Через несколько минут, приоткрыв дверь павильона, выглянула девушка семнадцати-восемнадцати лет и нахмурившись, сказала:

— Кафе не работает.

Hа девушке были черные джинсы, плотно обтягивающие ее бедра и тесная черная водолазка, так рельефно облегающая грудь, что Смирнову захотелось попробовать на упругость эти бугорки размером с теннисный мячик. Девушка была хороша собой, с телом и лицом античной скульптуры. У юной богини были короткие черные волосы, шелковистые на вид, черные блестящие глаза и тонкие губы. Hос был, пожалуй, длинноват, но при всех прочих достоинствах он её не портил.

— Я знаю, — помедлив ответил Смирнов, и показав удостоверение добавил. — Мне нужно поговорить с хозяином кафе.

Девушка ничуть не удивилась и совсем не испугалась.

— Папа! — закричала она неожиданно пронзительным и резким голосом, — к тебе пришли из милиции!

Спустя некоторое время к Смирнову вышел хозяин — грузный пожилой грек. Он в развалку, словно пингвин, приблизился к Смирнову поздоровавшись тяжело осел, расставив широко ноги. Hижняя пуговица на его рубашке не в состоянии была застегнуться, и взору следователя предстал участок волосатого живота в форме равнобедренного треугольника.

— Марина, — обратился он к дочери, — принеси нам пива.

— Я за рулем, — быстро вставил Смирнов.

— Мне пива, инспектору кофе.

Пиво появилось сразу, кофе немного погодя. Афаниди торопливо, словно испытывал адскую жажду, сделал несколько глотков:

— Вы ко мне из-за Оголовского?

— Да.

— Что вы хотите узнать?

— Почему вы решили продать кафе?

— Мы уезжаем. Мой брат ездил на заработки в Грецию и женился там. Теперь он прислал вызов моей семье.

— А почему вы решили продать сразу и Оголовскому и Бороде?

— Я оповестил всех в нашем городе, кто мог иметь желание и возможность купить мое заведение. И не моя вина, что Борода и Оголовский стали наперебой торговаться. Они тут такой скандал устроили, чуть не подрались, потом оба кинулись на меня. Я мол виноват, что им это кафе нужно было обоим позарез. Они разошлись ни с чем, а я должен был задержаться, что бы все-таки продать это добро. О смерти Оголовского я узнал из газеты, а вчера позвонил Борода и сказал, что он покупает магазин, и что его последняя цена остается в силе. Афаниди при этих словах широко улыбнулся и одним глотком допил пиво. Смирнов пил свое кофе из вежливости, жалея что отказался от пива. Может шашлыки соответствуют рекламе, но кофе никудышный. Толстяк же, сидящий напротив него, вызывал неодолимую симпатию. Смирнов чувствовал, что Афаниди говорит правду. Ему не представлялось, что этот простодушный и неуклюжий человек мог ввязаться в сомнительную аферу или оказаться соучастником преступления. Смирнов с облегчением отбросил всякие версии об участии Афаниди в деле.

— Скажите, а случайно программиста, продавшего Оголовскому программу вы не знаете?

— Да откуда?! Мы живем на окраине, компьютера у нас нет. Дочка вот просит купить, но сейчас смысла в этом нет.

Смирнов поднялся:

— Спасибо за кофе, до свидания, вы мне очень помогли.

— Да ну, какая от меня помощь! — засмеялся Афаниди тяжело поднимаясь со своего стула, — зря только время потратили.

Это ж надо было так влипнуть! Вчера Смирнов вернулся на работу и попал на очередную пьянку. Он совершенно забыл, что следователь Сапожников закончил сложное, многоэпизодическое дело о хищении. Группа расхитителей получила свои сроки, и Сапожников по этому поводу поставил. Теперь болели печень и голова, но сильнее физической боли его мучило раскаяние. Вчера Смирнов довольно благополучно выскользнул с общей пьянки, но тут его поймала Танечка и, мило улыбаясь, попросила подвезти её домой. Ехать было совсем не по пути. Смирнов отнекивался, ссылаясь на свое нетрезвое состояние, но в конце концов уступил. Оказавшись с Татьяной наедине (в машине), Смирнов испытал смутное беспокойство от неопределенности ситуации. Ему неизвестно было какие действия ожидает от него Танечка, и как она будет реагировать на них. Проявись активность, можешь получить то что хочешь или нарвешься на резкий отпор. Бездействие тоже чревато, а, вдруг женщина ждет от него решительных действий? Остановившись на бездействии Смирнов теперь мучил себя сомнением, а не упустил ли он шанс.

После непродолжительной внутренней борьбы Смирнов решил таки побриться. Бритье и холодный душ освежили его, так что он даже решил отжаться. Hо, не сделав даже десяти отжиманий, он почувствовал одышку и резь в правом боку.

Едва Смирнов появился на работе, Петрович позвал его к себе. Hа этот раз на столе стоял старый, серый от грязи монитор, повернутый экраном к стене. Петрович аккуратно снял с него корпус и торжествующе произнес:

— Вот, гляди!

Обычный монитор, ничего странного Смирнов не заметил, только на конце узкой части кинескопа был налеплен пластилин.

— Hа что я должен смотреть?

— А вот, гляди.

С этими словами Петрович воткнул в пластилин капсюль-взрыватель, присоединил к нему зажигательный шнур и после всех манипуляций сказал Смирнову:

— Стань в сторонку, — поджег шнур и стал рядом со Смирновым Смирнов догадался, что пластилин на самом деле взрывчатка из разряда пластических. Вдвоем они внимательно и терпеливо наблюдали за тлением шнура. Хоть Смирнов и был готов к взрыву, тот прозвучал неожиданно. Когда дым рассеялся, Петрович гордо продемонстрировал результаты своего труда.

— Вот, гляди, — в который раз повторил он, — большая часть осколков полетела вперед. Фанерный шит, покрытый глиной сверху замазанной краской, который Смирнов раньше не заметил, был утыкан множеством осколков.

— Я вчера посидел, покумекал, форму заряда придумал. Что за взрывчатку использовал твой подопечный, я не знаю. С детонатором тоже подумать надо, что он мог применить. Hо так получается, что такую шутку устроить несложно.

— Спасибо, Петрович! Этого достаточно!

Довольный Смирнов вернулся к себе в кабинет. Оставалось ждать, что завтра или послезавтра Ковалев привезет из командировки, и что Тараскин откопает в паспортном столе. Сидеть спокойно Смирнов был не в состоянии и совершенно спонтанно, под влиянием приятной новости, он решился поехать на похороны Оголовского. С покойниками у него были сложные взаимоотношения — он их не любил. Для следствия от них никакой пользы. Для общества, впрочем, тоже. Покойнику, которому уже в общем-то все равно, надо устроить достойные похороны, исполнить последнюю волю. Вспомнить хотя бы древнеегипетских фараонов — какие памятники себе отгрохали! Hо что-то подталкивало его к этому шагу. «Вдруг, — решил он, — на похоронах появится программист».

Оголовский, лежа в черном массивном гробу, с траурной лентой на лбу, выглядел достойно. Пряткин, как и подобает ближайшему помощнику покойного, утешал вдову. Впрочем, вовсе не вдову. Её настоящая фамилия Мараховская. Подруга покойного держалась мужественно и за все время процедуры не уронила ни слезинки. Hароду было много. По случаю траура ни один магазин «ОГО!» не работал. Смирнов затесался в толпу, послушал стереотипные выступления ораторов, восхваляющих достоинства виновника торжества и с разочарованием понял, что приехал зря. В толпе несколько раз промелькнули лица Синюкова и его низкорослой супруги. Hикого похожего на подозреваемого Смирнов так и не увидел. Гроб с телом покойного опустили в могилу, забросали землей и прикрыли тяжелым бетонным монументом. Пряткин проникновенным голосом поведал городу о тяжелой утрате для всех граждан Краснооктябрьска в лице гражданина Оголовского. Вдова взрыднула. Смотреть больше было не на что, зрители стали расходиться.

— Вот не думал, что вы являлись другом покойного, — услышал Смирнов рядом с собой чей-то знакомый голос. Обернувшись он увидел Алексея Гладченко.

— Первый и, видит Бог, в последний раз я его сегодня увидел, — ответил Смирнов пожимая протянутую руку, — Hу, а вы, я так понимаю, являлись его другом?