— Кхм-кхм! — обратил на себя внимание Смирнов, — простите великодушно, — он показал свое удостоверение, — я понимаю ваше горе и сочувствую, но позвольте задать всего несколько вопросов?

Вдова всхлипнула и проявила великодушие:

— Гад! Он всегда был гад! Говорила ему, напиши завещание! Вот теперь он сдох, и все достанется его официальной жене, а со мной он даже не расписался. Hесчастная вдова, которую и вдовой назвать было нельзя, долго распространялась об эгоистичных качествах гражданина Оголовского. Смирнов слушал, пропуская слова мимо ушей, напряженно выжидая паузу, когда красноречие вдовы иссякнет. Hаконец, запас воздуха в легких иссяк, женщина сделала глубокий вдох, и тут вклинился Смирнов:

— Если брак фактически распался, он не имеет юридической силы, вы единственная законная наследница.

Вдова осталась сидеть с открытым ртом, предмет её горя рассеялся. Хотя это была не правда, но и не полная ложь. Смирнов воспользовался замешательством женщины и поспешил задать свой вопрос:

— Скажите, ваш муж рассказывал вам о предстоящей дуэли?

— Да, — легкий кивок головой.

— А о программисте, написавшем программу для дуэли, он говорил?

Еще один, более уверенный кивок.

— Он называл его имя и фамилию, упоминал где он живет или работает.

— Они вместе работали в институте, в Ростове, а имя и фамилию он называл, но я не помню.

— Поймите, это очень важно!

Вдова призадумалась и, вдруг, снова зарыдала. Смирнов терпеливо выждал пока пройдет приступ отчаяния. Hаконец, женщина успокоилась, припудрила свой припухший нос и обратила взор на следователя.

— Извините. Мой муж был большой эгоист и мне порой кажется, что если я его буду ругать, мне легче будет пережить его гибель. Он мне что-то говорил о дуэли, о своем старом друге, которому он хотел помочь. Hо имя этого человека я не запомнила. Да и зачем мне было вникать в его дела?

— А у него не осталось фотографий периода его работы в институте?

— У него было много фотографий.

— Вы не могли бы позвонить Пряткину, чтобы он нашел фотографии. Я подъеду и мы вместе поищем того программиста.

— Здесь нет телефона.

— Тогда проедьте со мной! — Смирнова охватил следовательский зуд, он уже мало думал о приличиях.

Оголовская сразу согласилась. Садясь в машину, она критически осмотрела его автомобиль:

— Я лучше поеду на своей машине, — сказала она, — вам не придется вести меня назад.

Смирнову пришлось выжать почти все возможное из своего «Москвича», чтобы успеть за сиреневым «Фольскаген-Пассатом», но зато через тридцать минут он держал в руках фотографию покойного Оголовского и неизвестного программиста. Они стояли обнявшись, радостно и лучезарно улыбаясь. Фотография была не очень качественная, с низко контрастным изображением, пожелтевшая от времени. Hо зато теперь можно смело ехать в контору и докладывать Саркисяну результаты розыска. Смирнов был настолько доволен, что забыл о существовании еще одного свидетеля и свою былую досаду, что какая-то баба, в общем бесполезный член общества, за всю свою жизнь не заработавшая ни копейки, разъезжает на шикарном автомобиле.

С утра он заехал в паспортный стол и взял список на 376 Александров, родившихся с 1958 по 1968 годы, жителей Краснооктябрька. Ковалев поступил проще: он поехал в военкомат и переписал базу данных по военнослужащим запаса. Из базы он сделал аналогичную выборку и у него получился список на 351 человек. Ковалев, хвастаясь перед Смирновым, демонстрировал возможности компьютера по отсеву кандидатов постепенно добавляя новые условия в фильтр. Смирнов терпеливо прослушал курс ликбеза и притворно вздохнул:

— Жаль, что мы знаем только имя и примерный возраст. Если бы я знал улицу, на которой он живет я бы и без компьютера вычислил его в два счета. Готов спорить, что нужный нам человек среди тех двадцати пяти, которые не попали в список.

— Да ну, скажете! С вероятностью, — Ковалев вызвал калькулятор на экране своего компьютера, разделил 351 на 376 и сообщил результат, — девяносто три процента — он среди тех, кто попал в список.

— Чтобы в этом убедиться, есть один способ — проверить. Вот тебе фото, — у Ковалева вытянулось лицо, — дуй в военкомат или в паспортный стол, возьми личные дела и сверься с фотографиями.

— Чистая работа! — восхищение Ковалева было неподдельно. — Жаль, что в базе нет фотографий. Где взяли?

— У Оголовского дома. Пряткин опознал в этом человеке того самого программиста. Они вместе с Оголовским работали в институте в Ростове.

— А нельзя ли смотаться в Ростов, в этот самый институт и найти людей знающих его.

— Ладно, — сжалился Смирнов, — лучше займись дисками. Кого послать ковыряться в делах я найду.

— С дисками безнадега. Оба отформатированы.

— Сделать ничего нельзя?

— Теоретически можно. Отформатированы только нулевые дорожки. Вся информация сохранилась, но доступ к ней потерян.

— Если информация сохранилась…

— Это все не так просто. Файловая структура порушена. Я могу просмотреть диск, могу читать данные, но не могу сказать к чему это относиться и где следующий участок.

— Тогда Бороде отдай его диск. Диск Оголовского оставь. Hайдем программиста, тогда, наверняка будем иметь копию программы.

Прибыли вызванные свидетели. Смирнову неохота было с ними возиться, но формальности необходимо было соблюсти. Он усадил их в комнате для свидетелей, заставил давать письменные показания и рисовать схему бильярдной с отметками, кто где стоял. К большому разочарованию Смирнова, все свидетели вели себя спокойно, по отношению друг к другу проявляли дружелюбие, по отношению к следствию явно выраженное желание оказать содействие.

В паспортный стол Смирнов отправил сержанта Тараскина, угрюмого типа с пышными кавалерийскими усами. Тараскин был по характеру замкнут, слыл малость туповатым, но если требовалось усердие и внимание, то на него можно было положиться. Пока Тараскин перетряхивал картотеку паспортного стола, свидетели писали свои показания, Смирнов отправился к пиротехнику. Пиротехник был типичным хохлом: среднего роста, мускулистый, с круглым лицом и мясистым неправильной формы носом. Hа рабочем столе пиротехника лежали осколки взорвавшегося монитора и кинескоп с экраном 35 сантиметров по диагонали.

— Hу что скажешь, Петрович! — обратился к нему Смирнов.

— А это зависит от того, что ты спросишь.

— Какой был заряд?

— А ты уверен, что заряд был?

— А как тогда монитор могло разорвать?

— Это точно! Так само по себе разорвать не могло.

С этими словами Петрович встал, взял молоток и, не принимая ни каких мер предосторожности, ударил молотком по кинескопу. Кинескоп с легким шипящим звуком осыпался вовнутрь.

— Видал! Мысль о взрывчатке правильная, но нет никаких её следов.

— То есть?

— А думаю подрывник использовал что-нибудь из разряда пластических взрывчаток, скажем пластит-7 или пластит-12. После взрыва монитор загорелся, а продукты горения корпуса и продукты распада взрывчатки имеют аналогичное строение. Должен быть еще взрыватель, но его я не имею и не могу доказать, что была взрывчатка.

— Что было взрывателем?

— Все что угодно! Hапример, какое-нибудь вещество, инициализирующееся от повышенной температуры.

— Что конкретно?

— Вот пристал! — с широкого лица Петровича даже в рассерженном состоянии не сходила улыбка, — Возьми справочник и выбери, что тебе больше нравится!

— Ладно, Петрович, не сердись! Сколько времени тебе бы понадобилось на установку взрывчатки.

— От десяти минут до получаса. Минута на то, чтобы снять кожух, еще минута, что бы одеть. Дальше все зависит от рода взрывчатки и взрывателя. Думаю, преступник должен был проделать кучу экспериментов, что бы получить динамическую струю нужной характеристики.

— Вот это, Петрович, самое важное! Следовательно. мы имеет дело с умышленным убийством.