После взрыва нейтронной бомбы в Мидлэнд-Сити не осталось ни одной живой души. Дней десять все газеты только об этом и писали. Шуму могло быть и побольше, если бы этот взрыв развязал третью мировую войну, но наше правительство поспешило заверить, что бомба была американского производства. В одном из выпусков последних известий – я слушал его по радио здесь, в Гаити, – ее даже назвали «своя, родная бомба».

Вот официальная версия этого происшествия: американский грузовик перевозил эту американскую бомбу по государственной магистрали, и бомба взорвалась. Считается, что это – несчастный случай. Как будто грузовик (если он и вправду был) проезжал мимо новой гостиницы «Отдых туриста» возле гуверовского «Парка „понтиаков“ у Одиннадцатого поворота», когда взорвалась эта бомба.

Все население округа погибло, в том числе и пятеро преступников, ожидавших казни в камере смертников в исправительной колонии для взрослых, в Шепердстауне. Да, я разом потерял множество знакомых.

Но строения почти все уцелели, так и стоят, со всей обстановкой. Я слышал, что все телевизоры в гостинице «Отдых туриста» работают безотказно. И телефоны – тоже. И холодильная установка за стойкой бара по-прежнему в полном порядке. Все эти весьма чувствительные приборы находились всего в нескольких сотнях ярдов от центра взрыва.

В Мидлэнд-Сити, штат Огайо, теперь никто не живет. Погибло около ста тысяч человек. Это приблизительно равно населению Афин при Перикле, в Золотом веке. И двум третям населения Катманду.

И я никак не могу удержаться, чтобы не задать вот какой вопрос: значит, для кого-нибудь или для чего-нибудь нужно было, чтобы целая россыпь смотровых глазков закрылась в мгновение ока? А раз движимое и недвижимое имущество не пострадало, то, может быть, мир и не потерял ничего стоящего?

Мидлэнд-Сити, штат Огайо, от радиации чист. Новые жители могут въезжать хоть сейчас. Говорят, что город отдадут беженцам из Гаити.

Счастливого новоселья!

Там стоит Центр искусств. Уж если бы нейтронная бомба повреждала и строения, то прежде всего она опрокинула бы Центр искусств имени Милдред Бэрри, здание с виду такое незащищенное – хрупкий белый шар на четырех тонких опорах посреди Сахарной речки.

Этим помещением никто никогда не пользовался. Стены его совершенно голые. Как замечательно могли бы их использовать гаитяне – самые плодовитые художники и скульпторы в истории человечества!

Пусть бы самый талантливый из них восстановил студию моего отца. Пора настоящему художнику занять эту студию – ведь там такое чудесное освещение, с северной стороны.

Гаитяне говорят на креольском диалекте, это диалект французского языка, в котором есть только одно время – настоящее. Я прожил в Гаити с братом почти полгода и уже могу объясняться на этом языке. Мы с Феликсом содержим там гостиницу. Мы купили отель «Олоффсон», похожий на пряничный домик. Стоит он у подножия скалы в Порт-о-Пренсе.

Представьте себе, что такое язык с одним только настоящим временем. Наш метрдотель Ипполит Поль де Милль, который говорит, что ему восемьдесят лет и у него пятьдесят девять потомков, как-то стал расспрашивать меня о моем отце.

– Он мертвый? – спросил он по-креольски.

– Мертвый, – подтвердил я. Спорить тут не приходилось.

– А что он делает? – спросил он.

– Пишет картины, – сказал я.

– Он мне нравится, – сказал он.

Свежая рыба в кокосовом соусе по-гаитянски. Две чашки тертого кокосового ореха завернуть в марлю; держа над мисочкой, облить чашкой горячего молока и отжать насухо. Еще два раза облить горячим молоком. Получается соус.

К фунту мелко нарезанного лука добавить чайную ложку соли, пол-ложки черного перца горошком и чайную ложку молотого перца. Пассировать в масле, пока не станет мягче, но не подрумянивать. Четыре фунта свежей рыбы нарезать кусочками и слегка обжарить в течение двух-трех минут. Залить рыбу соусом, закрыть кастрюльку крышкой, держать на малом огне десять минут. Открыть кастрюльку, тушить рыбу до готовности, пока соус не загустеет.

Рассчитано на восемь гостей гранд-отеля «Олоффсон», которые немного не в духе.

Представьте себе язык, в котором одно только настоящее время. Или представьте себе моего отца, который жил весь в прошлом. Фактически он провел большую часть своей взрослой жизни, кроме последних пятнадцати лет, за столиком венского кафе перед первой мировой войной. Он навсегда остался юнцом лет двадцати или около того. Вот-вот он начнет писать шедевры. Вот-вот станет отчаянным рубакой. Пылким любовником, философом и благородным человеком он уже стал.

По-моему, он никогда не замечал, что живет в Мидлэнд-Сити, пока я не стал убийцей. Казалось, что он живет, как космонавт, в скафандре, дыша атмосферой довоенной Вены. Он так нелепо разговаривал с моими друзьями и товарищами Феликса, когда мы по глупости приводили их к себе домой. Я-то хоть не пережил того, что пришлось вынести Феликсу, когда он еще был в младших классах. В те годы отец обычно приветствовал его гостей салютом «Хайль Гитлер!» и ждал, что они тоже ответят ему «Хайль Гитлер!», и это все казалось ему веселой игрой.

– Господи боже, – сказал мне на днях Феликс, – мало того, что мы были самыми богатыми мальчишками в городе, где всем жилось очень нелегко, мало того, что у нас висело по стенам все это ржавое средневековое дерьмо и дом был похож на камеру пыток. Надо же было, чтобы наш папаша встречал всех без исключения, даже Иззи Финкельштейна, криком «Хайль Гитлер!».

Кстати, о том, сколько у нас тогда было денег, несмотря на Великую депрессию: отец продал все свои акции семейной фармацевтической фирмы еще в двадцатых годах, так что, когда во время депрессии аптеки «Братьев Вальц» прогорели, он от этого не пострадал. Он купил акции фирмы «Кока-кола», на которой депрессия совершенно не отразилась. А у мамы сохранились все закладные в банке, которые она унаследовала от своего отца. И благодаря тому, что фермеры разорялись, все их отличные земли переходили к держателю закладных, так что эти бумаги были все равно что чистое золото.

Подфартило, что и говорить.

Но аптеки «Братьев Вальц» погубила не столько депрессия, сколько продажа бутербродов и прохладительных напитков. Нечего было фармацевтам лезть еще и в пищевую промышленность. Пусть этим занимаются те, кто любит это дело и знает в нем толк.

Отец часто рассказывал анекдот про мальчика, которого выгнали из фармацевтической школы за то, что он не умел делать тарталетки с разной начинкой.

Я слышал, что осталась еще одна аптека «Братьев Вальц» в Каире, штат Иллинойс. Конечно, она ни ко мне, ни к моим родственникам никакого отношения не имеет. Кажется, ее реставрировали вместе с другими старинными постройками. Находится она в очень милом квартале в центре Каира. Улицы там вымощены булыжником, как пол в моем родительском доме, и освещаются газовыми фонарями.

Восстановили там еще и старинную бильярдную, и старинное питейное заведение, даже старинную пожарную каланчу и старинную аптеку. Кто-то отыскал старую вывеску с аптеки «Братьев Вальц» и водрузил ее над входом.