- От кого же вы будете охранять? - с искренним недоумением спросила Ольга.

Ее вопрос поставил Бачурина в тупик. Он растерянно посмотрел на участкового, затем остановил взгляд на железном ящике - домашнем сейфе, который стоял в углу на тумбочке под ветвями старого фикуса, росшего в дубовой кадке.

- Там, в сейфе, должен быть пакет, - сказал Бачурин, обращаясь к Ольге. - Сейф открыт?

- Я не знаю.

Бачурин подошел к сейфу и убедился, что он заперт.

- Дайте ключ.

- У меня нет ключа, - растерянно ответила Ольга Васильевна.

- Ключ в столе, в верхнем ящике! - почему-то с раздражением сказал Бачурин. Он подошел к письменному столу, открыл верхний ящик и, порывшись в нем, нашел связку ключей. - Смотрите: вот этот - от сейфа, этот - от кладовки, что в подвале, а этот надо отдать на службу Нила Игнатовича...

Домоуправ Бачурин, оказывается, знал все на свете - в этом доме он всегда был своим человеком. Он подозвал к сейфу милиционера, усатого дворника и Ольгу Васильевну. Позвенев ключами, отпер железную дверцу. Первое, что все увидели, был крохотный пистолет, лежавший на верхней полке сейфа. Участковый милиционер тут же взял его и положил в свою полевую сумку. А в руках Бачурина оказался плотный конверт с сургучной печатью, с надписью "Вскрыть после моей смерти" и подписью Софьи Вениаминовны.

В пакете были завещания, заверенные нотариусом; второй их экземпляр, как поясняла приписка внизу, хранился в нотариальной конторе - в той самой, откуда Ольга Васильевна получила письмо. Нил Игнатович завещал, в случае своей смерти, распорядиться всем имуществом и денежными сбережениями супруге Софье Вениаминовне, которая, в свою очередь, все названное выше завещала их родственнице племяннице Чумаковой Ольге Васильевне; завещание Софьи Вениаминовны, для верности, что ли, было подписано и Нилом Игнатовичем, а обе их подписи заверены нотариусом.

Бачурин чуть торжественно и громко читал завещание, а Ольга Васильевна, растроганная написанными там словами, молча плакала. Потом из сейфа вынули и положили на газетный столик, зажатый между двумя кожаными креслами, довольно пухлые пачки денег, сберегательную книжку, выставили объемистую шкатулку черного дерева с фамильными драгоценностями Софьи Вениаминовны.

Дворник, будто сошедший с киноэкрана - так картинно топорщились его пышные усы и так чист и наглажен был на нем белый фартук, - потерянно стоял чуть в стороне и всем своим видом как бы говорил: я здесь ни при чем, мне велели - я присутствую, но мне это ни к чему. Когда же на газетном столике появились пачки денег, а в открытой шкатулке сверкнули драгоценности, щеки его вдруг сделались пунцовыми, а в глазах беспокойно вскипели желтые блестки.

- Ангел ты мой, какая красота! - сипло проговорил он.

Ольга Васильевна даже перестала плакать: ее удивил преобразившийся дворник; взглянула на участкового милиционера - и в его нахмуренном взгляде тоже прочла какой-то затаившийся недобрый вопрос и почувствовала себя в чем-то виноватой перед этими людьми. Хотелось объяснить им, что доходы видного ученого генерала Романова уже много лет превосходили расходы его маленькой семьи, а драгоценности перешли к Софье Вениаминовне от ее матери и от бабушки... Но ее сдерживал домоуправ Бачурин, который вел себя совершенно спокойно, будто заранее знал о содержимом сейфа и сейчас удовлетворен тем, что все оказалось на месте. Он еще раз перечитал завещание, затем протянул его участковому милиционеру и сказал:

- Видишь? Подчеркивают: единственная родственница!

- Ну и что? - не понял милиционер. - Значит, и есть единственная.

- Зачем тогда эти формальности? - Бачурин, видимо, начинал сердиться. - Описать все имущество, пересчитать деньги - тут на два дня работы! Ради чего? Все равно через полгода Ольга Васильевна будет всему этому хозяйкой!

- Закон требует ждать полгода, - вяло развел руками участковый.

- Да не найдутся другие родственники!.. Ну, тогда сам и описывай! Бачурин решительно направился к дверям, ворчливо говоря на ходу: - Мне война и так дел по горло подкинула!

Участковый укоризненно посмотрел на Ольгу Васильевну и поспешил вслед за Бачуриным. Было слышно, как на лестничной клетке они продолжали спорить. А дворник, отыскав в прихожей свою фуражку, поклонился Ольге Васильевне с неожиданной галантностью, улыбнулся какой-то двусмысленной улыбкой и, пригладив рукой усы, сказал, выходя за дверь:

- Мое вам почтение, ангел вы мой...

В квартире наступила неприятная тишина. Ольга Васильевна так и осталась стоять у газетного столика, безучастно глядя на пачки денег, на знакомую с детства шкатулку. Ирина не отрывала глаз от матери, присев в углу кабинета на диване. Казалось, она хотела спросить что-то неотложно важное, но не решалась или не находила слов. Наконец все-таки спросила:

- Мама... Почему ты раньше ни словом не обмолвилась о наследстве?

Ольга Васильевна посмотрела на дочь с недоумением, подошла к дивану и присела рядом с ней.

- Я и сама толком не знала, - сказала она, как о чем-то незначительном.

- Что ты будешь делать с такой уймой денег?

- Не знаю... Надо заказать надгробие покойным старикам... С отцом бы посоветоваться...

Ирина поднялась, несмело подошла к столику и устремила взгляд на содержимое шкатулки.

- Мама, я хочу посмотреть.

- Не надо, - недовольно откликнулась Ольга Васильевна. - Вдруг они вернутся, а мы уже...

- Что "уже"? - удивилась Ирина. - Будто мы чужое присвоили!

- Понимаешь, Ириша... Папа может не одобрить.

- Что не одобрить?

- Зачем нам чужие деньги? Чужое добро?..

- Разве бабушка Софья чужая?

- Ну, не чужая... О чем ты говоришь!

- Вот видишь... - Рука Ирины потянулась к шкатулке и взялась за золотую застежку лежавшего сверху и тускло мерцающего жемчужного ожерелья. Приподняв, Ирина осторожно встряхнула им, услышала глухой, почти металлический шорох.

- Жемчуг? Настоящий? - расширив глаза, недоверчиво спросила она у подошедшей матери.

- Настоящий, - тихо ответила Ольга Васильевна. - Тоже по наследству перешел к покойной тете Софье.

Ольге Васильевне вспомнилось, как она, еще девчонкой, однажды в отсутствие Софьи Вениаминовны, надев на себя и это ожерелье, и браслет, и кольца, вертелась перед зеркалом и не услышала, как в квартиру вошли Нил Игнатович и Софья Вениаминовна. Заметив ее смущение, они сделали вид, что ничего особенного в ее выходке не усмотрели. Софья Вениаминовна, поправляя на Оле украшения, стала рассказывать историю каждого - кому прежде в их дворянском роду оно принадлежало.