Кирилл Еськов
Обезьяний_Процесс.ru: Эволюция мастдай!
«Компьютерра», 4 апреля 2006 № 13 (633): 52-53.
Умный питерский писатель Лазарчук на днях меланхолично заметил в своём ЖЖ, что едва ль не все «цивилизованные» страны проходили в своё время через «Обезьяньи процессы»: «Поздравляю всех со вступлением России в этот клуб избранных. Это, наверное, такой обряд инициации». Он прав: попытки отменить, судебным порядком, эволюцию и, в особенности, лично обижающий многих факт собственного происхождения от обезьяны – где только ни предпринимались. Патриота скорей уж должно огорчать то, что Россия – опять в отстающих, и проходит «инициацию» после переболевших уже этой корью Турции и Сербии.
…Для тех, кто совсем «не в теме». Недавно двое деятелей рекламного бизнеса подали (от имени дочери одного из них) судебный иск к Министерству образования с требованием изучать на уроках биологии, в качестве равноправной альтернативы дарвиновской теории эволюции, Теорию Божественного Творения («научный креационизм»). Подчёркиваю – если кто не понял: изучать это дело не на уроках Закона Божьего (ака «Основы православной культуры»), а в курсе биологии. Свои претензии к Дарвину один из истцов сформулировал в газетном интервью так: «Нам надоело поклоняться лжеучениям. Теория Дарвина псевдонаучная. Я читал его книги – это просто детский сад. Прокатился на корабле, клювики птиц посмотрел – и вот тебе целое учение. Там множество допущений и предположений, многие из которых отвергнуты современной наукой. Это даже не теория, а лишь гипотеза. Ни одного доказательства её справедливости нет. Это просто обман людей. Надоело: то Мавроди, то Дарвин» (конец цитаты).
Позицию поддержавшей иск Русской Православной Церкви мы тут, ясное дело, комментировать не станем – кто я такой?.. Тем более, что позиция СМИ (которые, ан масс, сообщают о «школьнице, бросившей вызов современной науке» в тоне вполне сочувственном, если не восторженном) куда более любопытна. Чувствуется, что идея объявить седобородого классика с портрета в учебнике чем-то «навроде Мавроди» вполне овладела массами (главнейшим из искусств для которых является телешоу), а истцы смотрятся в их (масс) глазах пресловутым мальчиком, прокричавшим наконец во всеуслышанье: «Король – голый!!!» Да что там массы – мне регулярно приходится отвечать на вопросы вполне вроде бы образованных людей: «Ну вот вы, как палеонтолог, ответьте честно – ведь Дарвин, говорят, давно устарел?..»
Так вот, отвечаю честно: да, Дарвин устарел (за полтора-то века!). В том же смысле, как устарел Коперник (с его круговыми, до-кеплеровскими, орбитами планет); или Аррениус (чью теорию электролитической диссоциации по-прежнему изучают в школе – хотя любой химик скажет вам, что её давно пора заменить протонной теорией кислот и оснований); или Бор (чья планетарная модель атома, конечно, полна всяческих недостатков – да только вот все прочие модели, к сожалению, ещё невнятнее).
Более того: Дарвин действительно допустил несколько ошибок. Он, например, сильно переоценил степень неполноты палеонтологической летописи (и потому счёл реальную редкость т. н. «переходных форм» лишь артефактом выборки), а т. н. «кошмар Дженкина» (простенький, вроде бы, вопрос: почему новообретённый полезный признак не «растворяется» в чреде последующих поколений?) так и преследовал его до конца жизни. Причём если вопрос о редкости «переходных форм» был убедительно разрешён лишь недавно, во второй половине 20-го века (в рамках модифицирующей классический дарвинизм теории «прерывистого равновесия» Элдриджа и Гоулда), то исчерпывающее решение парадокса, сформулированного Дженкином, Дарвин держал в руках в самом буквальном смысле слова. Решение это, заключающееся в дискретности наследственного кода, было чёрным по белому прописано в книге основоположника генетики Менделя, которую Дарвин достоверно читал – но совершенно не оценил… Ну, бывает: Эйнштейн, вон, тоже – квантовую механику категорически не принял…
Собственно, именно объединение в самом начале 20-го века этих двух идей (Дарвина – о естественном отборе как движущей силе эволюции, и Менделя – о дискретном характере наследственности), необходимое и достаточное для разрешения Дженкинова парадокса, и привело в конечном счёте к возникновению современной «синтетической теории эволюции» (СТЭ)… К сожалению, учебные курсы по изучению СТЭ традиционно строятся так, что от школьников и студентов совершенно ускользает как бы не важнейшая из идей Дарвина – идея, опередившая своё время почти на столетие.
Дарвин вырос в Англии – стране, где селекция превратилась из основанного на интуиции ремесла в отработанную, воспроизводимую технологию. С результатами работы селекционеров (в том числе и с промежуточными – фиксируемыми с незапамятных времён в лабораторных журналах, именуемых «племенными книгами») мог ознакомиться любой желающий. Как можно дикого кабана превратить в йоркширскую свинью, а волка в борзую или в бульдога – всё это было для любого грамотного англичанина прошито в материнской плате, как BIOS.
Попав на вулканические Галапагосские острова, явно заселённые животными и растениями с Южноамериканского материка, и обнаружив там множество резко отличных друг от друга видов птичек-вьюрков, «заточенных» под исполнение самых неожиданных экологических ролей («иммигрантам», как водится, пришлось осваивать на чужбине совсем не те работы, к которым они привыкли дома), Дарвин вполне резонно предположил, что все те вьюрки – ни что иное, как «породы скота», выведенные неведомым селекционером. Методы, какими работал тот селекционер, были вполне понятны (отбор и выбраковка), но вот – кто он сам, какова его природа? Один кандидат на эту должность, разумеется, наличествовал «по умолчанию», однако тревожить Господа Бога по таким пустякам Дарвину (как и любому уважающему себя естествоиспытателю) не хотелось…
Механизм самосовершенствования системы, предложенный Дарвином, был гениально прост, и может быть сформулирован в одной фразе: «Случайный выбор с запоминанием и воспроизведением его результатов»; ключевое слово тут – «случайный» . И пройдёт ещё сто лет, пока биохимик Генри Кастлер, первым приложивший методы теории информации к изучению самовоспроизводящихся нуклеотидных систем, строго докажет: да, иных способов создания новой информации кибернетика пока не знает. Нечего удивляться, что нобелевский лауреат физхимик Манфред Эйген заметил по этому поводу: «Дарвин был прежде всего – великим физиком»; ещё бы – ведь речь-то идёт фактически об одном из основоположников кибернетики!