Лицо спафария побледнело, он поспешно отвел глаза от наклонившегося в его сторону Феофана.

— Протовестиарий, разреши мне узнать все самому.

— Ступай, — отрывисто бросил Феофан. — Помни, что бешеных животных уничтожают, а их смерть, служа назидательным уроком для остальных, способствует усмирению и улучшению нравов стада. Это правило вполне приемлемо и к варварам. Жду тебя, спафарий…

Огромный, обезьяноподобный чернокожий раб-надсмотрщик, плененный десяток лет назад в Африке, низко поклонился Василию, придал грубому, отталкивающему лицу заискивающее выражение.

— Рад снова видеть тебя, господин.

— Отчего новые рабы не гребут? — прошипел спафарий, хватая его за грудь.

Надсмотрщик шумно засопел, его мясистые, вывороченные наружу губы перекосились.

— Они решили умереть господин, и уже полностью отрешились от всех земных дел. Я хорошо знаю русов, их упрямство не имеет предела. Никакая сила в мире не может заставить их пойти наперекор собственной воле.

Василий зловеще усмехнулся, хищно раздул ноздри.

— Решили умереть? Что ж, я помогу им в этом. Он вырвал из руки надсмотрщика тяжелую ременную плеть, повел глазами по сторонам. Пленных русов на дромоне протовестиария насчитывалось около трех десятков. Скованные по рукам и ногам цепями, они были рассажены вперемежку со старыми рабами-гребцами. Большинство русов были изранены и покрыты кровью. Под страхом смертной казни им было запрещено перевязывать друг другу раны или оказывать иную помощь, поэтому многие раны еще кровоточили. Впрочем, причина была не в запрете: русы предусмотрительно были разобщены, находясь один от другого не ближе, чем через несколько скамей. Некоторые из пленных не шевелились: прикованные вчера вечером к скамьям едва живыми, они к утру умерли от ран и потери крови.

Взгляд спафария остановился на русе, сидевшем на третьей от него скамье. Этот пленник был старше других по возрасту, богаче одет, гордо посаженная голова и осанистая фигура выдавали в нем не простого воина. Лицо заинтересовавшего Василия пленника было разрублено до кости, и с него на скамью капала кровь. Подбородок руса был вскинут, глаза прищурены, немигающий взгляд прикован к какой-то далекой точке на горизонте.

— Греби, собака, — скомандовал спафарий, шагая к русу и опуская на его спину плеть.

Пленник не шелохнулся. Казалось, он не слышал ни голоса Василия, ни удара плети.

— Что, пес, оглох? — недобро ощерил зубы спафарий. — Ничего, сейчас будешь слышать все.

Сбросив с плеч на руки чернокожего надсмотрщика плащ, Василий обрушил на спину и голову руса град ударов. Из открытых ран пленника тотчас брызнула кровь. Опускаемая сильной и умелой рукой плеть рвала и шматовала тело, сдирая с него вместе с кожей мелкие кусочки мяса. Спина и плечи истязуемого покрылись багровыми, быстро вспухавшими рубцами. И опять рус ни разу не пошевелился. Его руки, лежавшие на коленях, остались неподвижны, направленные к горизонту глаза даже не мигали. Остервенев и не чувствуя усталости, спафарий наносил удар за ударом.

Неожиданно пленник всем телом вздрогнул, стал медленно подниматься со скамьи, выпрямился во весь рост. Его лицо просветлело, глаза радостно блеснули. Удивленный Василий опустил плеть, проследил за взглядом пленника. Глаза руса были направлены на красный диск солнца, появившийся среди покрывавших с утра небо грозовых туч. Раздавшийся с разных сторон звон цепей заставил спафария быстро завертеть головой. Все русские пленники как один встали со скамей, их взоры были обращены на встающее из волн небесное светило. Пожилой рус, насколько ему позволяли висевшие на запястьях цепи, протянул руки к солнцу.

— О светлый Даждьбог, ты явился взглянуть на своих внуков, — раздался в тишине зычный голос пленника. — Прости нас, что не смогли умереть вчера с оружием в руках, однако не наша в том вина. Мы примем смерть сейчас, дозволь нам прийти в твои сады вместе с ушедшими раньше нас другами-братьями. Даждьбог, прими на небо наши души, сделай их путь в вырий [14] легким и быстрым. О дарующий свет и жизнь Даждьбог, прими нас…

— Прими, Даждьбог, — словно эхо раздалось со всех скамей.

Это было столь неожиданно, что спафарий непроизвольно сделал шаг назад, схватился на рукоять меча. Надсмотрщик наклонился к его уху.

— Солнце — главный бог русов, — зашептал он. — Они молятся ему и обещают, что сегодня умрут. Поэтому ни один из них не притронется к веслам. Мы бессильны заставить их работать, господин.

За время пребывания в неволе надсмотрщик научился неплохо понимать языки и наречия всех племен и народов, у чьих сынов ненасытная империя отняла свободу и превратила в пленников.

Однако спафарий и без слов чернокожего раба понял смысл только что случившегося. Он и сам прежде неоднократно встречался с русами, немало слышал о них от других, так что многое из жизни и обычаев могучего северного соседа было ему известно. Он знал, что у русов-воинов сдача в плен почиталась тягчайшим позором и они предпочитали в безвыходном положении лучше умереть от собственной руки, нежели попасть во власть врагов. Превыше всего ценившие свободу русы считали унизительным и недостойным настоящего мужчины повиноваться кому-либо, кроме своих богов, князя и командиров дружины.

Из сидевших в цепях перед спафарием русов никто не сдался в плен добровольно. Одних, израненных и обессилевших, взяли в бою с оружием в руках, других, полузахлебнувшихся в воде либо потерявших в ней сознание, вытащили из моря. Сейчас, дождавшись появления своего верховного божества и вознеся ему молитву, пленные русы решили умереть, только бы не стать рабами. Так могла ли найтись во вселенной сила, которая оказалась бы могущественнее их воли? Нет!

Спафарий ощутил, как в душу вползает липкий, холодный страх перед непонятным ему мужеством и презрением к смерти. Ему захотелось очутиться как можно дальше от гордых, даже сейчас, с цепями на ногах и руках, неподвластных чужой воле людей. Выхватив из рук надсмотрщика свой плащ, Василий сунул ему дымившуюся от свежей крови плеть.

— Бей! — крикнул он, указывая на пожилого руса. — Они хотят умереть? Пусть этот подохнет первым!

С шумом набрав в легкие воздуха, надсмотрщик высоко занес над головой плеть, со свистом опустил ее на спину пленника. Сила его ударов была такова, что под ними не устоял бы и вол, и после нескольких взмахов плети рус рухнул. Преодолевая брезгливость, спафарий наклонился над куском кровоточившего мяса, которое недавно было спиной пленника, поднял за волосы его голову. Рус не дышал, умерев еще до того, как упал. Он принял смерть стоя, как и подобает настоящему воину.

Спафарий выпрямился, взглянул на почтительно замершего подле него надсмотрщика.

— Этот был первым, а последним будет тот, — указал Василий на первого попавшегося ему на глаза пленника. — Тела их потом вышвырнешь на корм рыбам. Все понял, раб?

— Да, господин, — низко склонил голову надсмотрщик.

Василий уже собирался уйти, но тут с соседней скамьи в его сторону с криком метнулась фигура.

— Ромей, постой! Выслушай меня!

Спафарий остановился, с любопытством посмотрел на кричавшего. Высокий рост, широкие плечи, всклокоченные на голове волосы, растрепанная русая борода. Белесые от страха глаза, с мольбой протянутые к нему руки.

— Кто ты, раб? — с презрением спросил Василий.

— Варяг… Не рус, а викинг… — быстро, словно боясь, что ему не позволят договорить, забормотал человек. — Вчера я сам бросил меч, не принеся зла ни одному ромею.

Действительно, в отличие от израненных и окровавленных русов на пленном викинге не виднелось ни единой царапины, его одежда была цела и опрятна.

— Ну и что? — пожал плечами спафарий. — Ты находился вместе с русами и, значит, враг империи. Такой же, как они.

— Нет, ромей, у варягов нет врагов. Их враг тот, кто враг их хозяина. А хозяином викинга может стать каждый, кто ему хорошо заплатит. Но тебе, ромей, я готов служить даже не за деньги.