Да, все это внушали им, тайным рыцарям абвера, но обстоятельства сложились совсем не так. Глинский не терял зря времени и знал, да и воочию убеждался, что Красная Армия хоть и понесла в первых сражениях тяжелые потери, но не была разгромлена и сломлена. А из глубины страны навстречу войскам Гитлера уже выдвигались свежие, неплохо оснащенные силы. Значит, война может принять затяжной характер, и, если следовать здравому смыслу, абвер одобрит его решение остаться здесь, где его знали как бывшего окруженца из группы генерала Чумакова и где на якобы призванного из запаса майора Птицына Владимира Юхтымовича заведено кадровое "личное дело", в котором значится, что он по образованию и гражданской профессии механик-полиграфист, а по военной специальности - сапер.

Теперь все было ясно: надо найти возможность установить связь с руководством полевой абверкоманды при 4-й немецкой армии генерал-полковника Клюге или с оперативным штабом "Валли". Однако эта ясность была кажущейся, ибо в душе Владимира Глинского, вопреки его воле, опять проснулся знакомый предостерегающий голос. Глинский явственно слышал его звучание, но еще не мог разобрать слов, а вернее, не старался, не хотел вслушиваться, ибо догадывался о их страшном, противоестественном для его положения смысле. Вопрошающий голос чувства требовательно ожил в нем еще там, в госпитале, когда он, Глинский, с перебинтованной ногой сидел близ вырытой у сосны щели, готовый при появлении немецких самолетов нырнуть на ее дно. Рядом на носилках лежала раненая девчонка, подле которой сидела пожилая женщина, ее бабушка, мать какого-то генерала, по их рассказам, оставшегося со своей дивизией воевать у границы. Мать девочки убили по ту сторону Минска, а ее - ранили, и вот бабушка, которую осколки бомб помиловали, вместе с врачами и медсестрами выхаживала внучку.

Глинского удивило и несколько развеселило, что простая деревенская баба может быть матерью генерала. От нечего делать и чтоб подкрепить свои мысли о невысоких, наверное, достоинствах мужика-генерала, он разговорился со старой женщиной и чуть не выдал себя возгласом удивления, когда услышал, что она надеется добраться с внучкой к себе домой в Воронежскую область, в село Глинское, бывшее поместное селение его отца...

Женщина была крупной, чуть сутулой от прожитых лет, с широким, исполосованным морщинами лицом и широко поставленными впалыми глазами, смотревшими со строгим и мудрым спокойствием. Ничего особенного в ее облике не было, разве только неестественные для ее возраста черные, без седины, волосы, выбивавшиеся из-под тонкого синего платка в белый горошек, которым она по-деревенски повязывала голову. На старухе была надета полинялая гимнастерка, заправленная в длинную черную юбку, спадавшую к земле бесчисленными складками.

Как ни всматривался в лицо землячки Владимир Глинский, ничего знакомого не воскресила его память. Справившись со своим волнением и стараясь не смотреть на женщину, он с притворно-праздным любопытством спросил:

- Почему так странно называется село?.. Глинское...

- Обыкновенное название. У нас есть и урочище Глинское, и старая мельница Глинской называется.

- Глинистые места у вас, что ли?

- Да, есть и глинистые, - грустно ответила женщина и вздохнула, видимо вспоминая село.

- Отсюда и название села? - допытывался Глинский.

- Может, и отсюда. - Женщина шевельнула сутулыми плечами. - А может, и нет... У нас помещик, царство ему небесное, тоже Глинским прозывался. Графом был.

- Неужели до сих пор помните?

- А почему не помнить? - удивилась женщина, скользнув безразличным взглядом по собеседнику. - Двадцать годков с гаком - это совсем недавно... Наработалась на их светлость... И графиню помню, и двух сыночков помню... Все на орловских скакунах носились по полям.

Глинский мысленно молил бога, чтобы старуха, поправлявшая в это время подушку под головой внучки, не взглянула на него. Он ощутил, как от его лица отхлынула кровь, а перед глазами стали расходиться черные круги. Старуха же, не отрывая печального взгляда от лица внучки, между тем продолжала:

- В революцию разлетелись кто куда... Только старший сын объявлялся при нэпе. - Она опять подняла глаза на своего собеседника - грустные, изучающие.

- Как объявлялся?! - Глинский, кажется, начинал терять над собой контроль.

- Обыкновенно, - бесстрастно ответила старуха, вновь кинув взгляд на Глинского. - Приехал, побродил вокруг бывшего отцовского имения, а на следующее утро только следы коляски увидели. В Ростове, говорили, миллионами ворочал.

- И больше не слышно о нем?

- Нет, не слыхать.

- А почему же село не переименовали? - Избегая встретиться глазами, Глинский смотрел поверх головы женщины. - Зачем селу носить графскую фамилию?

- А она не графская! - Старуха нахмурилась. - Народная это фамилия, а пращур нашего графа прилип к ней, присвоил значит...

- Странно. - Глинский снисходительно улыбнулся, искусно скрыв досаду. - Можно подумать, что она отлита из благородных металлов.

Не поняв иронии собеседника, старуха молчала. Но, видать, слова эти не прошли мимо ее внимания, и после продолжительной паузы она заговорила:

- Простые люди придумали эту фамилию для хорошего человека, а благородным она пришлась по душе. Вот и взяли.

- Может, расскажите, как это случилось?

- Давняя бывальщина... Не знаю даже, при каком царе. - Старуха придвинулась ближе к изголовью задремавшей внучки, чтобы отгонять комаров. - Дед мой сказывал. Народ тогда жил по хуторам, при своих нивах. И мои пращуры были хуторскими. Так вот, на нашем хуторе был один слепой солдат: с царевой службы без глаз воротился. И случись к той поре - опять ворог на Русь напал. Не помню кто, басурман какой-то, много их разевало рот на наши земли... Вот всех парней да мужиков с конями на военщину и позабирали. И слепой солдат опять захотел, пока живой, Руси послужить. Знал он близ наших мест самое лучшее глинище с белой, как перья лебедя, глиной... А белая глина - это чистые деньги. Без хлеба еще можно на картошке перебиться, а без белой глины нельзя, потому как хаты свои мы внутри и снаружи в белом колере и по сей день держим... Ну так вот, - продолжала старуха, прогоняя веточкой комаров от бледного личика и худеньких рук внучки, - слепой солдат смастерил себе тележку, впрягся в нее и поехал за белой глиной... Каждый день-деньской развозил он ее и продавал за копейки да за пятаки. Копил так деньги, а потом сдавал в казну. Вот люди и прозвали солдата Глинским... Однажды опять появляется он на нашем хуторе и, как всегда, подает голос: "Белая глина!.. Кому белой глины?!" Люди выбегают к нему с цебарками, с мешками и вдруг видят, что в тележке солдата не белая, а обыкновенная желтая глина, какой сколько хочешь рядом, в нашем яру над речкой. "Берите, селяне, белую глину! - с такой радостью умоляет солдат, что женщины слезами залились. - Новое глинище показал мне один добрый человек, - говорит. - Старое обвалилось..." Люди переглянулись между собой и стали брать желтую глину, а солдату бросать в фуражку медяки... Слух о желтой глине побежал впереди слепого солдата по всем хуторам... Так и развозил он ее, пока наши ворога не разбили...