Сиверов почувствовал, что взмок до нитки в своем «сухом» неопреновом костюме. Никто — ни друзья, ни враги — никогда не считал его слабонервным. Скорее наоборот, холодным и бесчувственным, лишенным всяких сантиментов.

Но сейчас одно наложилось на другое. Тишина огромного склепа, специфическое ощущение глубины, фантастичность происходящего и жутковатый вид женского лица в свете фонаря. Волосы, ресницы и брови выцвели до полной белизны, как у альбиносов. Зато кожа потемнела и стала насыщенно-желтой.

Сиверов видел утопленников, выловленных из воды спустя месяц после гибели. Здесь было что-то другое…

Сделав над собой усилие, он опустился на следующий палубный уровень, нырнул в коридор. Многие двери были сорваны с петель во время спасательно-поисковых работ. В темном «колодце» плавали или просто шевелились от слабого подводного течения разнообразные предметы: настольная лампа без абажура, выдвижной шкафчик, бусы.

Выплыв из коридора, Сиверов продолжил спуск вниз. Змеями шевелились вокруг спутанные канаты, аварийные веревочные трапы и прочие «концы». Вот и сам борт с иллюминаторами. А это отверстие с ржавыми краями вырезано уже спасателями, чтобы проникнуть внутрь. Через пять метров еще одно, точно такое же.

Он заставил себя еще раз нырнуть в черную дыру. Здесь ни фонарик, ни особо острое зрение не могли пробить взбаламученного ила. Нужно замереть и ждать, пока он осядет хоть немного. Ждать без движения трудней всего. Как только останавливаешься, остаешься без дела, сразу всплывает в памяти жуткое лицо утопленницы.

Краснолицый человек с мощным загривком сидел под обширным навесом и, разговаривая по мобильнику, потягивал светлое пиво. На нем ничего не было, кроме шорт и шлепанцев, сквозь слой жира можно было различить остатки мускулатуры. Венчик свалявшихся волос окружал обширную плешь на макушке.

Каждый второй посетитель пивной уважительно кивал краснолицему. Особо избранные здоровались с Вадимычем за руку. Как-никак он был хозяином заведения — поддерживал его в пристойном виде. В отличие от многих других севастопольских пивнушек бокалы здесь не пахли рыбой, под столами не валялась чешуя.

Вадимыч осуществлял общее руководство. Работников у него было трое: одна женщина разливала пенную влагу, другая периодически выметала мусор и протирала столы тряпкой, молодой парнишка собирал пустые кружки и ставил их обратно на стойку. Пиво привозили прямо с завода и заливали шлангом в специальные емкости.

В ранний час, когда посетители одинаково мучились от похмелья, в пивную заглянул тонкогубый русоволосый человек с серо-стальными трезвыми глазами. Поздоровавшись с Вадимычем, уселся рядом.

— Я за консультацией, — объяснил он без предисловий. — Заказали нырнуть на «Лазарева». Хозяин недовольно поморщился.

— Заказали — ныряй. Я тут при чем? Я туда билеты не продаю, доступ для всех открытый.

— Погоди, расскажу. У мужика в восемьдесят шестом жена и сын утонули. Водолазы их так и не вытащили. Мужик погоревал, но жизнь взяла свое. Завел новую бабу, женился. Потом грянула свобода, он полез в бизнес и закрутился по полной программе. Сейчас перевел дух. Появилось больше времени для отдыха, ну он и стал портить себе кровь воспоминаниями. Решил, что общего памятника всем жертвам катастрофы для жены и сына маловато. Захотел свой памятник поставить. Попросил меня поднять кое-какую мелочовку с судна — к примеру, ограду для памятника он хочет соорудить из поручней. Еще медный колокол повесить, в который склянки били.

— Дурная идея, — пробормотал Вадимыч, откладывая обшарпанный мобильник. — Во-первых, ушлые хлопцы колокол давно сняли. Во-вторых, если б ты ему колокол и припер, другие ушлые ребята на второй день стырили бы его с кладбища. Медь есть медь. Не золото, но блестит.

— Мне-то какая разница. Хозяин — барин. Человек платит, я работаю. Он в принципе не настаивает на своем перечне. Ясно, что за столько лет многое не сохранилось.

— Верная мысль. Тебе тоже стоит напрячься, и сам все уразумеешь. И никакие советчики не нужны.

— Да я уже спускался туда, прежде чем сюда прийти. Вопрос возник.

— Сюрпризы обнаружились?

— Мягко говоря.

— Местную прессу надо почитать. Хотя у нас об этом последний раз писали лет пять назад.

Мобильник разродился мелодией «Варяга». Извинившись, Вадимыч взял трубку и минут на пять погрузился в спор по поводу каких-то раскрошенных сухариков и пересоленного арахиса.

— Развелось хитрожопых, — резюмировал он, послав звонившего подальше. — Так на чем я остановился? На «Лазарева» из местных кадров никого не заманишь. Люди не дураки, знают, что вернуться можно седым или заикой.

— Как так вышло, что утопленники законсервировались?

— Поднять никого не надейся. На воздухе за день сгниют. Как вышло? Не люблю вспоминать.

— Если б вы не были владельцем заведения, я бы заинтересовал вас материально.

— Сколько ты дашь? — махнул рукой Вадимыч. — Ты, как и я когда-то, бабки на своем здоровье зарабатываешь. Значит, разбрасываться не будешь.

— А вообще-то… Какие есть пожелания?

— Знаешь анекдот? Встречаются два алканавта. Один другого спрашивает: «Выпить хочешь?» — «Нет». — «А сейчас?» Теперь вопрос к тебе: настоящее виски от самопала отличить сможешь?

— Если понюхать и на язык капнуть.

— Привези «Белую лошадь». Честно говоря, не знаю, где у нас в городе можно ее найти в оригинальном качестве.

— Если только во вскрытом виде. Придется пробу снимать.

— Не обижусь. Посидим, поговорим по-мужски. Не люблю искателей приключений, я бы таких под воду не пускал. Если ты там на жизнь зарабатываешь, значит, мы коллеги. Не прошло и четверти часа, как гость вернулся с бутылкой.

— Не так уж все у вас плохо.

— Не может быть. Дай-ка… В натуре, она самая. Я молчу.

— Молчать как раз не надо, — пошутил Сиверов.

— Твое здоровье. Опять этот чертов мобильник. Ничего, сейчас я стану для всех «временно недоступен».

Пропустив сто пятьдесят виски, Вадимыч с наслаждением закурил, скрестив голые волосатые ноги. Потом он сказал:

— Никто не предполагал такого эффекта. Пароход потонул за восемь минут. Рекордно короткое время для судна с его водоизмещением. Из танков вылились в море тонны мазута. Из емкостей боцманской команды запас масляной краски. Краска смешалась в воде с мазутом, смесь облепила тонущих с ног до головы. Они не могли ни видеть, ни дышать, большая часть этого дерьма образовала в итоге пленку на поверхности. Но вода в том месте все равно насытилась всякой химией. Получилось нечто вроде пропитки для утопленников. Не гниют и рыбам не по вкусу.

Глебу вспомнились разбросанные вещи в подводном коридоре, лицо девушки с длинными волосами. Оно не выглядело испачканным.

— Сколько лет прошло? — прикинул Вадимыч. — Семнадцать. Соленая вода растворила всю наружную грязь, все, что не успело впитаться. И еще… Не знаю, как на других широтах, но здесь у нас в воде повышенный процент йода. Может, и это сыграло роль, тут нужно спросить профессора-химика. Одним словом, в воде трупы до сих пор не разлагаются. Но поднимать их бесполезно, уже пробовали.

Бывший механик «Лазарева» в молодости начинал водолазом. При катастрофе в бухте он выжил сам и помог выплыть, как минимум, десятку пассажиров. Уже на следующий день со скандалом сбежал от врачей и добился разрешения принимать участие в подводных спасательных работах. Потом, в сорок лет, навсегда ушел из морской службы.

Все следующие годы Вадимыч приказывал себе ни с кем не вступать в разговор о тех минутах, часах и днях. Но невысказанное начинало тяготить, давить на черепную коробку. Начинались депрессия, навязчивые сны. Раз за разом он уходил в запой, как уходят на дно, к бессловесным рыбам, морским звездам и крабам, к водорослям, колышущимся от беззвучного «ветра».