Однако, он лишился лишь роли первого любовника, государственное же его положение при этой пертурбации нисколько не пошатнулось, и он по прежнему оставался при дворе далеко за смерть Екатерины и имел значительное влияние на общий ход государственной машины.

Завадовский был возведен в графское достоинство, произведен в тайные советники, сенаторы и, наконец, получил давно им желанное место директора государственного банка. Его добыча простиралась до 10 000 крепостных душ и нескольких сот тысяч рублей дохода.

При отставке от сутенерского поста он получил от Екатерины, как и все его предшественники, великолепный серебряный сервиз стоимостью в 50 000 рублей, но Завадовскому сервиз этот показался недостаточно ценным, и он отказался принять его. Екатерина поняла, что тут служило причиной и подарила ему сервиз в 80 000 рублей.

После смещения Завадовского Потемкин постоянно стремился назначать на пост первого любовника кого-либо из своих креатур. Делал он это из предосторожности, чтобы кто-либо из фаворитов не мог сместить его самого с высоты государственной позиции.

Нечего и говорить, как теперь увивались перед Потемкиным, в пестром беспорядке, все «красивые и рослые» молодые люди без различия положения и звания. Лакеи, пажи и офицеры одинаково имели право на внимание матушки-царицы. При этом Потемкин так умело заведовал должностью обер-сводни, что за всё время своей практики умел пропускать в любовники лишь лиц, для него совершенно безопасных. Только молодой граф Платон Зубов попал в милость Екатерины вопреки воле и желанию Потемкина. Но это, как уже сказано, был единственный случай.

При этом не следует предполагать, что чувственная Екатерина удовлетворялась лишь по конкурентному испытанию поставляемыми ей официальными сутенерами. Неудержимая страсть к половым развлечениям позволяла самодержавной даме увлекаться по чувству и капризу то тем, то другим первым попавшимся ей на глаза мужчиной. Никто не был для неё ни слишком высок, ни слишком низок по своему социальному положению; в порывах своей страсти она на всех смотрела одинаково.

К таким случайным счастливцам, или, как их называли «подёнкам», принадлежали люди самого разнообразного происхождения и физических качеств. Так напр., сегодня она отдавалась горбатому и отвратительному писцу бумаг Страхову, завтра французскому посланнику графу Сегюру.

Но такие исключения делались только для минутных увлечений, в выборе же постоянных альфонсов императрица повиновалась Потемкину, у которого постоянно имелся «на складе» значительный запас алкающих отдаться её величеству.

Мы не хотим всецело брать на себя полной ответственности за то, что рассказывают нам в своих записках Esneaux и Chenne-Chot, но в России не составляет секрета тот факт, о котором единогласно свидетельствуют и оба француза. Так, известно, что выбор нового фаворита совершался при следующих сложных процедурах.

Когда императрица по внешним физическим признакам насмотрела в ком-либо из окружающей её дворни или штата «подходящего субъекта», она наводила чрез Потемкина и у своих дам подробные справки о его способностях и талантах. После этих предварительных справок — трудно верится — придворный врач получал приказание подробно освидетельствовать счастливого кандидата, и немедленно после этого медицинского экзамена рефлектант подвергался второму испытанию у придворной дамы, которая носила, в кругу придворных, специальное название «пробир-дамы» и которая уже испытывала последнего по известным специальностям…

Только тогда, когда все отзывы единогласно говорили в пользу кандидата, последний удостаивался быть приглашенным на следующий же вечер в «тесный кружок» императрицы. Первый кандидат, представленный Екатерине Потемкиным, был некто Зорич, который, по словам Массона, представлял из себя бежавшего из Константинопольской тюрьмы сербского преступника.

Ища спасения от преследований, Зорич обратился за помощью к Потемкину, которому он настолько понравился, что последний прикрыл его преступления гусарским мундиром и назначил своим личным адъютантом, а впоследствии представил его ко двору.

Ловкий серб скоро обратил на себя внимание Екатерины, она оставила его на испытание при своей главной квартире и произвела в флигель-адъютанты, а затем и в фавориты, после чего Зорич благополучно занял дворцовые поной возле императрицы, которые только что оставил Завадовский.

Только 11 месяцев сумел удержаться этот проходимец в милости у своей царственной любовницы, но несмотря на кратковременный срок, он позаботился о своем кармане, в который за 11 месяцев поступило около 1 миллиона рублей наличными деньгами, кроме того значительные и доходные поместья в Лифляндии и Польше и на 200 000 руб. драгоценных вещей также перешли в его собственность.

Не будь Зорич столь ограничен и недальновиден, он мог бы продержаться гораздо дольше, но он имел глупость пуститься в открытую борьбу с Потемкиным и потому скоро сломал сам себе шею и должен был отправиться в добровольную ссылку в свои польские имения, где он передался столь развратному и расточительному образу жизни, что в несколько лет промотал как капитал, так и все свои земли.

Потемкин немедленно озаботился приисканием «соответствующей силы» взамен столь неожиданно смененного сербского бродяги. Запас у него был весьма велик и потому он выставил императрице сразу трех кандидатов: лифляндца Бергмана, некоего Ронзова — незаконного сына графа Воронцова — и кирасирского капитана Корсакова.

Последний помимо того, что был молод и красив, пользовался еще той репутацией, что якобы никогда не имел дела с женщинами.

Такого любовника пресытившаяся чувственными удовольствиями Екатерина давно себе желала, и потому Корсаков был немедленно принят «на службу». Он очень скоро стал генерал-майором, камергером и т. д.

Потемкин нарочно рекомендовал Корсакова, ибо его ограниченность была выше всяких пределов. Рассказывают, что когда ему, став уже приятелем императрицы и переехав на жительство во дворец Васильчикова, захотелось устроить свою библиотеку по образцу дворцовой, то на вопрос книготорговца: какие сочинения должны войти в состав его библиотеки, он ответил, что в сочинениях понимает он мало толку и знает лишь, что большие тома следует ставить вниз, а малые наверх, пускай уже лучше книготорговец сам выберет книги, ибо ему лучше известно, какие книги находятся в библиотеке Екатерины.

Невинность и чистота нравов этого молодчика скоро оказались весьма проблематическими: он стал направо и налево заводить любовные связи с придворными дамами и дошел в своем донжуанстве до тех невозможных границ, что был однажды самой императрицей застигнут на месте преступления и притом в спальне императрицы, где последняя накрыла его с графиней Брюс.

Но и это еще не всё. Скоро, к великому удивлению всего Петербурга, оказалось, что столь хваленный Адонис на арене любви имел уже очень серьезные старые грехи и что, когда он был удален, не только он сам, но и Екатерина должны были подвергнуться весьма обременительному лечению, с которым матушка-царица провозилась целых полгода, и временно должно была воздерживаться всяких любовных удовольствий, и несмотря на всё это, до самой смерти, не могла отделаться от недуга, наследованного от невинного кирасира. Кроме дворца Васильчикова, Корсаков получил за 15 месячную службу полмиллиона наличными деньгами, 4000 крепостных душ и на 150 000 рублей бриллиантов. Отъехав от двора, он долго еще жил в Москве, где славился своими пороками.

Едва здоровье невской мессалины настолько поправилось, что она снова могла начать любимые «сеансы», как на смену Корсакова был представлен 22-х летний конногвардеец Александр Ланской, который сразу попал в необыкновенную милость у императрицы.

Несмотря на свои 53 года, она проявила к юному Ланскому самую трогательную нежность и пламенную любовь. Последний, с свою очередь, совершенно посвятил себя Екатерине. Ланской был с виду очень скромен, скрытен, расчётлив и не лез вперед.