Нетерпеливые советчики Ивана ввязались в страшную игру, не предполагая, что царский меч способен обрушиться на них самих. И вот, призывавший благодетельную царскую грозу Пересветов исчезает в пучине репрессий. Интересно, не содрали ли с него живьем кожу, как с неправедных на суде Магмет-салтана? Не исключено, ведь Иоанн Васильевич не менее автора «Челобитной.» любил мрачные шутки. Ивану Пересветову досталась сомнительная слава возглавить длинный список идеологов радикальных реформ, которые, призывая без сомнений и жалости воплощать в жизнь благие, с их точки зрения, начинания, на собственной шкуре ощутили пагубные последствия подобной политики.

Возвышение Юрьевых-Захарьиных, начавшееся со времени брака Ивана и Анастасии, достигло апогея после событий июня 1547 года и падения Глинских. В 1547 году дворецким вместо давнего сторонника Вельских И.И. Хабарова становится Д. Р. Юрьев, в это же время В.М. Юрьев занимает пост тверского дворецкого. Как отмечает И.И. Смирнов, с лета 1547 года Захарьины-Юрьевы вместе с тесно связанными с ними Морозовыми выступают как наиболее влиятельная и важная группа политиков[657].

В это же время все больший вес при дворе приобретает Алексей Адашев, происходивший из рода костромских вотчинников. Два года Адашев прожил в Стамбуле, куда попал в составе посольства, которое возглавлял его отец. Возможно, именно в столице Османской империи юный Алексей обратил внимание на фигуру визиря – могущественного временщика при султане. Еще будучи ребенком, в 1540 году он получил придворный чин спальника, что давало ему возможность войти в круг лиц, особо приближенных к юному Ивану. Его отец Федор Адашев с 1548 года служит в приказе Большого дворца, которым руководил Д. Р. Юрьев. Два фактора – возможность заслужить личное расположение Ивана в качестве ближайшего придворного и тесная связь его семьи с кланом Юрьевых-Захарьиных объясняют его успешную карьеру. С 1549 года Адашев руководит Челобитным приказом, который выполнял функции канцелярии государя, куда поступали обращения на его имя. Приказ мог выяснить обоснованность челобитной и сразу принять по нему решение или же поручить разбирательство другому учреждению. При этом Челобитный приказ контролировал другие правительственные службы и рассматривал апелляции на их решения[658].

В 1551 году Адашев получил придворный чин постельничего и по роду службы постоянно сопровождал государя в Кремле, в поездках по монастырям и селам, в военных походах. Постельничие хранили особую царскую печать «для скорых и тайных дел». Адашев, кроме того, ведал «постельной казной», которая включала принадлежащие царю драгоценности, часть библиотеки, личного архива и канцелярии. С этого же времени в качестве думного дворянина Адашев участвовал в работе Боярской думы. В 1553 году получил чин окольничего. Как и всякий видный придворный или думский деятель, Адашев активно участвовал в дипломатической работе и военных действиях. Особенно значительный вклад он внес в завоевание Казанского ханства, проявив себя искусным дипломатом, военачальником и даже разведчиком.

Но политическая роль Адашева не ограничивалась его официальными полномочиями. После кризиса 1553 года, который привел к свержению правительства Юрьевых (о нем речь впереди), Адашев становится фактическим руководителем Избранной рады или «ближней думы». По мнению В.Б. Кобрина, польским выражением «Избранная рада» Курбский, обращавшийся прежде всего к читателям в Речи Посполитой, передал русский термин «ближняя дума»[659]. Этот неформальный орган появился при Василии III, что было связано с желанием государя иметь полностью подконтрольный ему «теневой кабинет» – недаром «ближнюю думу» иногда называют «тайной»[660].

Боярская дума, будучи одновременно высшим законодательным, исполнительным и судебным органом государства, формировалась не только по воле государя, но и в согласии с местническими традициями и корпоративной солидарностью политической элиты. Дума могла и не соглашаться с самодержцем и, кроме того, имела право принимать решения в его отсутствие. Впрочем, государь также считал себя вправе иногда принимать решения без участия Думы. Тем не менее Боярскую думу можно считать учреждением в определенной степени независимым от царской власти.

Другое дело – «ближняя дума», состав и численность которой всецело зависели от усмотрения государя. Обычно в нее входили особо приближенные члены Боярской думы, некоторые духовные лица и придворные чины[661]. Характер Ивана, в молодые годы явно робевшего перед блестящим аристократическим собранием, его скрытность и подозрительность немало способствовали развитию подобного неформального образования, в котором можно было без лишней огласки обсуждать в узком кругу доверенных лиц самые острые проблемы. Нетрудно заметить, что при Иване «ближнюю думу» в значительной мере составляют его сверстники вроде Адашева или Курбского, с которыми молодому государю было проще общаться, чем с умудренными опытом мужами.

Обращает на себя внимание следующая деталь. Летом 1555 года митрополит Макарий, получивший послание от виленского воеводы Николая Радзивилла, пишет Ивану Грозному под Тулу с целью получить инструкции относительно ответа литовскому вельможе. Митрополит указывает на то, что вместе с находящимся при войске государем его сопровождают «бояре государскые, ближняя его дума», а посему: «И нам ныне о таком великом деле государьском мимо ближнюю думу, советовати нелзе»[662]. Заметим, что Макарий четко разделяет бояр, входящих в Боярскую думу, и «государских» бояр, участников «ближней думы». Хорошо ориентируясь в ситуации, Макарий знает, что относительно внешнеполитических дел ему нужно обращаться не к Боярской думе, а к Избранной раде.

Под руководством Адашева Избранная рада не только играла роль элитарного клуба, стратегического центра разработки реформ, но и старалась подменить собой официальное правительство. По замечанию И.И. Смирнова, характерной чертой Адашева как политика было то, что в своей деятельности он находился вне рамок служебной иерархии, а зачастую над этой иерархией[663]. Адашев действительно стал напоминать великого визиря при султане, недаром о нем отзывались как о «правителе русской земли». В «ближней думе» нередко обсуждались дела прежде, чем они поступали в «большую» Боярскую думу. Тем не менее окончательное слово оставалось за боярами. Традиция предписывала участие бояр в обсуждении новых законов. В большинстве случаев отмечено участие бояр в «приговорах» об их издании. Однако Адашев в обход правил старался испросить «у царя указ без думы боярской»[664].

Быть может, фаворит имел основания опасаться, что реформаторская деятельность встретит сопротивление «большой» Думы. Но именно последняя в годы боярского правления проводила реформы не менее радикальные, так что говорить о пресловутом противостоянии «реакционеров» и «прогрессистов» на примере Избранной рады и Боярской пумы не приходится. Очевидно, что «ближнюю думу», в том виде, в котором она функционировала при Иване Грозном, нужно считать политическим изобретением Захарьиных и Адашева. Первым, постигнувшим огромного влияния на молодого царя, необходимо было нейтрализовать Боярскую думу, в которой после некоторого перерыва значительную роль снова играли Патрикеевы – П.М. Щенятев, Ю.М. Голицын, И.А. Куракин, а также И.Д. Вельский и Д.И. Немой-Оболенский – двоюродный племянник фаворита Елены Глинской. Правда, удельный вес служилых князей в Думе в эти годы заметно снижается. Почти половина бояр, вошедших в состав Боярской пумы в 1547 – 1552 годах (13 из 30), принадлежит к нетитулованному боярству, среди 20 окольничих нет ни одного князя[665]. Тем не менее Захарьины не могли опираться на Думу и старались умалить ее значение. Решающая роль в «ближней думе» наряду с Морозовыми и Шереметевыми принадлежала именно Захарьиным[666].