Ульрих фон Дюренбрехт не считал себя героем, которые лезут на рожон, лишь бы не потерять лицо, лишь бы не отступить. В детстве он не раз и не два слышал сказания о таких героях, истинных рыцарях без страха и упрека, слышал – и как всякий мальчишка, мечтал стать похожим на Артура, Ланселота, Тристрама, Гавейна или Персиваля.

Однако мечты мечтами, а жизнь жизнью.

Рыцарское посвящение Ульрих принял прямо на поле боя, более сорока лет назад, когда из старого Союза Четырех Королевств создавалась Новая Империя, однако далеко не все в королевствах желали создания таковой – и поскольку действовать медленным мирным путем Карл, король франков, посчитал нецелесообразным, началась война. Великая война, она же война Магнуса – Magna bellum. Возможно, потом, лет через сто, эту войну тоже сочтут битвой великих героев, достойную цикла эпических баллад вроде «Преданий Логрии», но для Ульриха это была именно война. Долгая, тяжелая, часто кровавая, местами весьма и весьма неприглядная. И рыцарь ты или не рыцарь, на поле боя значило мало. Значило – риттер ты или кнехт, значило – ветеран ты или вчерашний сопляк, значило – чего ты вообще стоишь в этой сволочной жизни. А есть ли у тебя золотые шпоры да пояс, разберемся потом. Когда придет черед делить трофеи. Да и то, касалось сие в основном очередности, права выбора добычи, но не размера положенной доли. Старый закон наемников, закон о разделе ратной добычи, четырнадцатилетний Ульрих узнал на месте и усвоил сразу. Он вообще был парнишкой понятливым. Непонятливых наказали, всыпав горячих и лишив доли; особливо же непонятливых на рассвете закопали вместе с погибшими собственно в бою. Вот тогда-то Ульрих и перестал стремиться в герои. Возможно, живая собака хуже мертвого льва, но нет никакой гарантии, что мертвеца сочтут львом, а не собакой.

Нет, героем Ульрих фон Дюренбрехт не был.

Даже когда сам вызвался защищать отход императора Магнуса, когда остался с двумя десятками опытных бойцов на наспех сооруженном редуте против нескольких сотен италийцев, – геройством он это не считал. Лошадей у отступающего войска Магнуса было в обрез, едва для самого императора и ближней дружины; италийцы и их союзники с Лазурного берега настигли бы северян пару дней спустя, на открытой местности между Севеннами, Дофине и Провансом – и оттуда уже не ушел бы никто. Сам Карл мог рассчитывать на почетный плен, однако простым солдатам и безземельным рыцарям вроде Ульриха пощада не светила. Да, редут поперек ущелья Ларш запросто мог стать могилой, но в эту могилу Ульрих отправил бы перед собой куда больше врагов, чем в чистом поле. Собственно, он и отправил, самое малое дюжины три, но сам в могилу не попал. Повезло. Помощь из Лоррейна – полутысяча риттеров Брана О'Доннела – успела вовремя... Потом, когда оклемавшийся от ран Ульрих стоял перед императором и принимал из рук Карла-Магнуса грамоту на ленное владение замком Дюренбрехт и окрестными угодьями, он не возражал против звания героя. Пусть называют. Сам рыцарь в свое геройство не верил. Он вообще мало во что верил в этой жизни, помимо оружия и вооруженной руки. Оружия и умеющих владеть им людей. Нет, еще Ульрих верил в людей, способных использовать людей с оружием. Поэтому и служил Магнусу, служил честно, не ожидая от судьбы милостей и не упуская своего.

Это не было геройством.

Не был героем молодой Ульрих и под Гамбургом, когда альмейнские риттеры разбили пехоту данов, прорвав железное полукольцо. Половина риттеров тогда была посвящена в рыцари, а сам Ульрих, раскроивший череп предводителю данов, получил предложение вступить в Орден Копья. От такого не отказываются. Конечно, семнадцатилетнего счастливчика назвали героем, он даже сам поверил в это. Ненадолго. До следующего утра, пока не протрезвел и не поумнел. Потом сказал себе: уцелел – повезло, вождя данов сшиб – тоже повезло, а вообще-то чертовской дуростью было переть на острие клина риттеров и надеяться, что кнехты данов перед тобой сами расступятся. Вообще, поумнели на войне Магнуса многие. Из уцелевших – все.

Тут быстро поумнеешь, когда одни твердят, что несут мир и процветание, другие – что сражаются за свободу, третьи – что защищают порядок и закон, четвертые – смеются и заявляют, что причина всему в золоте и власти, и каждый готов отстаивать свои слова с оружием в руках, и все правы...

И только один оказывается неправ. Тот, кто объявил себя героем и сражается за правое дело.

Ульрих не считал себя героем тогда, когда был еще молод и глуп, и вовсе не желал становиться героем теперь, когда постарел и приобрел кое-какой жизненный опыт, что при большом желании можно было окрестить даже «мудростью».

Но его не спрашивали. Точнее, спрашивали, но спрашивали – готов ли ты исполнить свою клятву, Рыцарь Копья, Ульрих из замка Дюренбрехт? И ответить «нет» старый рыцарь не мог. Не имел права.

Десятый год существования Imperium Novum, Новой Империи. Согласно официально принятому христианскому летосчислению – 788 год. Тридцать лет назад Шарль, сын Пепина, сел на трон франков; двадцать два года назад под его руку перешли Урий, Швиц, Шваб и Бауэр, то есть весь южный Альмейн; четырнадцать лет назад, согласно завещанию Герды, королевы Старого Альмейна, Магнус стал королем Альмейна Единого; наконец, десять лет назад владыка Альмейна, сюзерен Лоррейна и Рейнской Саксонии заключил союз со святой церковью (по всей территории державы Каролуса Магнуса христианство получало статус официальной религии, и все такое прочее) и был провозглашен императором. Шесть лет назад в Новую Империю вошли все земли саксов и часть Загорья, бывшее аварское царство, последнее наследие Аттилы. Полтора года назад император Магнус рассорился с посланцами Рима, отказавшись принять новые требования святой церкви, однако с самой церковью ссориться не стал. Пока – не стал.