К этому прилагалось письмо, в котором генерал писал, что податель сего капитан Святцев, счастливое исключение из общей массы и что он генерал горячо рекомендует капитана на ответственную командную должность.

Деникин знал уже о происшествии на пароходе, навел соответствующие справки, и получил ответ, что никто никому, никогда никакого Джона Хьюга не посылал, и что этот Хьюг как и показывают найденные при нем документы несомненно был большевистским агентом.

Таким образом Святцев сразу попал в герои, и расчувствовавшийся кандидат в монархи предложил ему самому выбрать дело по душе.

Капитан вежливо уклонялся, ссылаясь на незнание местных условий, генерал настаивал, и наконец к общему удовольствию, решено было, что Святцев займется формированием ударной роты на одном из самых ответственных участков фронта.

— Я на вас полагаюсь. Уверен, что в решительную минуту ваша рота окажется достойной своего командира.

— Рад стараться ваше превосходительство.

— Ну с богом, перекрестил его генерал.

ХОТЯ у вновь формирующейся роты и был как полагается номер, но на всем фронте ее называли не иначе как, «рота капитана Святцева».

Формирование ее шло совсем необычным для Добрармии порядком. Прежде всего ни одного офицера. Даже на взводах стояли унтера и ефрейторы. Вначале это вызвало недовольство, но Святцев ездил лично в ставку командующего, и там объяснил, что учитывая опыт Одессы, где част формировались почти исключительно из офицерских чинов, он не хочет применять этого метода здесь. И кроме того он головой ручается за свою роту.

Первый же смотр вновь сформированной роты заставил замолчать все злые языки.

Вряд ли была еще одна часть, могущая сравнится с «ротой капитана Святцева». Дивизионный таял от восторга, когда четким шагом прошли перед ним ряды бравых хорошо одетых солдат. Ни один штык не выпадал из общей линии. Ни одна грудь не заваливала и не выпирала.

Даже труднейшее прохождение развернутым строем «на руку» было проделано так, что комар носу не подточит. И это несмотря на то, что…

Впрочем дивизионный не очень-то верил этому… Но говорили упорно, говорили, что капитан никогда не бьет своих солдат и даже говорит им — вы.

Правда, насчет последнего никто не мог сказать ничего определенного. На параде сам дивизионный слышал «ты» сопровождаемое самой отборной матерщиной, а на счет первого… да в конце-концов в чем дело. Рота образцовая и от командующего есть секретное приказание:

Оставить капитана Святцева в покое и предоставить ему делать то, что он найдет нужным. Роту беречь. В бой не пускать до моего личного распоряжения. Снабжать в первую голову.

И в то время, как вся армия ползла и трещала, как гнилое сукно, в то время как пьянство и разврат подтачивали офицерские полки, в это время рота капитана Святцева крепла и росла в большую мощную боевую единицу.

По размерам она уже давно вышла из рамок роты и в штабах поговаривали о Святцеве как командире батальона, но он прямо заявил, что не желает иметь дело с офицерским штатом батальона, что господа офицеры ему часть испортят и так как факты говорили в пользу его слов, а положение заставляло дорожить ротой и ее командиром, то все оставалось по-старому.

Сам Святцев не раз просился в дело.

— Молодцев своих показать.

Но всегда в ответ слышал:

— Вы наша надежда. Ждите трудной минуты.

К СЧАСТЬЮ Святцева, к счастью, если бы он не был офицером Добрармии, эта трудная минута приближалась с каждым днем.

Красные наступали, развивая безумную скорость, а когда конница Буденного попробовала в двух трех местах крепость белого фронта, то ясно стало, что дни защитников «Единой Неделимой» сочтены.

Все более и более растерянным становился тон приказов, все более и более безнадежными выглядели сводки боевых операций.

И однажды, когда удар красных был особенно сокрушителен и отступление особенно серьезным, из ставки пришел приказ:

— Бросить в бой роту капитана Святцева.

Святцев так обрадовался, когда узнал о приказе, что дивизионный едва удержал его от преждевременного выступления. Чудак хотел выйти днем и когда ему приказали ждать вечера, долго ворчал что-то об излишней трусости штабов.

Наконец пошли. Кутаясь в холодные шинели (полушубков, как не старался Святцев, выдать не успели), скользя по обледеневшей дороге и с трудом держа винтовки коченеющими руками.

Но все-таки, на то это и была рота капитана Святцева, пришли вовремя за полчаса до смены и расположились в штабе полка, стараясь согреться в борьбе и пляске, так как костров за близостью врага в эту ночь нельзя было развести.

КОГДА Святцев вошел в помещение штаба полка, какой-то человек в солдатской шинели кинулся ему навстречу:

— Николай. Славу богу. Ты спасешь меня. Вот счастье.

Святцев на минуту остановился, посмотрел, потом спокойно отодвинул от себя незнакомца и подошел к столу за которым сидели рассматривая какие-то бумаги, офицеры:

— Что он от меня хочет?

Адъютант объяснил. Человек, назвавший Святцева Николаем, за час до этого перебежал со стороны красных. Он сообщил намерения врага насчет дальнейших операций и называет себя бывшем офицером 10 Cибирского стрелкового полка. В папахе его были зашиты документы на имя поручика Смирнова.

— Николай, ты подтвердишь это. Они не верят мне. Они думают, что я сообщаю им ложные сведения. Они хотят расстрелять меня, Николай.

Святцев спокойно взглянул в лицо перебежчика.

— Кто вы.

— Боже мой, Николай. Я Смирнов. Поручик Смирнов. Разве ты не узнаешь меня, Николай.

Несколько минут в комнате царило напряженное молчание. Перебежчик с выражением просьбы смотрел на Святцева, от которого зависела его жизнь. Но Святцев искривив свои красивые губы гримасой глубокого презрения спокойно сказал:

— Да, я Святцев. Да, зовут меня Николай. Да, я служил в 10 Cибирском полку. Но этого человека я не знаю, никогда его не видел и где он встречал меня не понимаю. В полку у нас был поручик Смирнов. Но это не он.

— Николай, Нико…

Святцев четко повернулся на каблуках и вышел в морозную темь ночи.

Поручика Смирнова расстреляли у старого овина.

Сменяться не пришлось.

За десять минут до срока смены прибежал солдат из связи и сообщил, что красные неожиданно перешли в наступление и прорвали фронт.

Известие моментально передали в дивизию и оттуда получили короткий приказ.

— Бросьте роту капитана Святцева. Всем оставаться на месте.

И сейчас же твердым шагом, как на парад, пошли молодцы ударной роты спасать положение.

Командир дивизии не отходил от телефона, каждые пять минут слушая донесения, из штаба полка.

Он отрывисто сообщал новости окружавшим его офицерам.

— Фронт прорван.

— Конница Буденного брошена в прорыв.

— Рота капитана Святцева вышла.

И всем показалось, что они слышат четкий шаг образцовой роты, видят стройную фигуру капитана, отдающего уверенным голосом команду:

— Справа по линии в цепь! Бегом марш!

Стало легче, свободно. Адъютант улыбнулся.

— Пропала Буденновская конница!

Дальше шло все как по маслу. Стрельба противника вдруг прекратилась. Конница остановилась, не ударив на роту. Святцев спокойно занял свою позицию. Противник молчит…

Святцев просит разрешения пойти в атаку.

Разрешить.

Рота капитана Святцева пошла в атаку.

Подтянуть резервы.

Рота капитана Святцева… Дивизионный вдруг вскочил и бросил трубку аппарата…

В напряженной тишине звук от падения трубки прозвучал как взрыв бомбы.

Из штаба полка сообщали.

Рота капитана Святцева окружила штаб, захватила обозы и артиллерию и перешла на сторону красных. Мы отстреливаемся…

В ЭТОТ ЖЕ день от фронта, занятого красными войсками, в штаб дивизии летел верховой.