– А знаете, меня что-то опять начинает тошнить.

– Ох, Майлз!

(Ох, Цвет Нашей Молодежи!)

У ангелов, ехавших в переполненном вагоне второго класса, настроение поднималось медленно.

– Опять она взяла Оглядку с собой в машину, – сказала Праведная Обида, которая когда-то в течение одной блаженной недели состояла у миссис Оранг в любимицах. – Что она в ней нашла, не понимаю… А в Лондоне хорошо, Стойкость? Я там только раз побывала, уже давно.

– Там просто рай. Магазины и вообще.

– А мужчины там какие, Стойкость?

– У тебя, Непорочность, только и есть на уме что мужчины?

– Ничего подобного. Я просто спросила.

– Как тебе сказать. Смотреть особенно не на что по сравнению с магазинами. Но польза от них есть.

– Слышали? Ай да Стойкость! Вы слышали, что она сказала? Она говорит: «Польза от них есть».

– От магазинов

– Да нет же, дуреха, от мужчин.

Ах, от мужчин? Да, это неплохо сказано.

И вот поезд прибыл на вокзал Виктории, и все эти пассажиры разъехались во все концы Лондона.

Адам оставил чемодан в гостинице и сразу поехал на Генриетта-стрит, к своему издателю. Рабочий день в редакции кончался, многие сотрудники уже разошлись, но Сэм Бенфлит, младший компаньон, с которым Адам всегда имел дело, по счастью, еще сидел в своем кабинете – читал в корректуре роман одной из их постоянных авторш. Это был весьма толковый, молодой еще человек, внешности элегантной, но строгой (секретарша всегда трепетала, когда входила к нему с чашкой чаю).

– Нет, это у нее не пройдет, – приговаривал он, скрепляя своей подписью протесты наборщика. – Нет, черт возьми, это не пройдет. Этак мы все из-за нее угодим за решетку. – Одной из самых ответственных его обязанностей было «подсаливать» не в меру пресные рукописи и приглушать не в меру откровенные, приводя их таким образом к единому, апробированному на данный день уровню нравственности.

Адама он приветствовал как нельзя более сердечно.

– Рад вас видеть, Адам. Как дела? Садитесь. Закуривайте. Хорошенькой погодой вас встречает Лондон. А на море как было, сносно?

– Так себе.

– Сочувствую. Хуже качки ничего не придумаешь. Может, пообедаете у меня нынче вечером? Будут кое-какие симпатичные американцы. Вы где остановились?

– В «Шепарде». У Лотти Крамп.

– Ну, там не скучно. Я десять лет стараюсь вытянуть из Лотти автобиографию. Да, кстати. Ведь вы, вероятно, привезли нам рукопись? Старик Рэмпол только на днях о ней справлялся. Неделю-то вы уже просрочили. Аннотации давно разосланы, надеюсь, вам понравились. Выпуск назначен на вторую неделю декабря, чтобы она попала в продажу за полмесяца до выхода автобиографии Джонни Хупа. Его то раскупят мгновенно. Там есть кое-какие рискованные места, кое-что пришлось снять – вы же знаете, что такое старик Рэмпол. Джонни очень сердился. А теперь я уже предвкушаю, как буду читать вас.

– Понимаете, Сэм, тут случилась одна ужасная вещь.

– Что такое? Вы, надеюсь, не хотите сказать, что работа не кончена? Договорный срок, сами понимаете…

– Да нет, она кончена. И сгорела.

– Сгорела?

– Сгорела.

– Какой ужас. Надеюсь, вы застрахованы? Адам рассказал ему об обстоятельствах гибели своей автобиографии. Потом наступило долгое молчание

– Сэм Бенфлит размышлял.

– Я все думаю, как бы поубедительнее преподнести это старику Рэмполу.

– Мне кажется, это достаточно убедительно.

– Не знаете вы старика Рэмпола, Адам. Работать под его началом бывает трудновато. Будь моя воля, я бы сказал: «Не торопитесь. Начните сначала. Не надо волноваться». Но от старика Рэмпола никуда не денешься. Он просто помешан на договорных сроках. И вы же сами сказали… Очень это все сложно. Право же, я от души жалею, что так получилось.

– Представьте себе, я тоже.

– Есть и еще одна загвоздка. Вы ведь получили аванс? Если не ошибаюсь, пятьдесят фунтов? Да, это очень усложняет дело. Старик Рэмпол вообще против того, чтобы платить молодым авторам такие большие авансы. Не хотелось бы это говорить, но мое мнение такое: лучше всего было бы вам вернуть аванс – разумеется с процентами, это уж старик Рэмпол непременно потребует – и расторгнуть договор. Тогда, если бы вам захотелось написать книгу заново, мы бы, конечно, с радостью приняли ее к рассмотрению. Вероятно, вы… вам как, было бы сейчас вполне удобно вернуть аванс?

– И неудобно и просто невозможно, – сказал Адам ничего не выражающим тоном.

Снова наступило молчание.

– Черт знает, какая глупость, – заговорил Сэм Бенфлит. – Это просто безобразие, что таможенным чиновникам разрешают творить такой произвол. Это же совершенно невежественные люди. Понятия не имеют о свободе слова. А мы вот что сделаем. Поместим ряд писем по этому поводу на страницах «Нью стейтсмен»… Черт знает до чего глупо. Но знаете, я, кажется, нашел приемлемый выход. Вы как, успели бы написать книгу заново к тому времени, когда мы публикуем наши весенние списки? Ну вот, тогда мы расторгнем договор, а про аванс забудем. Нет-нет, голубчик, не благодарите. Будь я сам себе хозяин, я бы только так и поступал с утра до ночи. А потом заключим с вами новый договор. К сожалению, несколько менее выгодный, чем прежний. Второго такого старик Рэмпол не подпишет. Да чего же лучше, мы просто заключим с вами наш типовой договор на первый роман. У меня вот и печатный бланк под рукой. Заполнить – одна минута. Вы подпишите вот здесь.

– А условия прочесть можно?

– Сделайте одолжение. Я знаю, на первый взгляд они несколько жестки, но это наша обычная форма. В тот раз мы сделали для вас исключение. Все очень просто. За первые две тысячи экземпляров ничего, потом два с половиной процента, а после десяти тысяч – пять. Право на журнальную публикацию, на экранизацию, инсценировку, на выпуск в Америке и в колониях и на перевод мы конечно, оставляем за собой и, конечно, следующие ваши двенадцать книг вы в первую очередь предлагаете нам на тех же условиях. В общем, все ясно до предела и не оставляет места для пререканий, отравляющих отношения между издателем и автором. Почти все наши авторы работают по таким договорам… Так, отлично. И по поводу аванса очень прошу вас больше не тревожиться. Мне все понятно. А уж старика Рэмпола я как-нибудь ублажу, в крайнем случае вычтем из моего жалованья.

– Старика Рэмпола ублажу, – задумчиво повторил мистер Бенфлит, когда за Адамом закрылась дверь. Хорошо еще, размышлял он, что ни один автор в глаза не видел старшего компаньона – благостного старичка, который раз в неделю приезжал в город на заседание правления, а делами фирмы интересовался главным образом в связи с судьбой собственной книжечки о разведении пчел, изданной двадцать лет назад и уже давно – хоть и без его ведома – снятой с продажи. В трудные кинуты мистер Бенфлит нередко спрашивал себя, какие аргументы он будет пускать в ход, когда Рэмпола не станет.

Только теперь Адам вспомнил, что он помолвлен. Звали его нареченную Нина Блаунт. На станции метро он вошел в зловонную будку и позвонил ей с автомата.

– Алло.

– Алло.

– Можно попросить мисс Блаунт?

– Сейчас узнаю, дома ли она, – сказал голос мисс Блаунт. – А кто ее спрашивает? – Это была ее маленькая слабость – притворяться, будто она не сама подходит к телефону.

– Мистер Фенвик-Саймз.

– Ах…

– Иначе говоря, Адам. Как поживаешь, Нина?

– Сейчас мне что-то нездоровится.

– Бедная Нина. Можно к тебе приехать?

– Нет, милый, я как раз собралась принять ванну. Давай лучше пообедаем вместе.

– Обедать я пригласил Агату Рансибл.

– Почему?

– Ее сегодня раздевали какие-то матросы.

– Да, знаю, про это уже есть в вечерней газете… Ну тогда сделаем по-другому. Встретимся на вечере у Арчи Шверта Ты ведь будешь?

– Обещал быть.

– Вот и хорошо. Фрак не надевай. Никто не будет во фраке, кроме Арчи.

– Да, Нина, чуть не забыл. Кажется, я все-таки не смогу на тебе жениться.