Незнакомец назвался Глебом. Восемь во всем разуверившихся мужиков не спешили верить, что он явился сюда на помощь, из чувства солидарности. Осознал свое родство с ними, общность судьбы. Гость не похож был на человека, загнанного в угол.

Это их предали, бросили без прикрытия. Брезгливо отвернулись, как от людей, перепачканных в невинной крови. «Скажите спасибо, что вас не отдали под суд, как некоторых других».

Впрочем, Толю Тарасова судили и признали невменяемым на момент совершения «преступления». Кому нужен такой вердикт, после того как бывшего замкомполка целый месяц демонстрировали по программам новостей в клетке для подсудимых? Демонстрировали всей Чечне – вот он, запоминайте.

Потом посадили в психушку за колючую проволоку. Мол, мы тебя прикрыли, но ты уж сделай милость, побудь здесь для виду пару лет.

Да с этими психами через месяц станешь таким же, как они. Не пойдет!

К концу недели замкомполка сломал челюсть двухметровому амбалу санитару, посмевшему на него замахнуться. Тарасова скрутили, продержали неделю в изоляторе. Думали, выйдет оттуда шелковый – как бы не так. Он просто затаился.

Ждал удобного момента и скоро дождался. Охрана в больнице была дешевая, и он без проблем выехал за ворота, договорившись с водителем мусоровоза. Потом его полгода преследовал гнусный коктейль из мусорных запахов. Но все равно лучше, чем памятный запах крови.

Через полгода его изловили – как только он решился навестить мать. На место возвращать не стали. Предложили работу, уже не в Чечне, а в России. Работу грязную, но разовую. «Будешь бегать, абреки рано или поздно достанут, распилят на части. Окажи нам услугу, и прикроем тебя до конца дней».

Он послал подальше человека в штатском. «Услуги я все уже оказал на войне, хватит с вас. Хоть до конца дней сажайте, я готов». – «Спокойной жизни захотел? Не получишь. Иди гуляй на все четыре стороны».

…Глеба связали тем же самым проводом, каким он связал охранников. Он как будто был к этому готов, даже не стал протестовать. Только время от времени просил, чтобы поднесли пачку и огонек.

Вытягивал губами сигарету, закуривал и спокойно ждал, что решит «совет стаи».

Семен Барсков уже проснулся. Вылез из спальника, потянулся с хрустом и собрался, как обычно, делать зарядку. Тут его взгляд упал на связанного незнакомца, прислоненного спиной к стволу.

– Не понял.

– К тебе, между прочим, приходил, – заметил Тарасов. – Подкрался, ножик достал. Я проснулся среди ночи – ни хрена не понимаю. Кто это так к Барсику приник, с кем такая любовь?

– Нет, серьезно, – Семен дешево не покупался.

Все свидетели разговора в очередной раз позавидовали непоколебимому оптимизму румяного человека с ровно подстриженными усами.

Вроде бы вместе с Воскобойниковым слетал на задание, вроде бы оба выпустили ракеты по Ведено. Только вот майору каждый день мерещатся призраки возмездия, а капитан энергично делает зарядку по утрам. Рассчитывает до ста лет прожить.

Он единственный из всех не верил, что чеченцы смогут их разыскать:

– Велика Россия. Вы только прикиньте, одних городов сколько. Да здесь любая звезда затеряться может, хоть Джек Николсон. Забурится, если надо, в каком-нибудь Абакане, прикинется шлангом. Будет подрабатывать по мелочам и покупать в магазине чернила. И ни одна спецслужба в мире его не раскопает. А вы говорите чечены. Кишка у них тонка всю Россию прошерстить.

Ему хотели верить, но не могли. И поэтому возражали с ожесточением:

– Если б там шла полным ходом мочиловка, может быть, у них бы руки и не дошли. Но сейчас их там, на месте здорово прижали, серьезно рыпнуться боятся. Значит, будут по мелкому пакостить. Среди прочего и долги попробуют вернуть.

Думаешь, они не в курсе, что нас никто давно не прикрывает?

– Говоришь, Россия большая? – добавлял другой. – А ихний культ кровной мести ты в расчет не берешь? Вся Чечня сотни лет на этом держится: найти и отомстить. У них в этом деле такой опыт, что любая спецслужба отдыхает.

– Что наш русский мужик? – вступал третий, – злится, на стенку лезет. Потом устанет, присядет бутылку раздавить. Выпьет, пожалуется на жизнь. Глядишь, и запал уже не тот. Может у нас старый дедок завещать месть сыну? Да сын покрутит пальцем у виска: «Одурел, старик? Сам не решил своих проблем, теперь на меня вешаешь? Мне завтра на техосмотр надо подъехать, послезавтра внучке твоей к школе новые кроссовки купить, в четверг у меня рыбалка, а в пятницу баня. И больше не суши мне мозги: что было, то сплыло». А у них, у абреков? Сын всю свою жизнь ради мести поломает. Если сам без рук, дом продаст, последнюю рубашку снимет, чтобы нанять убийц. Пусть Ильяс подтвердит, если не веришь.

Ильяс неохотно кивал. Его самого фээсбэшники подцепили на этот крючок.

– Каждый из нас не простого горца обидел, – продолжалась обработка Семена. – Особенно вы с Димой. Ты представляешь Басаева и его возможности? Да он львиную долю забугорных бабок получает, особенно теперь, после смерти Хаттаба. Что Хаттаба замочили – верю. Он был приезжий, со стороны, рано или поздно его должны были замочить. Про Шамиля не поверю никаким фотографиям. Он там все ходы-выходы знает.

Вроде бы из лучших побуждений пытались раскрыть Семену глаза. На самом деле, многих брала зависть: им отовсюду мерещится опасность, им снятся кошмары, а Семен до сих пор не заразился этим настроением.

– Почему мы до сих пор еще живы? Соблюдаем правила, не застаиваемся на одном месте.

С невозмутимым видом капитан стоял на своем.

Пускай дрожит враг, а ему, Семену Барскову, бояться нечего, просто он не хочет бросать товарища одного. Вместе полетели в тот раз на задание, вместе были рассекречены, вместе расплевались с начальством и уволились из армии, значит и дальше надо держаться рядом.

Повседневный быт команды доказывал искренность пилота. Вряд ли кому-то по силам так искусно маскировать напряжение, натянутые нервы.

Долгое время Барсик безумно раздражал всех, кроме своего друга и коллеги. В конце концов к его невозмутимости привыкли и только изредка прикалывались, как, например, сейчас…