колумбийский университет. Квартира принадлежала им, и они позволили ему бесплатно жить там до окончания университета — неплохое подспорье для него и солидное вложение для них, потому что стоимость недвижимости в Вестсайде постоянно росла.

Он часто думал, что отсутствие близких друзей ему нисколько не мешает. Вполне хватает и просто знакомых. Но сегодня вечером… сегодня вечером он отчаянно хотел иметь рядом человека — хотя бы одного, — с которым мог бы поделиться. Например, ту студентку. Бет. Как ее фамилия? Теперь он был готов дать себе затрещину за то, что не взял ее номера телефона. По крайней мере, прежде чем улепетнуть в «Лайт», он мог найти ее и попрощаться.

До чего это типично для меня, подумал он. Вечно не везет с отношениями.

Но, откровенно говоря, что он мог ей предложить? Перед ним не простирался весь мир, как у некоторых из ребят, которых он знал во время учебы. Кое-кто из них устроился в брокерских конторах и инвестиционных банках, где получали колоссальные бонусы, — эти специалисты без единого бизнес-курса в своих зачетках! Не говоря уж о свихнутых на компьютерах, которые все годы в колледже использовали каждый момент, чтобы поиграть в «ультима-онлайн», и незамедлительно устраивались в такие компании, как «Флатирон», где огребали шестизначные суммы окладов плюс акции. Падение рынка крепко ударило по ним, но в финансовом смысле они опережали Сэнди на световые годы.

Когда придет моя очередь? — задавался он вопросом.

Так вот, сегодня вечером он получил ответ. Ныне пришел черед Сэнди Палмера. Он всегда мечтал раскрутить сенсационную историю, и сейчас его мечта претворяется в жизнь.

Он продолжал вспоминать Вудварда и Бернстайна. Кем они были до того, как вышли на связь с Глубокой Глоткой? Да никем и ничем. Но потом их имена знали в каждом доме. Эта его история не обладает калибром Уотергейта, но и она может властно привлечь общественный интерес — и не только местного масштаба. Его, Сэнди Палмера, будут знать по всей стране.

Он попытался приструнить фантазию — надежды никогда не окупаются, если заноситься слишком высоко, — но ничего не мог поделать, его несло как на заправленной ракете.

Его ждет всего пятнадцать минут славы? А вот подавитесь. Он появится на экранах в прайм-тайм, он проведет час в обществе Чарли Роуза, он будет на всех ток-шоу. Он войдет в число людей, которых все знают, на которых все глазеют, его имя то и дело будет мелькать в колонках светских сплетен, лицо будет регулярно появляться на страницах в «Нью-Йорк таймс мэгэзин», поскольку его будут замечать на кинопремьерах, на презентациях в галереях и литературных приемах, не говоря уж о вечеринках в Хэмптоне, о предметах его флиртов будет упоминаться в рубрике «Воскресный стиль» в «Таймс».