В их компании таких было шестеро: темноволосый и атлетически сложенный Эдди Шор, сын бакалейщика, Вуди Элистон, отпрыск гробовщика, Джимми Стюарт, сын священника, заядлый бейсболист Дейв Далтон, отцу которого принадлежало кафе-мороженое, Хэнк Хенесси — его отец работал на судоверфи, и Норм Маклеод из семьи управляющего на зерновом элеваторе.

Они играли в бейсбол, и если Люк пропускал мяч, Элмер, будущая знаменитость, ругался и издевался над ним. Люк втайне ненавидел его и, лежа с Дэном в траве, шептал: «Он сам безрукий! Машет перчаткой, мяч летит в карман, вот ему и везёт».

Но вслух он этих слов не произносил, хоть и не боялся Элмера. Просто ему хотелось быть возле ребят.

По вечерам они отправлялись в парк, где часто шла игра в бейсбол между командой, собранной из матросов одного из стоявших в порту у зернового элеватора судов, и командой их городка. В судовой команде были игроки из таких городов, как Чикаго, Сент-Луис и Детройт, и ребята верили, что они в своё время выступали за клубы высшей лиги. Люк всегда чувствовал себя неловко, потому что не знал даже, как зовут членов городской команды, и не мог стоять за скамейкой, на которой сидели запасные, и болтать, перекидываясь шутками, со знаменитостями.

Поэтому он только слушал и в сопровождении Дэна болтался в толпе или уходил в сторону и лежал на траве. Колли не отходил от Люка, но делал это незаметно. Со стороны трудно было поверить, что Люк — его хозяин, ибо Люк никогда не оборачивался и не подзывал его. Да и сам пёс не старался пробраться поближе к Люку. Но когда мальчишки поднимались, чтобы уйти, пёс, который, казалось, спал, тихо вставал и трусил вслед за ними. Хотя с виду Люк с Дэном не обращали внимания друг на друга, каждый из них, не глядя, знал, где находится другой и чем занят.

Дэн, по-видимому, понимал, что Люк не любит Элмера Хайботома. Люк чувствовал, что если бы Элмер Хайботом относился к нему с большим уважением, остальные мальчики охотно приняли бы его в свою компанию. Если они лежали в траве и спорили, например, о том, опасен ли удар бейсбольной битой, и если Люк утверждал, что прочёл, будто биту нельзя считать оружием, Элмер издевался:

— Ничего-то Люк не знает. И откуда ему знать? Он и биты-то сроду не держал в руках. Все его знания только из книг. Сюсюкать лишь умеет — вот и всё.

Иногда Элмер о чём-то шептался с Эдди Шором, загорелым, атлетического сложения сыном бакалейщика, и они уединялись, затевая какую-то забаву на погруженной во тьму главной улице города. А Люк с Дэном возвращались домой — над головой у них уже сияли звёзды, и ночной ветерок играл листвой старых вязов, стоявших вдоль дороги, — и Люк страдал от обиды и представлял себе, как украдкой следует за другими мальчиками по тем таинственным местам, где никогда не бывал. И ему казалось, что он слышит жаркий шёпот и разговоры, которых никогда не слышал прежде.

Но утром по субботам на самом деле стоило примкнуть к компании Элмера, ибо ребята шли в заброшенный док возле уже покрытого ржавчиной старого зернового элеватора и там забирались на самый конец причала, где из воды торчали гниющие балки. Здесь они купались — и Дэн плавал вместе с ними, — лежали на солнце, болтали и мечтали, а потом одевались, шли туда, где у причала стоял «Миссури», и сидели, глядя во тьму его трюма.

На берегу устроился с трубкой в зубах моряк в рваном чёрном свитере с обветренным непогодой лицом и седеющими волосами. Он отдыхал, наслаждаясь солнцем и прохладным ветерком, доносящимся с воды, и улыбался про себя, глядя, как петушком расхаживает вокруг Элмер Хайботом. Многие люди ошибались насчёт Элмера. Рыжеволосый мальчик с горящими огнем голубыми глазами представлялся им весёлым, решительным и смелым. И моряк крикнул Элмеру:

— Эй, парень, сколько тебе лет?

— Тринадцать. А что? — отозвался Элмер.

— Ничего, — растягивая гласные, ответил моряк. — Просто я вспомнил, как жил здесь, когда мне было тринадцать.

— А вы из этих мест, мистер?

— Хочешь верь, хочешь нет, — сказал моряк, — а я бегал здесь мальчишкой. Давно это было… — продолжал он. С тех пор он побывал во многих местах, но родился здесь, в этом городке. Через несколько недель после того, как ему исполнилось тринадцать лет, он крупно поссорился с отцом, ночью вылез в окно, прибежал сюда в док и пробрался на судно.

Оба, Элмер и Люк, скрестив ноги, сидели возле моряка и увлечённо слушали рассказ про его приключения. Он плавал по разным морям, ходил по реке Святого Лаврентия, дважды тонул в Тихом океане, зимовал на Таити, бывал в Бангкоке, но милее всех вод на земном шаре ему была свежая вода великих озёр.

Может, он и привирал, но говорил он тихо, проникновенно, глаза у него сияли, а поэтому Люк ему верил. И когда воцарилось молчание, Люк вдруг заявил:

— Я бы тоже смог так поступить. Пробраться на судно ночью. Пройти по реке Святого Лаврентия и побывать в Сиаме.

— И когда же ты собираешься сбежать из дома, сынок? — улыбнулся моряк.

— В одну из ближайших ночей. Я решу, когда именно.

— Ты? — захохотал Элмер. — Да не слушайте его, мистер! Он сроду не был на судне. Не умеет отличить нос от кормы. Он у нас ещё «зелёный».

— Я тоже когда-то был «зелёным», — сказал моряк таким тоном, что Люк испытал к нему благодарность. — Может, у этого парнишки как раз достанет отваги, — продолжал он, задумчиво поглядывая на Люка, который покраснел и сердито посмотрел на Элмера, унизившего его так жестоко.

— Я в себе не сомневаюсь, — воинственно заявил он, обращаясь к Элмеру.

Он и сам не мог понять, почему продолжает терпеть насмешки и оскорбления Элмера. И горько говорил себе: «Я его презираю. Я, как и все другие ребята, не воспринимаю его слов всерьёз». Но поссориться в Элмером значило поссориться и с остальными, а на это у него не хватало духу. Ребята же постепенно привыкли к тому тону, который Элмер взял в обращении с ним. И раньше чувствуя себя неуверенно, Люк стал совсем нерешительным и был уже рад тому, что его не гонят прочь.

Он был городским мальчиком, а потому мечтал доказать, что не боится делать всё то, что делают они. Проходя мимо пакгаузов, они обычно останавливались помахать рукой уходящему поезду и фантазировали, как в один прекрасный день тоже увидят большие города. Порой один из мальчишек выкрикивал: «Кто готов ехать?» или «Кто садится первым?», и ребята кидались к медленно двигающемуся товарному поезду и, хватаясь за ступеньки лестницы, ведущей на крышу вагона, один за другим влезали на площадку. Люк никогда не был в числе отставших. Он бежал — сердце у него вырывалось из груди, земля уходила из-под ног, а нос был забит запахом гари, — крепко хватался за лестницу, и, повиснув на ней, звал за собой Дэна, который мчался рядом с поездом, захлебываясь от лая. А когда поезд начинал набирать скорость, ребята один за другим спрыгивали на землю.

Однажды они собрались на Джонсоновском лесопильном складе, расположенном возле железнодорожных путей, где позади двухэтажного кирпичного здания была большая насыпь из опилок. По стене здания бежала на его плоскую кровлю пожарная лестница.

— Полезли на крышу! — крикнул Элмер, и все бросились вслед за ним к лестнице.

Сидя на краю крыши, они смотрели на кучу опилок, от которой их отделяло целых двадцать футов. А внизу, не сводя с них взгляда, сидел в ожидании колли.

— Кто будет прыгать? — спросил Элмер и, не дожидаясь ответа, крикнул: — Я первый! — Соскользнув с крыши прямо в кучу опилок, он скатился с неё и встал, стряхивая золотистую пыль со своих рыжих волос и торжествующе улыбаясь. — Кто следующий? — крикнул он.

Один за другим мальчики приготовились прыгать, и Дэн встречал их внизу радостным лаем. Но уже второй мальчик не сразу решился на прыжок, а третий медлил ещё больше, потому что чем дольше они смотрели вниз, тем боязнее им становилось. Поэтому у Люка, которому предстояло прыгать последним, оказалось слишком много времени на раздумье. Элмер прыгнул легко и спокойно, ему некогда было раздумывать. И вот Люк один сидел на краю крыши и никак не мог решиться, а ребята снизу подзадоривали его.