У выхода из палатки сидел на корточках, собирая что-то, Александров. Машка подскочила к нему, и не успел радист оглянуться, как она огрела его лапой по уху.

Мы потом долго донимали Александрова вопросом, за что его так не любят белые медведи.

– Знаешь, брат, – сказал ему механик, – я вот что думаю: придётся тебе в отставку подавать! Нехорошо, когда хозяева недолюбливают.

– Нет уж, – справедливо ответил ему Александров, – пусть лучше сами хозяева уходят в отставку.

С тех пор мы и стали называть белых медведей «отставными хозяевами Арктики».

На одну маленькую зимовку, где было всего пять человек, прибыл груз.

Когда люди принялись разбивать ящики, то из одного ящика, где были свежие продукты, выползла муха.

Настоящая, живая муха в Арктике!

Кто её знает, когда и где она заползла в этот багаж и как проделала большое путешествие, но факт был налицо: необыкновенная гостья, единственная на всю Арктику муха, прибыла собственной персоной на зимовку.

Люди страшно обрадовались и решили всячески оберегать драгоценную жизнь маленького насекомого.

На Большой земле на неё не обратили бы никакого внимания, но Арктика – другое дело! Здесь муха напоминала о привычной обстановке дома. Она была представителем юга, Большой земли!

Муха зажила на зимовке, как королева. На обеденном столе для неё специально держали блюдце с мелким сахаром, блюдечко с водой. «Обедала» она вместе со всеми, и людей ужасно потешало её присутствие.

Никто не открывал двери без особой предосторожности, чтобы не выпустить муху на холод. Она свободно лазила по рукам и лицам зимовщиков, и они не позволяли себе смахнуть её, чтобы не причинить ей вреда. Ради мухи даже был отстранён на второй план всеобщий любимец – пёс Нелай.

Собака тоже была единственным представителем своей породы на зимовке. Её привезли сюда совсем маленьким щенком и с любовью выхаживали. Всем был хорош пёс, но одно огорчало воспитывавших его людей: пёс был нем. Он не только не лаял, но даже не рычал, не визжал и вообще не издавал никаких звуков. Поэтому ему и дали имя Нелай.

Зимовщиков очень огорчало, что их питомец имеет такой изъян. Чего только они не делали, чтобы заставить собаку «заговорить»! Пробовали лаять сами, чтобы научить его; с рычанием бросались друг на друга, хрипели и теряли голос, а пёс только с удивлением поглядывал на своих странных хозяев.

Они винили себя в том, что завезли сюда одинокую собаку, которой даже не у кого поучиться лаять – ведь единственным четвероногим другом Нелая был медвежонок, с которым они вместе росли.

«Может быть, – гадали люди, – собака потому и молчит, что берёт пример с медвежонка? А может быть, она совсем немая от природы?»

Но, сколько они ни ломали голову, ничего не придумали.

Между тем щенок, подрастая, превратился в хорошую, умную собаку, которую даже приучили помогать людям. Нелай легко научился возить в упряжке сани и регулярно доставлял с берега дрова для зимовки.

Дружба с медвежонком продолжалась. Они вместе ели, играли, только медвежонок мешал Нелаю работать: едва впрягут собаку в санки, он лезет играть и путается в упряжке.

Зимовщики додумались и впрягли зверя тоже. Удлинили верёвку, вперёд пустили собаку, а позади мишку, и он, пытаясь догнать друга, тянул свой хомуток.

Таким образом он приучился к упряжке, и друзья стали прекрасно работать вдвоём. Медвежонок тянул свой хомуток так усердно, что собаке и делать нечего было.

Зимовщики потешались над их вознёй и играми, радовались их росту, но вот появилась муха, и она все затмила. Ей даже было дано имя Южанка, в знак того, что она прибыла из тёплых краёв.

Теперь частенько в маленькой столовой, служившей также комнатой для отдыха, раздавался тревожный вопрос:

– Товарищи, а где же Южанка?

И все пятеро зимовщиков принимались за поиски, пока кому-нибудь не удавалось обнаружить её местопребывание, что было не так легко.

Однажды, когда Южанку долго не могли найти, кто-то из товарищей заметил:

– И чего мы, в самом деле, с ней так носимся? Уж не открылось ли у нас какое-нибудь массовое арктически-психическое заболевание? На Большой земле, бывало, бьёшь их и бьёшь да ругаешься – не знаешь, как избавиться, а тут королевой сделали! Всё равно как в песенке о блохе… Только что кафтан ей не сшили!

Но однажды произошёл совершенно непредвиденный случай, решивший судьбу обоих любимцев зимовщиков – и Южанки и Нелая.

После обеда Нелай растянулся у двери и, сонно потягиваясь, приготовился вздремнуть. В это время Южанка бродила по тарелкам с остатками еды. Затем она перелетела к окну, потом к двери и наконец уселась на нос Нелая.

Нелай, недоуменно мотнув головой, отогнал муху и слегка тявкнул.

Зимовщики затаили дыхание.

Муха, с обычной для их породы невозмутимостью, вертелась около носа Нелая и, очевидно, раздражала его: пёс не привык к подобному беспокойству и начал сердиться. Но назойливой Южанке не было до этого решительно никакого дела. Она недолго думая снова уселась прямо на его нос. Тогда при общем восторге Нелай взвизгнул и тявкнул ещё раз.

– Нелай залаял!… Нелай залаял!… – закричали зимовщики. – Ай да Южанка! Молодец муха, честное слово! – восклицали они.

Но этот «подвиг» дорого стоил мухе. Едва она снова уселась с прежним упорством на чёрный влажный нос собаки, та изловчилась, быстро вскинув морду, разинула пасть и… проглотила муху.

Зимовщики горевали недолго.

Муха «вылечила» их любимого пса, научила его «говорить», и они сочли, что этим она принесла свою пользу. Вот и вся история про собаку и муху.

Полярным лётчикам частенько приходилось сидеть на зимовках в ожидании погоды долгие дни и ночи. Времени в таких случаях бывало много. Коротали свободные часы игрой в шахматы, в особо излюбленную на Севере игру – домино. Мне на пути к исполнению одного задания пришлось как-то сыграть более четырёхсот партий в эту игру.

Собираясь вечерком в кают-компании, люди тешили друг друга рассказами о небывалых приключениях – кто во что горазд. Сочиняли иногда истории вроде тех, какими славится Мюнхгаузен, и были простодушно рады, если удавалось провести друзей и они принимали вымысел за чистую монету. От нечего делать иногда начинали подшучивать друг над другом, как говорилось у нас – «разыгрывать». Шутки эти были безобидные, дружеские, но излишняя доверчивость ставила некоторых товарищей в смешное положение.

На острове Рудольфа собралось как-то много «гостей» – кроме основного состава зимовки, здесь застряли в ожидании погоды три самолёта. В их экипажах были и «новички» – люди, впервые попавшие в Арктику. Их, конечно, легче всего было «разыграть»: они сами набивались на это.

Вот заходит однажды в комнату к молодым бортмеханикам один наш лётчик. Ботинки у него только что были вымазаны густым слоем жира – на швах и на рантах остались белые следы.

– А разве хорошо смазывать ботинки сгущённым молоком? – спросил у него один из бортмехаников.

Лётчик быстро смекнул, в чём дело, и не растерялся.

– А ты не знал? – ответил он. – Только сгущённым молоком и можно предохранить обувь от промокания. И главное – ноги никогда не обморозишь. Попробуй!

Парень стал внимательно рассматривать и щупать кожу.

Наклонился над ботинками, а лётчик еле выдерживает, чтобы не расхохотаться вслух. Наконец сдержал себя и говорит:

– Чувствуешь, какие мягкие? Это от сгущённого молока!

Тут другой бортмеханик, ни слова не говоря, взял банку сгущённого молока, открыл её и начал мазать свои ботинки.

– Ты, Ваня, погуще, – дружески советует ему лётчик. Ваня постарался, не пожалел молока. Час-другой прошёл спокойно. Но, когда он явился в своих сладких сапогах в кают-компанию, ему открыли глаза и хорошенько над ним посмеялись. Целый день он потом отмывал клейкую массу под назидательные замечания товарищей: